Камушки - Тамур Мал

Часть 2. Гриша

6

На самом деле положение у Гриши сложилось отчаянное. Захоти Савов сейчас уехать, так не на что. Заработав в N кое-какие деньги, он за лето практически всё спустил. На питание молодой человек тратил мало (так, чай, кофе, батон, колбаса), в усадьбе всегда щедрились его накормить, и, не будучи привередливым, он мог с осторожной расчётливостью протянуть зиму. Но для работы на природе возникла необходимость приобрести крепкую надёжную одежду и обувь, а для длительных этюдов, походов в лес — лёгкую и тёплую экипировку. Пришлось ездить за художественными материалами: красками, разбавителями, лаками, заказывать рамы для работ — ведь их надо продавать, — да холстов с подрамниками пришлось докупать. Заказов, естественно, не было, и настала пора серьёзно подумать о рынке сбыта. Несколько хороших картин он оставил в N Максиму, содержащему престижную лавку художника в центре города — тот обычно брал у Гриши товар охотно, пейзажи шустро расходились, да и работы бытового жанра тоже, но ехать сейчас в N считалось несвоевременным. Будучи в Ялинске, Гриша вёл разведку. Оказалось, магазина или лавки художника в городе нет! Художники типа числились, но занимались кто чем, изворачивались соразмерно обстоятельствам. Имелась частная гостиница, при которой выставлялись некоторые живописцы: покровительницей, меценатом и творческой комиссией в одном лице являлась хозяйка сего заведения — некая Аделаида Марковна. С ней и решил встретиться Гриша. Он взял с собой четыре пейзажа, сел в автобус и поехал в Ялинск к девятнадцати часам, так как именно в это время, сказали, хозяйку легче застать в гостинице: «Спросите в баре примерно в семь-восемь вечера». Гостиница Грише понравилась: двухэтажное современное ухоженное здание, обсаженное цветами и кустарником. Уютный холл, по стенам — несколько пейзажей с видами местных достопримечательностей, выставочный зал с роялем и живописью средней руки. Во всём чувствовался вкус (правда, женский) и даже компетентность. Всё можно осмотреть, и вход в бар в подвале тоже свободный. Гриша спустился вниз, спросил у бармена Аделаиду Марковну. Тот поинтересовался зачем. Гриша объяснил. Понимающе кивнув, бармен оставил стойку коллеге, велел юноше обождать и вышел. Через три минуты вернулся и позвал молодого человека за собой. Они прошли по затемнённому коридору до боковой комнаты с витражными дверьми, куда Савов вошёл уже один. Он очутился в небольшом помещении с немного аляповатыми обоями и антикварной мебелью. В нём располагались трое, насколько мог сориентироваться Гриша: хозяйка и два амбала — похоже, телохранители или, если угодно, стражи порядка. Они сидели за низким столиком, ели мороженое, пили кофе и коньяк. «Похоже, я “вовремя”», — усмехнулся про себя наш герой. Женщина, а за ней две тени поднялись ему навстречу. Аделаида Марковна оказалась высокой эффектной рыжеволосой дамой лет тридцати пяти («Но возраст скрывает», — мелькнуло в голове посетителя), красивой, несколько разрумянившейся то ли от тепла, то ли от выпитого коньяка, но с холодным расчётливым взглядом. Лишь где-то в глубине их томной голубизны таилось нечто, похожее на тоску. Всё это Гриша заметил мгновенно острым глазом художника, словно сразу нарисовал её портрет. Он слегка поклонился. Представился Григорием Савовым, художником, сказал, что недавно в этих краях, что желал бы продавать свои картины и просит помочь освоиться в Ялинске — ему рекомендовали обратиться к Аделаиде Марковне. Молодой человек старался говорить просто, но учтиво, понимая, что именно в этой примадонне сейчас для него заключено всё его финансовое спасение. Видимо, такое обращение пришлось ей по душе, хозяйка выразила живой интерес. То, что перед ней художник, и вовсе приветствовалось — видимо, такова оказалась её слабинка. Пейзажи незамедлительно явились на обозрение и заслужили одобрение.

— Ну что ж, давайте присядем, поговорим, выпьем за удачное сотрудничество, — наконец предложила Аделаида и указала Грише на кресло. Еле заметным жестом она отослала амбалов, и они остались вдвоём. — Сколько же вы хотите получать за своё творчество?

Гриша только открыл рот, чтобы пояснить, сколько он получал за этюды в N и выразить готовность к компромиссу, как она засмеялась, обнажив ряд прекрасных белоснежных зубов:

— Молчите-молчите, подождите, я сейчас.

Аделаида встала, подошла к столу у окна, достала оттуда пачку денег и положила их перед Гришей.

— Здесь шестьдесят тысяч. Достаточно?

— Но… так сразу, и… в общем, достаточно, конечно…

— Берите-берите. Я покупаю у вас эти пейзажи. Я знаю толк в живописи и, думаю, что вы для меня находка, — Аделаида снова села напротив Гриши, нагнулась над столом, заглянув ему в лицо.

Он почувствовал, как краснеет, и, чтобы не застесняться, смело встретил её взгляд, пожалуй, чересчур откровенный для первой встречи.

7

Падение произошло столь быстро, что Гриша даже не успел задуматься. Аделаида показала себя весьма страстной женщиной. Она оказалась практичной, умной, богатой и в ялинской жизни по праву занимала значительное место. Немало деловых связей и бизнес-нитей сходилось к ней, а Аделаида Марковна умело управляла ими. Эта выдающаяся женщина подходящего мужчину под уровень своего интеллекта и художественного вкуса не могла найти. Либо мышцы, либо деньги. Поэтому Гриша действительно стал для неё находкой: молодой человек с чувством в глазах и огнём в душе, умный, но зависимый — его стоило хватать и держать при себе. Правда, на трезвую голову он стеснялся, но ведь она могла позволить пить дорогое коллекционное вино и коньяк, бутылка которого стоит как зарплата госслужащего, да и за живопись готова щедро платить. Сначала встречались и пили то в гостинице, то на квартире. Гриша первый месяц умудрялся ещё к ночи возвращаться в усадьбу, но потом стал пропадать на день-два. Дома, прочухавшись, брался писать, вытесняя накопленные смрадные ощущения колористическими задачами, писал целыми днями, на природе и в своей сараюшке, обедать не ходил и вообще не казал глаз никому из Лупелиных. Однажды, не дождавшись своего «милёнка», дама-патронесса сама прикатила к нему на «Феррари», и он начал писать с неё «обнажёнку» ей же в подарок. Тимофей Макарович хотел вмешаться, но Татьяна Андреевна уговорила не трогать Гришу, потому что лучше всех понимала: такое заботливое попечение неизвестно как отзовётся, и, вполне вероятно, тогда его они могут больше не удержать при себе. Поэтому Лупелины молчали и ждали, кто с материнской добросердечностью, кто с философским долготерпением. Лето закончилось. Антонина с мужем и детьми уехали, уехала и Вероника, вернулась с моря и уже училась Глаша. Савова почти не видели: сам не заходил, к нему же заглянуть деликатничали. Впрочем, как-то в воскресный день после службы Татьяна Андреевна осмелела, взяла