Операция «Купюра» - Инна Тронина

Всеволод хотел встать и выключить весь этот бред, но постеснялся тянуться к приёмнику через голову мачехи.

Поэтому он, сморщившись, будто от зубной боли, попросил:

– Мама Лара, придуши радио!

– А что? – удивилась мачеха, вытирая глаза маленьким платочком. – Разве тебе мешает?

– Слушать уже не могу! Тут бегаешь, язык высунув, на трупы натыкаешься, сам по лезвию ходишь, а эти уроды только издеваются. Теперь вот, как я слышу, против совместного патрулирования агитируют. То бандиты всё заполонили, и по улице не пройти, то не смейте ограничивать свободу. Конечно, сами они уже в «Мерседесах», так зачем им патруль? Охраной обзавелись, и ладушки. А остальных пусть перережут всех – была печаль! Казалось бы, если сам ты закон не нарушаешь, чем тебе патруль плох?

– Сева, но ведь действительно армия не должна охранять общественный порядок! Ну, милиция – понятно. А солдаты там зачем? – Лариса понимала, что говорит это зря, и пасынка всё равно ни в чём не убедит. Но всё-таки она не могла промолчать.

– А картошку армия должна копать? А дороги строить? А завалы разбирать? По-моему, всё равно, кто тебя от бандюгана спасёт – мент или солдат. – Грачёв оставил пустую тарелку. – Спасибо, мама Лара, всё было очень вкусно. Я теперь заправился до ночи. А там, когда приду, сам себе разогрею. Ты не встречай меня, не вставай…

– Да я всё равно глаз не сомкну – у Даши же концерт завтра, – вздохнула мачеха. – Первый раз выступает перед полным залом… А вдруг провалится? Она же такая самолюбивая – как ты. Вы одинаковые совсем, не находишь? – Лариса, по новой моде, перекрестила пасынка. – Ни пуха тебе, ни пера! Будь же благоразумнее, думай сначала, а потом уже делай. Тебе же почти тридцать – научись себя сдерживать…

Всеволод улыбнулся, представив себе, что сказала бы Лариса, узнай она о сегодняшней авантюре с дверью Гаврилова. Не мешало бы, конечно, позвонить Барановскому и узнать, что сказал приехавший к трупу следователь, но времени совсем не оставалось. Всё-таки далековато жила эта сучка Лиля Селедкова; да ещё неизвестно, как долго придётся её искать.

Грачёв снова оделся, поправил под курткой пистолет. Потом придирчиво осмотрел себя в зеркале, проверяя, не выпирает ли кобура. Убедившись, что всё в порядке, он уже хотел выйти на лестницу, но сзади скрипнула дверь.

– Ты что, опять сливаешься? – Дарья, с распущенными чёрными волосами, в плюшевом халате своей бабушки, стояла в дверях. Говорила она своим обычным, по-детски капризным голосом, в котором уже пробивались новые, женские нотки.

– Тебе не всё равно? – Грачёва теперь раздражала любая заминка.

Сестра скрестила руки на груди и вздёрнула подбородок.

– Ты же клялся, что будешь завтра на моём выступлении! Или опять окажется, что у тебя дела?

Всеволод щёлкнул одним замком, потом другим:

– Не клялся, а обещал, – ворчливо поправил он. – Я не клянусь, когда речь идёт о разной ерунде. А раз обещал – выполню, коли буду жив и здоров. В чём, впрочем, сильно сомневаюсь…

Не дослушав Дашкиной гневной тирады, он выбежал на лестницу и скатился вниз, к машине. Итак, несколько дел уже сделано. Милорадов в курсе, план его одобрен, насчёт привлечения Горбовского и его ребят у них мнение общее.

Теперь вот Селедкова – кто она, что из себя представляет? Просто шлюха или преступница? Это имеет большое значение, как и то, сидела она или ещё нет. По виду, ей лет двадцать пять. Она – блондинка со стандартной фигурой, правда, изумительно красивая. Вспоминались почему-то светлые глаза с поволокой и тонкие длинные чёрные брови. Приятная, конечно, мордашка, но такими часто бывают мошенницы и воровки на доверие. Так что раскисать ещё рано.

На улице уже совсем стемнело, и на Кировском засветились окна домов, налились белым шары фонарей. Очередь у сберкассы ничуть не уменьшилась – даже, скорее, наоборот, вытянулась далеко в сторону улицы Скороходова. Другой «хвост», чуть поменьше по размерам, волновался около молочного магазина – там давали сладкий творог. Вспомнив, что Валентина Сергеевна ещё не возвращалась с Невского, где её, конечно, затолкали и заругали, Грачёв почувствовал всегдашнюю неловкость, но сделать ничего не мог. У него не было ни одной свободной минуты, чтобы хоть чем-то сейчас помочь семье.

Всеволод перебежал через узкую улочку Братьев Васильевых, подошёл к своей машине. Он открыл дверцу, достал зеркало и «дворники», заботливо расправил медвежью шкуру на водительском сидении. Отец незадолго до гибели где-то достал её, и даже не говорил, сколько отдал за неё. Настоящий белый медведь, не шуточки, и потому мама Лара всё время боится, что взломают дверцу машины, а шкуру украдут. Но, похоже, её принимают на искусную подделку и особенно не интересуются.

Всеволод включил фары и стал, оглядываясь через плечо, задним ходом выруливать на Кировский. Тот район, где проживала Селедкова, он знал весьма приблизительно. И потому собирался сначала доехать собственно до проспекта Славы. А там уже или спросить местных, или разобраться самому. Судя по всему, это уже «спальный» район, где все дома типовые, и люди каким-то чудом находят среди них свой собственный. Всеволод с двумя жёнами жил в таких районах, но привыкнуть не сумел. Он уже был избалован неповторимой архитектурной центра, и потому в крошечных клетушках блочных строений чувствовал невыразимую тоску.

Радио Всеволод включать не стал, потому что знал – ничего толкового не услышит. Он ткнул пальцем в клавишу магнитофона, попал на кассету Мирей Матье, которую оставил здесь неделю назад. Съезжая с Кировского моста, он торопливо закурил «Монте-Карло» и ещё раз подумал, что пистолет нужно подальшне прятать – не так от мамы Лары, как от сестрицы Дашки. Та, в отличие от своей матери, обожает рыться в чужих вещах, особенно если ей это запретить. Но Грачёв привык так жить – ещё в Сочи, на родине, он повадился всё прятать от родной матери, которая, не моргнув глазом, обшаривала карманы у мужа и у сына.

Грачёву приятно было жить среди культурных, образованных людей, и он изо всех сил стремился стать таким же. Непонятно только было, откуда взялась в его душе эта тяга к прекрасному, Родился и вырос он в обычной хате, где на задах кудахтали куры и гоготали гуси, а рядом хрюкал поросёнок, и копошились в клетках кролики. Мать и сестра целыми днями то хлопотали по хозяйству, то стояли за прилавком на рынке, то тараторили с соседками на лавочке, перемывая кости каждому, кто проходил мимо.

Что касается младшего сына, то Надежда Никодимовна Грачёва относилась к нему сложно. В раннем детстве она просто обожала своего угрюмого младенца, но потом пришла к выводу, что в голове у него не всё в порядке. На базар его не загонишь, по дому работает с неохотой, хоть руки из плеч растут. Ладно бы только в детстве бредил детективами, а то ведь и потом решил идти по опасной дорожке. Где бы получить прибыльную специальность, семье помогать, а потом выгодно жениться, он захотел работать в уголовном розыске, как отец. Не для того она сына рожала и растила, чтобы он погиб за непонюшку табаку! Но ведь перед глазами пример сумасшедшего папаши, который, хоть и поседел наполовину, так и не стал взрослым.

Может быть, мама Надя и отговорила бы сына идти в органы, но с тринадцати лет он с ней не жил. На суде, когда родители разводились, пожелал остаться с отцом. Мать когда прямо из здания суда отправили в больницу по «скорой» – она никак такого не ожидала. Да и отец тоже выглядел озадаченным – он уезжал в Ленинград на площадь жены и тёщи и не знал, как те отреагируют на желание взбалмошного Севки. Лариса Ковалевская была уже три месяца беременна, нужно было срочно оформлять отношения, а Михаил Иванович чувствовал себя виноватым – и перед одной семьей, и перед другой.

На суде Всеволода долго уговаривали одуматься, но он, как выражалась мать, «упёрся рогом» и настоял на своём. Без героического отца мальчишка не мыслил своей жизни. Кроме того, он очень хотел попасть в Ленинград, где не было базара, огорода, курортников и скотины в загоне за хатой. Кроме того, оттуда и до Москвы недалеко – на самолёте всего час; да и в поезде можно съездить на выходные. Это же сказка – такая возможность один раз в жизни бывает! А в Сочи что? Ну, море, пальмы, набережная, горы… Пока маленький был, этого хватало, а потом захотелось большего.

С матерью шерстью обрастёшь, отупеешь, себя загубишь. Только работай в огороде да ворочай корзины на базаре, пока она с другими торговками скандалит. Хватит, дудки, пора нормальную жизнь начинать. А у матери Оксана есть, которая не к мужу в дом ушла, а его привела к тёще жить. Вот ей и мужик готовый, чтобы хозяйство в порядке содержать. А у зятя семья многодетная, в хате и так не повернуться…

Отец тогда переводился из сочинской милиции в Ленинградское УВД, но что делать с сыном, не знал. Лариса и её мать, понятно, от такой перспективы в восторге не были, так ещё ведь и квартира была коммунальная! Две комнаты из четырёх занимали соседи, которые пришли в ужас от дурных манер приезжего мальчика. Он понятия не имел, как надо себя вести не только в культурном обществе, но и просто в городе, и потому много раз был обруган и осмеян.