Чёрная земля-2 дети Луны - Василий Шепетнёв

Чтобы поумнеть, и мне нужно чем-нибудь заняться.  

После пыли я и полы помыл, и окна со специальным порошком, гарантирующем отсутствие неприятных запахов и разводов. Применяй я его прежде, глядишь, до развода бы и не дошло...

Жить стало чище, жить стало светлее – сквозь протертое окно солнце оказалось куда ярче.

И в его свете стало ясно: вполне возможно, что автор подметного письма убийца и есть! Несчастная женщина была проткнута деревянным колом. Так протыкают неугомонных мертвецов в кино. И в письме меня убеждают, что женщина – упырь. Вероятно, среди нас появился упыреборец. И тогда… Тогда нас могут ожидать новые убийства!

Как, однако, расходилась фантазия!

Но я все-таки решил поделиться догадкой с Ракитиным. Заодно и вечерний моцион осуществлю. 

Я взял   письмо, оделся поприличнее, даже галстук нацепил, все-таки сельская интеллигенция, и пошел в правоохранительные органы.

Идти пришлось километра полтора. Дошел к шести часам, прошел внутрь, дав на ходу консультацию дежурному по поводу фурункула его жены, и поднялся на второй этаж.

Ракитин оказался у себя. И не один, а с Виталием. Верно, думу думают.

Я положил папочку на стол.

– Почта доставила.

Ракитин взял ее, повертел, прочитал написанное, потом передал Виталию.

Тот столь же внимательно изучил послание.

Потом оба, не сговариваясь, посмотрели на меня.

– Ты принес, тебе и говорить.

Я спокойно и с достоинством изложил свою теорию об упыреборце,  особо упирая на использование самого слова «упырь» вместо навязываемого Голливудом «вампира».

– Все? – спросили они хором.

– Все. Если не считать, что прошлой ночью Маркиза  злобно выла на дверь и не позволила мне открыть ее, – несколько приукрасил происшедшее я. Маркиза, мол, не дала, а сам я рвался, так рвался…

Они переглянулись.

– Значит, у Маркизы хватило ума не открывать дверь кому попало, – констатировал Виталий.

– Ну, кому я нужен…

– В городах – в крупных городах – адреса работников МВД, прокуратуры,  и прочих ответственных лиц не выдаются по справке. Их телефоны отсутствуют в телефонных книжках. Как думаешь, почему?

– Ради безопасности, – ответил я.

– Правильно. Здесь, в районе, каждая собака знает, где живет прокурор, где судья и где капитан Ракитин.

– Ну, я-то не прокурор…

– Не прокурор, – согласился Ракитин. – И все-таки кто-то может на тебя сильно обидеться. Или уже обиделся. Ты ночью того… гуляешь? В смысле – выходишь из дому?

– Бывает. Больного привезут по скорой помощи. Или просто бессонница.

– Тогда будь осторожен.

– Что значит – будь осторожен? Головою вертеть во все стороны? При виде незнакомца начинать молиться? И знакомца – тоже?

– Примерно так. Если вызов в больницу – то пусть скорая везет тебя туда и обратно от порога до порога. Если бессонница – считай овечек, а из дому – ни-ни. А приспичит – бери с собой оружие.

– Ага. Шмайсер и пару гранат.

– У тебя есть шмайсер? – без удивления спросил Виталий.

– И гранаты, Ф-1. Нет, конечно, откуда?

– В  районе много железа в земле лежит, еще с войны.

– И с до-войны, – добавил Ракитин.

– Я в лес по грибы хожу, а не по гранаты.

– Правильно. Ржавь, оно само в руках взрывается.  Но, знаешь, ты в лес пока тоже… не ходи. Один, во всяком случае.

– Да и вдвоем, – Виталий, похоже, говорил совершенно серьезно. Как и Ракитин.

 Капитан открыл сейф – большой, на вид неподъемный. Из тех же времен, что и мой книжный шкаф.

– Держи! – Ракитин достал  сверток. – Не Новый год, но Дед Мороз и летом делает подарки. Полезные и практичные.

– Что это?

– А ты посмотри.

Я разрезал на свертке шпагат, развернул плотную коричневую бумагу. Кобура. Пистолет.  И коробка с патронами.

– И все равно – что это?

– Пистолет Макарова. Газовый, не бойся, газовый. Ты стрелять-то умеешь?

– Из обыкновенного, негазового стрелял. Табельное оружие.

– Ну конечно.  Патроны – не халтурка, что в магазинах продают, не перец…

– «Черемуха»? – перебил я Ракитина.

– Нет.  Посильнее. Вырубает минут на пятнадцать-двадцать. Сердце бьется, дышать может – чуть-чуть, а более – ничего.

Полежит так с четверть часика, потом встанет, отряхнется и дальше пойдет. Но ты не жди, пока очнется.

– Это понятно, – согласился я, с сомнением поглядывая на пистолет. 

Но подарок взял. С бумажкой, которая была разрешением на газовое оружие. С моей фотографией. И где они ее только взяли.

– Ночью без пистолета не выходи, – посоветовал Ракитин.

Ах, если только ночью… Другое дело. Ночью, пожалуй, он и пригодится. Мало ли…

Глава 6

Огородом я не обременен. Не может хирург конкурировать с потомственным крестьянином в выращивании картошки, огурцов и прочего. Не может и не должен. Хирургу положено жизнь прожить, не касаясь земли. Не из-за спеси, а просто правила асептики.

Да и  зачем? Ведро картошки или сумку огурцов купить по карману, но обыкновенно больные или их родственники избавляют меня от трат. Благодарность за лечение? Да, возможно. Но порой мне кажется, что это жертва идолу. На всякий случай, умилостивить темные силы.  И выходит – я служитель этих самых темных сил. Сегодня бутылкой «Гжелки» одарили…

Но другие заводят  и  огород, и кабанчиков, а уж кур, уток, гусей – без счета.

Заведу, положим, и я. Не одного кабанчика, а сразу трех. С утра до ночи жить в хлопотах: накормить, убрать навоз, рассказать сказку на ночь. Три поросенка и я – образцовая семья. Устроим соцсоревнование: кто быстрее наберет центнер. Потом – полтора. А еще потом? Их, поросят, ведь придется того… штыком под лопатку…

Я уж лучше в праздности. Философствовать буду. Поводов предостаточно. Стоит только оглянуться. Зачем я здесь? Для чего? Оперировать ущемленные грыжи, зашивать раны и вскрывать абсцессы?

Об этом ли я мечтал,  поступая в Черноземский медицинский институт, заканчивая его с красным дипломом и стажируясь в лучшей московской клинике? Нет, не об этом. Но человек мечтает, а судьба мешает. Раз  – и я в Моздокском госпитале, врач-хирург. Два – и я в Черноземском госпитале – пациент. Три – и я комиссован, возвращен в первобытно-гражданское состояние, опять хирург, но уже без куража. Сдулся. Сам себе назначил бессрочную ссылку.

Оглянешься этак, устрашишься и – за стакан.

Но ведь я новую жизнь начал, трезвую. И поэтому пусть бутылка «Гжелки» поскучает. Я запросто обойдусь без нее. Вот уже почти сутки алкоголь не поступает в организм – и ничего, живой. Мыслю – если это мысли. Существую – если это существование.

Конечно, существование, что же еще? Пульс, давление в пределах нормы, самочувствие – отличное, полет продолжается нормально. 

Куда лететь?

Лететь-то куда?

Я представил себя со стороны. Классический сельский интеллигент в светлом костюме таинственного производства: на ярлычке пропечатано «Парриские моды Версачеза», но где находится этот «Паррис» с двумя «р», и кто таков Версачез  – неведомо. Совсем неплохой костюм, между  прочим, целых тридцать пять процентов хлопка, не мнется, да и сидит прилично.

В таком виде не стыдно сходить в гости. Кого осчастливить?

Я долго не раздумывал. Вечер рабочего дня, светлый костюм, Сатурн в созвездии Весов –  гадать нечего.

И я пошел к Вильгельму Нафферту, для друзей – Вилли Соломоновичу, военному пенсионеру.

Домик его, аккуратный, опрятный, ухоженный, со всех сторон окруженный зеленью, был воплощением мечты полковника-отставника. Послужив двадцать пять лет где-то в районе Аральского моря, полковник Нафферт решил, что лучшую часть жизни он проведет здесь, в средней полосе России, среди нив и дубрав. В последние дни советской власти он сумел потратить заработанные деньги и купил дом. Здесь, в ста сорока километрах от Черноземска, дома стоили недорого, и офицерских накоплений хватило еще на  раритетный автомобиль «Победа»,  мотоцикл «Минск» и на аквариумы в сто, двести и триста литров со всем содержимым», все куплено у прежних хозяев дома «до кучи» – они, хозяева, переселялись даже не в Черноземск, а в саму Москву, благо сын сделал невиданную карьеру и стал помощником Очень Важного Лица. А в Москве они и аквариумы новые заведут, и машину, и все прочее.

И, наверное, завели. Теплое, несмотря на водопровод, газ, канализацию и двухэтажные дома (у нас даже пятиэтажка есть!) оставалось в душе деревней  со всем ее показным простодушием, тщательно скрываемой, но все равно наивной хитростью, страстью к пересудам, вечной нелюбовью к успеху соседей и готовностью повздыхать над соседской же бедой. 

Полковник  отремонтировал дом, «Победу» и мотоцикл, и зажил жизнью простой и здоровой. Той, о которой задумываюсь и я.   Из живности полковник держит дюжину гусей и пару собак, лохматых  и злых. Дважды в неделю походы в лес, летом – пешком, зимою на лыжах.  По средам полковник садится верхом на мотоцикл и разъезжает с фотоаппаратом по нашему и соседним районам. Пьет полковник только чай и травы. Не курит. В шахматы не играет, но решает задачи.  И еще, и еще, и еще –  в Теплом трудно что-либо скрыть от  народного взора. Тысячеглазый Аргус есть народ (мое открытие)!