Чёрная земля-2 дети Луны - Василий Шепетнёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но внутренние органы, безусловно, не в порядке. Некоторые – так почти атрофировались. По правилам патологоанатомического искусства, необходимо гистологическое исследование – анализ под микроскопом после специальной обработки ткани. Но кто их выполняет, правила? В районе грошовые детские пособия платят с перебоями, это при нынешних-то ценах на нефть…
Будь у меня аппаратура получше… Или хоть какая-нибудь… Что делать, если даже группу крови определить не удалось – ничто не агглютинировало ни с чем. Четвертая группа, в конце концов решил я. И записал для памяти – заказать свежие реактивы.
На всякий случай – мало ли что, – я отобрал образцы и залил формалином. Вдруг удастся уговорить область провести исследование даром.
А вот зубки – зубки у покойной отменные. Все тридцать два, все свои, и все здоровые. Просто уникум для нашего района.
Ладно. И болезни, и зубы, и гистология – все это имеет интерес чисто академический. Главная же и единственная причина смерти ясна. Кол, вернее, колышек, шестьдесят сантиметров в длину и два сантиметра в диаметре, заостренный с одного конца. Осиновый он или еще какой – меня не касается. Я эксперт медицинский, а не плотницкий. Вместе с санитаром мы спустили тело на ледник (лифт на ручной тяге), присыпали сосновыми опилками, и санитар, выпив стопочку, побрел домой. У него рабочий день закончился.
А я остался писать бумаги.
Когда я, наконец, поставил последнюю точку, наступил вечер. Девятнадцать десять. Устал я, как ездовая собака (прочим собакам, дворовым и диванно-сторожевым уставать не с чего). От усталости даже отказался от законных ста граммов. Спирт отпускают для дезинфекции и прочих надобностей на каждое вскрытие. Но для дезинфекции есть у меня хлорамин, еще лучше выходит – дух маскирует, запах. А спирт я разбавляю дистиллированной водой в классической пропорции Менделеева и пью. Пьющий я. В дни вскрытий особенно, чтобы спать без сновидений. Не такое это простое дело – извлекать внутренности по методике Абрикосова. Но сегодня я решил, что усну и без допинга, потому слил спирт в заветную баклажку и спрятал там же, на леднике. Чтобы не прокис. Уже около литра скопилось. Вдруг наступит в трупах перебой, а выпить захочется…
Позвонил Виталик. Следователь. Я пообещал прислать заключение завтра, а пока прочитал его по телефону.
– Так она ничего не ела?
– По меньшей мере, сутки. Желудочно-кишечный тракт без малейших следов пищи или ее остатков.
Виталик заверил, что данные, полученные от меня, как всегда, бесценны, и дал отбой.
Что ж, будем считать, что день окончательно кончился. Хорош оборотец – «окончательно кончился», хоть по телевизору на всю страну сказать.
Я пошел домой. Пока набиралась ванна, съел фирменный теплинский бутерброд – сало с лимоном. Очень способствует восстановлению сил. Варить суп, даже из пакетика, не хотелось – не успели они восстановиться, силы.
Маркиза с моего стола не живет, иначе давно бы лапы протянула. Она к сухим кормам привычна. Ваша киска пила бы виски, да кто ж ей нальет? Вот и хрустит сушняком. После него Маркиза особенно яростно охотится за мышами.
Отчего бы и для человека не придумать сухой корм вроде кошачьего? «Здоровый Кощей без каши и щей!»
Принял ванну – душистую, пенную. Вылез, огляделся. Не Кощей, отнюдь. Живу просто, порой сурово, сухомятка через день, а свинья свиньей: толстый, розовый. И брюхо растет. Гимнастику, что ли, делать? Трусцой бегать? Сало перестать жрать? Хотя бы перед сном?
И я решил не спать. Рано. Лучше займусь общественной жизнью. Человек, он принадлежит обществу! Вот и пойду принадлежать.
Глава 3
Из всех искусств главнейшим в наше время является искусство выпить. Применительно к Теплому – пойти в одну из трех пивных, работающих в вечернее время и культурно принять литр-другой продукта местной пивоварни. Дом Культуры черным квадратом виднелся на фоне угасающего неба. Кино осталось только в телевизоре, платить же по пятьдесят рублей за новый фильм, и даже по двадцать пять за старый теплинцы не хотели, а большей частью даже не могли. Самодеятельность, художественная и не очень, оживет, ближе к зиме, после уборки.
Но в пивную, согласно неписанным законам, сельский хирург ходить не должен.
И я пошел в спорткомитет, где любители со всего Теплого играли в шахматы. Клуб четырех коней, каждый из которых по-своему хромой. Сам я по приезде в Теплое усердно старался стать первым шахматистом района, но сейчас амбиций поубавилось, и я довольствовался номером два. Нас было человек пять, вторых номеров. Первым же оставался Саблин, местный почтмейстер. Игрок силы страшной, живи он в Москве какой-нибудь, или даже в Черноземске, быть ему гроссмейстером, но здесь… К тому же год назад
Саблин по случаю выпил дурного коньяка и тяжело отравился. Выжить – выжил, но с тех пор на себя не похож. Мы, местные шахматные корифеи, единогласно присудили Саблину звание чемпиона Теплого и окрестностей навсегда.
Долгое время шахматная жизнь едва теплилась, но постоянное отключение электричества неожиданно разбудило творческие силы. Когда молчит телевизор, столько вдруг времени высвобождается! Особенно у сельской интеллигенции из белоручек, что ни огородов не заводит, ни скотины, ни даже кур. Вроде меня.
Спорткомитет ютился в плохоньком домишке, постепенно уходящем в землю. Не калмыки мы. Черноземцы. У нас не степи знамениты, а пашни. Чернозема на аршин. Воткни палку – растет!
Вот одни палки и растут… Нет, хлебушек тоже родится, и родится неплохо, но сколь его с земли не возьми, все убыток. Долги только в гору идут – за горючку, за запчасти, за кредиты, за красивые глаза. Не дается богачество в руки народу, плачь, не плачь. Но по отдельности есть и у нас богатенькие, немного, но есть.
По пути купил баллон пива. Большой, двухлитровый. Покупать пиво хирургу теплинское общественное мнение дозволяет. Шахматисты пиво любят. У нас хоть и не «Режанс», но кружки большие, старинные, еще с советских времен: граненые, на пол-литра.
Я угадал: в спорткомитете шахматистов было трое. Я – сам-четвертый. Как раз по кружке на брата.
Бахмагузин и Соколов играли, а Морозовский томился без соперника. Мы, вторые номера местной шахматной иерархии, время от времени играли с соседями из Веневского, Рамонского и Поворинского районов, а раз в году дружно ездили в Черноземск защищать честь района. Защитнички не хуже других…
Я поставил баллон на свободный столик.
– Пиво без водки – деньги на ветер, – заметил Бахмагузин. Мысль эту он привез из потерянной страны Чехословакии, в которой побывал еще в темном социалистическом прошлом, будучи молодым хлеборобом-ударником. Там, на вечерах чехословацко-советской дружбы, они вместе с чешским пивом пили московскую водку, и получалось полное взаимопонимание
– На ветер, так на ветер, – я расставил фигурки.
– У нас самогоночка, марганцовкой правленая, противогазом чищенная, медком сдобренная, смородинкой облагороженная, – соблазнял Бахмагузин.
– Нет, я свою норму выбрал. Еще с утра, уж пришлось.
– Говорят, в Волчьей Дубраве того… пошалили… Насмерть.
– Было дело, – я не люблю распространяться ни о живых пациентах, ни о мертвых. В первом случае врачебная тайна. Во втором – тайна следствия. И вообще, я отдохнуть хочу. Отвлечься.
– В магазине слышал, колом проткнули сердце, – продолжил Бахмагузин. Судя по всему, позиция его безнадежна.
– А что ты в магазине делал-то?
– Так… Зашел…
– Должно быть, разбогател?
Поняв, что подробностей от меня не дождаться, он вернулся к позиции на доске.
Я сделал с Морозовским три быстрые ничьи, а Бахмагузин с Соколовым мучили ладейный эндшпиль.
Свет мигнул – и погас. Добрый вечер, район!
– Стоит игра свеч? – спросил Бахмагузин. – Или будем считать – ничья?
– Какая ничья? – возразил Соколов. – Хочешь слить, говори прямо.
Затеплился, замерцал огонек.
– Этот огрызок последний, – предупредил Морозовский. – Давайте на лампу скидываться.
– Скинемся, но сначала отложим, – предложил Бахмагузин. – До лучших времен.
Соколов пожал плечами.
– Отложим, так отложим.
К счастью, партия не моя. У меня и без того список отложенных дел длинный – поставить на зуб коронку, поменять водопроводный кран, купить коричневой ваксы для обуви, починить табурет и дочитать, наконец, взятый месяц назад в библиотеке американский детектив.
– Который час? – Бахмагузин был в печали. Часов не наблюдают лишь счастливые, а несчастным следить за временем просто вменено в обязанность.
– Сейчас, двадцать два на сорок восемь разделю, – бородатой шуткой ответил я.
Мы вышли на крыльцо. Редкие огоньки свечей да керосиновых ламп напоминали, что мы живем в райцентре, а не в диких местах. Действительно, нужно скинуться. Лампа куда удобнее свечи. И ярче, и экономнее. Да чего скидываться, тоже мне, проблема. Завезут в магазин, возьму да и куплю.