Коготь химеры - Сергей Павловский

Десять банок саморазогревающихся консервов, галеты, шоколад. Фляга с чистейшим медицинским спиртом. Двухлитровая фляга с водой, а к ней упаковка японских таблеток для обработки воды. Любой воды, хоть из канализации. Одна таблетка на три литра. Полная дезинфекция и дезактивация. Правда, вода приобретает специфический вкус и запах, но ее можно пить! А еще сигареты — целый блок «Примы» во всем великолепии, без фильтра.

Прибор ночного видения, контейнер для артефактов, снаряженная аптечка, моток нихромовой нити с иголкой — такой нитью можно заштопать любую дыру, хоть на бронекостюме, хоть на собственной шкуре. Кое-что по мелочи и… И!.. Док не поверил собственным глазам! На самом дне — ПДА! ПДА! Ношеный, видавший виды, исцарапанный, но ПДА!

Док нашарил бутылку с водой, одним движением свинтил крышку, жадно припал к горлышку пересохшими губами, высосал литр в один присест, шумно выдохнул. Нежно погладил гладкую поверхность ПДА, нажал кнопку активации. Экран высветился ровным голубым сиянием. Первое сообщение на «Центральную»:

«Это Док. Что, сволочи, думали, я сдох? Не дождетесь. Я жив, чего и всем желаю. Чей ПДА?»

Ответ почти незамедлительный. Юрик, вернее, Юрий Михайлович, в своей информационной берлоге работал круглосуточно и безукоризненно:

«Привет, Док. Ты не поверишь, но лично я рад. А ПДА… ПДА, увы, Хомяка. Соболезную».

«Хомяка?» Если бы электронная беспристрастная азбука ПДА могла передавать эмоции! Не могла, иначе бы сгорела от перегрузки.

Все знали, что Хомяк, старейший сталкер Зоны, — крестный отец Дока. Он привел Дока в Зону, он научил его всем премудростям. Он до сих пор продолжал опекать Дока, хотя виделись они редко. Раз в три месяца, случайно, где-нибудь на базе.

Долговязый, нескладный, с двумя широкими, чуть торчащими вперед передними зубами. За эти зубы да за редкую хохляцкую запасливость и прозвали его в Зоне Хомяком. Незлобивый и покладистый — если не заводить. Командовать другими не любил и не мог, а потому в рейды никогда не брал «отмычек». Но еще больше не любил подчиняться. Ходил всегда в паре с другом — сталкером по кличке Крокодайл. Где Хомяк, там и Крокодайл. Стрелять Хомяк умел с обеих рук навзлет — «по-македонски». И дрался отменно — только Док и мог его «уработать» в товарищеском поединке.

С Хомяком и Крокодайлом Док ходил в связке первые свои три года в Зоне. Потом ушел в автономное плавание. А Крокодайл два года назад угодил во «временную жарку». «Временные» аномалии — проклятие и ужас Зоны. Они возникают внезапно, на короткое время, абсолютно непрогнозированно. На ровном и доселе безопасном месте. И так же внезапно исчезают. Словно Божье наказание. С тех пор Хомяк ходил один. Позвал как-то полгода назад Дока в напарники, но Док отказался. До сих пор не мог себе объяснить почему… Теперь ясно почему.

— Это судьба, — прошептал Док и привычно пробежал пальцами по крохотной клавиатуре ПДА:

«А что случилось с Хомой?»

«По проверенным данным, Хомяка четыре месяца назад сожрала химера на границе Рыжего леса. Где нашел ПДА?»

«В логове химеры».

«Как у тебя с головой?»

«В полном порядке. Надеюсь, я не нарушил Закон, пользуясь ПДА мертвого сталкера в исключительных обстоятельствах?»

«Нет. А где твой?»

«Разбит вдребезги».

«Понял. Снимаю с регистрации. Удачи тебе, Док».

— Спасибо, ой, спасибо тебе, Хомяк. — Док потянулся к фляге со спиртом. — Я все понял.

Док дернул за металлический хвостик банку с консервами. Банка зашипела, разогреваясь, — приятный, знакомый каждому сталкеру звук реальной работы Нобелевской премии. Затем отвинтил крышку фляги со спиртом. Следовало, конечно, заняться раной, но она не кровоточила и почти не болела. Док по опыту знал — рана подождет, а от соблазна поесть после трехдневной голодовки удержаться не мог.

— Что ж, еще раз спасибо тебе, Хомяк, спасибо за все, что ты для меня сделал, и царствие тебе небесное. — Он сделал большой обжигающий глоток. Щедрая слеза оросила глаза и дыхание перехватило, но то было приятное ощущение. Док выхватил из-за левого голенища старорежимного кирзового сапога алюминиевую ложку и жадно врубился в горячую тушенку.

Невероятно, но он совсем забыл о химере. А она безмятежно почивала в своем углу. Док знал, что она спит. Желтые пятна глаз потухли, черная масса в углу словно застыла. Ни намека на дыхание или храп.

«Эх, скотина, всадить бы тебе гранату из подствольника в бочину», — совершенно незлобиво подумал он. Странно, но сейчас он не испытывал к твари никаких чувств: ни злобы, ни ненависти, ни благодарности. Ничего. А вот долгожданное ощущение покоя вдруг пришло. Сладкое и томное, словно в колыбельке под ласковой рукой любящей и нежной мамы.

«Нужно перевязать рану. — Док стряхнул оцепенение. — Потом уж поспим».

Он расстегнул молнию комбинезона, осторожно вытянул из бронированной кевларовой скорлупы раненую руку. Лезвием распорол снизу доверху рукав хб-рубахи. Осмотрел рану. Как и предполагал, ничего серьезного. Кость не задета, пуля прошла в сантиметре от плечевой артерии. Это главное. Если бы повредило плечевую артерию, он бы сюда не дошел. Даже если бы наложил жгут и дошел, что дальше? Наложить зажим на артерию и ждать, пока рука отвалится? Лучше пулю в висок или вот… химера. Крови из мелких сосудов натекло, конечно, с литр, может, больше. Но это не летальная кровопотеря. Ранение сквозное. А если бы не сквозное? Ерунда.

Это только в дебильных боевиках главное — достать пулю, и проблема решена. В жизни и в реальной полевой хирургии все по-другому. Страшна не сама пуля, а разрушения, которые она наносит на своем пути. А пуля — дура. Угнездилась в тканях — ну и пусть себе сидит. Попытка достать такую дуру приносит подчас больше вреда, чем сама пуля. К тому же в тканях, где застряла пуля, не развивается нагноение. Так что с раной можно вообще ничего не делать. Но все-таки…

Док достал из аптечки пакет с губкой. Эта универсальная губка и кровь останавливала, и обезболивала, и микробов убивала. И при этом сама растворялась. Стиснув зубы, он зондом запихнул ее в раневой канал. Так спокойнее. Потом аккуратно протер рану и всю руку салфеткой со спиртом, сунул обратно в рукав комбинезона, застегнул молнию. Еще раз приложился к горлышку фляги, запил спирт водой и безмятежно улегся на правый бок. «Темно, тепло, и мухи не кусают», — подумал напоследок и провалился в черную бездну блаженного сна без сновидений.

Своды зала терялись в голубоватой вышине. Почти небо — только искусственное небо, без облаков, которые так причудливо и необъяснимо трансформируются, ежеминутно и ежесекундно превращаясь в лица и фигуры. Лица и фигуры людей, животных…

Может, и правда, что облака — это души. Души, мгновение назад навсегда отлетевшие в бесконечное небо, и теперь с недосягаемой и несоразмерной для человеческого разума вышины беспристрастно созерцают дела и греховные делишки люда земного. Созерцают… наблюдают… осуждают… одобряют… Но никак не могут вмешаться в процесс по причине своей эфемерности и небесного происхождения.

Понятно, что и тучи, мрачные и грозные, словно Божье предупреждение, в этом небе не собирались. Самое обидное — непонятно, для кого обидное, — что никогда и никто в этом искусственном небе не зажигал звезд. Значит, не нужно это никому. И правда, существа, которые собрались под сводами искусственного неба, не нуждались ни в звездах, ни в облаках и тучах. Может, оттого что ни один ученый не взял бы на себя смелость достоверно определить происхождение этих существ. Земное ли, космическое? Впрочем, земное, точно земное. Космос не может существовать без звезд.

Семь контролеров, одинаковых, словно однояйцовые близнецы, расселись полукругом на идеально квадратных плитах черного мрамора. У каждого в ногах возлежала химера — семь абсолютно черных химер, страшных в своем безмолвном покое и неподвижности. Безмолвствовали и контролеры. И никакому обычному, земному человеку — если бы он мог наблюдать собрание странного конклава — и в голову не пришло бы, что самые ужасные порождения Зоны спорят. Ибо не дано смертному услышать язык, на котором общались избранные. Да и никакой прибор его бы не уловил. Между тем спор шел яростный и непримиримый. И мысли, словно клинки шпаг, скрещивались, переплетались, отскакивали, вновь атаковали, устремляя острие свое в невидимого противника.

— Я не верю, что человек может решить проблему Зоны, — человеческий разум слишком слаб.

— Но кто, кроме человека, в состоянии ее решить?

— Разве мы, контролеры, сами не можем разобраться?

— Нет, скажем откровенно, не можем.

— Но почему ты выбрал именно этого человека?

— Я сканировал его разум. Он незаурядный человек, он может справиться…

— Да, ты прав, я тоже читала его мысли: он сильный человек, он может справиться…