Усмешки Клио - Виктор Точинов

Связи между задним отсеком и местом пилота нет. Оно и понятно, не предназначена эта модель для пассажиров. Для начала Руденко попробовал до летчика достучаться – бесполезно, у того шлемофон на голове, да и рев двигателя все посторонние звуки глушит. Попытался откинуть прикрывающий и отсек, и пилотскую кабину колпак-фонарь – результат нулевой, раз в отсеке сидеть по уставу никому не положено, то и ручек изнутри не имеется. По той же, кстати, причине и парашюта у командарма нет,– спасая пакет, над своей территорией не выпрыгнешь...

У горизонта показалась светлая полоска Дона. По Дону фронт, за Доном немцы…

Руденко обреченно хватается за личное оружие. А личное оружие у командарма – трофейный маузер. Но не то громоздкое и длинноствольное чудище с деревянной кобурой, каким комиссары в кожанках стращали кулаков и выводили в расход белогвардейцев. Нет, у него изящная, серебром отделанная короткоствольная игрушка, целиком помещающаяся на ладони. Пульки крохотные, калибра 6.35 мм. Из такого оружия не то что в пилота через бронированную стенку палить – из него и застрелиться-то, от позора, можно только при большой удаче и хорошем знании анатомии.

И тут командарма, этого воздушного графа Монте-Кристо, втискивает в стенку его узилища, – самолет делает поворот. Руденко отлепляется и снова к колпаку, взглянуть, что там еще судьба ему готовит. Штурмовик летит уже не прямиком к Дону, а под пологим углом, вдоль пересекающей степь железной дороги. Мелькает надежда: может, все же дурак? Может, все-таки заблудился?

По крайней мере, небольшую передышку для раздумий Руденко получил. Но раздумья все равно невеселые. Очень скоро выбранный маршрут пойдет вдоль линии фронта, над самыми нашими передовыми порядками, а то и над разделительной полосой. А командиры вражьих частей не любят, когда у них над головой одинокие «Илы» шныряют, неважно, для штурмовки или для разведки. Руденко живо представил, как начнут они накручивать ручки полевых телефонов, вызывая истребители на подмогу. А штурмовик хоть и зовется летающим танком, но звено «мессеров» собьет его однозначно и быстро.

И Руденко понимает, что при приближении такого исхода должен он пакет уничтожить. Ощупывает торопливо карманы: нет ни спичек, ни зажигалки. Что делать?

В юности командарм читал очень тогда популярную повесть Леонида Пантелеева «Пакет». Там попавший в схожую беду красноармеец пакет легко и просто съедает. Смотрит Руденко на свой огромный и толстенный опечатанный конверт – такой не то что прожевать, от такого и откусить весьма проблематично. А фронт все ближе.

Начать трапезу загодя, вскрыв пакет и порвав на порционные кусочки документы – а вдруг пилот, эта заблудшая овечка, осознает сейчас свою ошибку и повернет в родные пенаты? Ждать, пока на хвосте «мессера» повиснут – воздушные бои скоротечны, больше одного кусочка разжевать и проглотить не успеешь. Ситуация...

Пакет, кстати, снабжен пометкой, что вскрыть его Руденко имеет право только в час «Ч» и в присутствии своего штаба. И если сейчас эту груду бумаги сожрать, то на десерт надо стреляться – все равно либо позорный плен у немцев, либо трибунал с расстрелом у наших...

Внизу показалась станция Фролово, железная дорога расходится в две стороны. Момент критический: куда летчик повернет, направо, к немцам, до которых несколько километров, или налево, к нашим? Штурмовик, снова втиснув Руденко в борт, закладывает правый вираж. Изменник, решает командарм, и тянется к пакету. Слюна при виде сургучно-чернильной трапезы исчезает во рту полностью. Однако самолет продолжает забирать все больше вправо, и, описав почти полный круг, поворачивается в нашу сторону. Руденко облегченно вздыхает: у-у-ф-ф, все же дурак... А «Ил» продолжает свою карусель и снова направляется к немцам. И так три раза, добавляя с каждым витком седых волос пассажиру...

А потом, словно решив, что шутка вполне удалась и можно ее заканчивать, летчик ложиться на правильный курс и летит прямиком на родной аэродром, где спустя полчаса благополучно приземляется. Руденко на негнущихся ногах молча идет в сторону пилота – полетного, если кто забыл, инструктора. А тот, улыбаясь, докладывает: мол, извините, товарищ генерал-лейтенант, чуть-чуть заплутал на обратном пути, только у Фролово определился...

Никому не рассказав, на каком тонком волоске висела в то утро судьба великой битвы, только много лет спустя Руденко мельком упомянул в своих мемуарах этот эпизод, написав, что всего лишь «крепко отчитал виновника». Уж позвольте усомниться, товарищ маршал...

2. Неожиданные союзники Гитлера

День контрнаступления назначили на ноябрьские праздники 42-го года. Как-никак четверть века Великому Октябрю, надо отметить юбилей чем-то выдающимся. А потом внезапно перенесли дату на десять дней позже. Почему? Ведь каждый день увеличивает вероятность, что противник обнаружит огромное скопление людей и техники, что предпримет соответствующие меры, сведя на нет фактор внезапности. Генералы и маршалы отвечают в своих мемуарах коротко: не были готовы.

Вот так. Всю осень, значит, готовились и за несколько дней до операции обнаружили свою неготовность. И что интересно, погоны и головы не полетели. Учитывая крутой нрав и Жукова, и Сталина, – более чем странно.

Но причина промедления оказалась объективна. В начале ноября на стороне Гитлера выступили новые союзники.

Вообще-то и наши, и немецкие военные историки признают, что одной из важнейших ошибок командования вермахта была та, что все их самые лучшие и боеспособные части были загнаны в каменный мешок Сталинграда, а фланги армии Паулюса прикрывали венгры, румыны и итальянцы. Ну, румыны вояки те еще, они и в Первую мировую умудрились редкостно подгадить союзникам, вступив в шестнадцатом году в войну на стороне Антанты. Через месяц румынские войска как организованная сила перестали существовать, а фронт русской армии удлинился на шестьсот километров. Итальянцы со времен Древнего Рима тоже ничем особым в военных делах не прославились. Вот венгры, те да, драться умели. Но за Гитлера в русских степях умирать им совсем не хотелось.

Вот вроде и все официальные союзники немцев в Сталинградской битве. Были и другие, менее известные. Один немецкий офицер, гауптман Вельц, упомянул о них в своих любопытных мемуарах. Сам гауптман был никаким не нацистом – просто битый и тертый вояка, угодивший в самое пекло, выживший и ставший большим мастером уличных городских боев. Враг, конечно, но вполне достойный уважения. К русским противникам, кстати, сам Вельц тоже относился уважительно, никаких там бредней о славянах-недочеловеках. Так вот, Вельц свидетельствует, что в Сталинграде против нас сражались и братья-славяне. Не власовцы или бандеровцы – батальоны хорватских усташей. Зло сражались, безжалостно. Все почти там и полегли, но речь тоже не о них.

По тылам наших фронтов, готовящихся к Сталинградскому наступлению, нанесли удар... мыши-полевки. Звучит довольно смешно, но, поверьте, в сорок втором было совсем не до смеха...

Мышь-полевка видом и размером не отличается от сородичей, серых домовых и белых лабораторных мышей. Только окрас другой – коричневый с почти черной полосой на спине, вдоль хребта. Как следует из названия, живут эти мыши в полях, делая на зиму большие запасы зерна. Я даже слышал любопытный рассказ одного свидетеля страшного голода 30-го года. Будучи мальчишкой, он спас от неминуемой смерти себя и свою семью тем, что навострился находить и раскапывать кладовые полевок, хомяков и прочих сусликов. Причем цифры раскулачиватель грызунов называл интересные – до полупуда отборного зерна из одной норы...

...Чему только не учили в Академии нашего Генштаба, вкладывая в обучаемых огромные количества могущих вдруг понадобиться сведений. Разбуженный ночью, выпускник Академии мог без запинки сообщить, какая ширина и глубина Днепра у Смоленска или сколько снарядов к 122-мм гаубице может увезти пароконная упряжка. Но вот подотряд мышевидных Генеральный Штаб как-то упустил из виду, должно быть из-за их мелкости. Зря. Нашим генералам пригодились бы осенью 42-го кое-какие сведения об обычаях полевок, особенно в степных районах, кишащих этими зверьками.

Полевки, они ведь, если достаточных запасов не сделали, подаются по холодам поближе к людям, заставляя потесниться домовых серых родственниц. А какие уж в ту осень запасы, никто там не сеял, не пахал в прифронтовой полосе. И хвостатая армия в полном составе потянулась в дома, к людям. Но в уцелевших домах ведь кто размещался? Правильно, там штабы размещались, солдатики-то все больше по блиндажам да окопам. Конечно, боевой дух штабистов безбожно портящие продукты мыши подорвали бы не очень сильно. Да вот беда, свирепствовала тогда у полевок мышиная холера – туляремия. Болезнь для людей весьма заразная и протекает очень тяжело, часто со смертельным исходом.