Об истории замысла "Евгения Онегина" - Игорь Дьяконов

Следующая строфа, XXIIб, начата твердым и размашистым почерком, которого, однако, хватило только на самые первые строки. Далее идет долгая и кропотливая работа (для удобства даю несколько упрощенную транскрипцию):

«Ни[15] дура Английской породы Ни своенравная[16] Мамзель[17][18][19] даров природы][20][21] (В России по уставам[22] Необходимые досель)[23][24] Не баловали Ольги милой Фадеевна рукою — (добавлено: хилой) Ее качала колыбель[25] уже стлала][26] Стлала ей детскую постель[27] Помилуй мя читать учила[28][29] Гуляла с нею, средь ночей Бову рассказывала <ей>[30][31][32] Она ж за Ольгою ходила По утру наливала чай И баловала невзначай».

Даже няня оказывается няней Ольги, а не Татьяны, — очевидно, потому, что Ольга до этих пор и была героиней. Заметим, что отсутствие гувернантки указывает на то, что Пушкин и в этой строфе продолжает линию «соседей бедных».

Мы только что упомянули, что черновик в тетради ПД № 834 — самый ранний текст 2-й главы. Ольга к этому времени успела прожить в романе — и пробыть главной героиней — всего на протяжении четырех строф, т. е. день или два. Когда же и где было задумано сделать ее главной героиней? Ответ: в плане. И не в том дело, что в плане из двух сестер главная, которая потом была названа Татьяной, еще носила имя Ольги, а в том, что именно Ольга, предмет любви Ленского, и должна была быть главной героиней, а другой сестры вообще не существовало, поскольку она не имела никакой функции. Но если Ольга, как главная героиня, была уже в плане, то это имя можно рассматривать как имя реального человека — «опорного образца», ибо, как мы знаем, именно такие имена Пушкин вводил в планы своих произведений, взятых из действительной жизни. Этим реальным лицом могла быть Ольга Пушкина, сестра поэта, так же как и няня Ольги имеет образцом Арину Родионовну Яковлеву, няню именно Ольги Пушкиной, хотя и поэт называл ее няней{53}.

Однако, продолжая обрисовывать Ольгу («Ольгу I»), Пушкин дает ей портрет, непохожий на его сестру, в традиционно-романтическом роде (золотые кудри промелькнули уже в строфе XXIIб). Тем же легким, беглым почерком, каким он набросал строфу XXIIа («Кто ж та была, которой очи...»), Пушкин, снова обмакнув перо, выписывает, пока не высохли чернила, начало строфы XXIII (VI, 288):

*

Всегда  тиха,  всегда  послушнаВсегда [33][34]  как  утро простодушнаКак  поцелуй — милаУлыбка,  очи  голобые <?>И  кудри                    льняныеДвиженья  <два  слова  густо  вычеркнуты>Все  походило  <нрзб.>  наро[35]Прочитанный *

В этом месте, опять обмакнув в чернильницу высохшее перо, Пушкин начал править написанное: «Как первый поцелуй — мила», «Как поцелуй любви мила, Глаза как небо голубые Улыбка локоны льняные Движенье[36] звонкий голосок». Но тривиальная романтическая блондинка явно не давалась его перу: слишком все и впрямь походило на «прочитанный роман». Начинается трудная работа — Пушкин торопливо перемарывает и снова перемарывает стих за стихом; постепенно мы видим, как складываются строки: «...но любой роман Откройте — и найдете верно Ее портрет — он очень мил <...> Но надоел он мне безмерно».

Правка строфы XXIII отличается от правки строфы XXIIб (о няне): как и там, почерк и здесь более мелкий, но он как бы летящий; отдельные буквы не стянуты, а вытянуты почти в линию. И точно таким же почерком нанесен второй слой правки строфы XXIIа — «Кто ж та была». Я думаю, что не ошибаюсь, считая второй слой правки строфы XXIIа одновременным с большой правкой строфы XXIII. Теперь впервые Ольга — «меньшая дочь — соседей бедных». Но строфа осталась недоделанной: от замысла гибели Ольги поэт еще не отказался, и над ее судьбой еще предстояло думать, перебирая разные варианты. Конец строфы XXIIа был оставлен до беловика, где она была сначала выписана полностью, потом переделывалась, затем, вместе с XXIIб, была вычеркнута.

Вернувшись к строфе XXIII, Пушкин дошел до окончательного суждения о портрете Ольги-блондинки («надоел он мне безмерно») и затем, опять уверенной рукой, дописал строфу до конца: «[37] И новый карандаш беру Чтоб описать ее сестру» — и начал следующую: «Ее сестра звалась... Наташа».

Наташа? Да, да, Наташа. Татьяны не было вовсе. И в плане не было. Протагонистами были Евгений и Ольга, и их конфликт должен был, очевидно, завязаться из-за ревности Поэта (Ленского), а роман, надо думать, кончился бы смертью Ольги, отвергающей Евгения как убийцу своего, хотя и нелюбимого, жениха. На наших глазах у тривиально-романтической Ольги возникла нетривиальная сестра Наташа. Для молодого Пушкина «Наталья» — еще характерное имя горничных и субреток{54}. По-видимому, имя требовалось простонародное (отсюда отточие, подчеркивающее неожиданность имени): эта говорящая по-французски (и, следовательно, имевшая «мамзель») уездная барышня будет представлять в романе положительные черты русского народного характера. С ходу, не обмакивая вновь пера, Пушкин пишет: «Мне жаль, что именем таким Страницы нашего романа <пробел> освятим» (строфа XXIV — ПД № 834, л. 35; VI, 298). Однако имя «Наталья» к тому времени уже привилось в литературе. Нужно было что-то более приметное. Да и рифма, видимо, не приходила. Пушкин поднял перо, чтобы вычеркнуть «Наташа» и написать «Татьяна»{55}. Так впервые появилась наша и Пушкина любимая героиня; затем началась последовательная, слово за словом, правка начального четверостишия, прежде чем написался конец строфы.

Перестройка с одной героини на другую шла постепенно и по разным линиям{56}. И хотя «опорный образец» был для Пушкина прежде всего образцом характерологическим, но, может быть, известную роль в решении «уволить» «Ольгу I» с амплуа главной героини в данном случае играло то, что ее портрет, нарисованный Пушкиным, не вязался со зрительным образом отправного «прототипа»: Ольга Пушкина не была розовой и золотистой блондинкой. Уже в первой строфе черновика после метаморфозы «Наташа — Татьяна» (гл. 2, строфа XXV; VI, 290) мы читаем: «Вы можете друзья мои Себе ее[38] представить сами Но только с черными очами» — именно эта примета обязательна. Но не поэтому, становясь главной героиней, Татьяна унаследовала Ольгу Пушкину как «опорный образец», а потому, что характерологически Ольга Сергеевна была гораздо более похожа на Татьяну, чем на Ольгу (как «I», так и «II»).

Теперь постараемся установить, какие опорные моменты сюжета должны были находиться в плане?

В своем минимальном виде пушкинский план крупного произведения фиксирует протагонистов, которые уже сами по себе дают исходные моменты сюжета, например будущий замысел «Скупого рыцаря» в Михайловском: «Жид и сын. Граф» (VII, 303). Более развитые планы отмечают и ключевые точки сюжета и некоторых дополнительных персонажей, стоящих в этих точках. В зависимости от надобности в плане могло быть больше или меньше подробностей, но очень подробные планы, кроме как в поздний период и особенно для драматических произведений, редки. Развернутый план трудно восстановить. Но следы импровизации во 2-й главе свидетельствуют в пользу того, что план романа (или тогда еще поэмы) был только очень конспективный. Мы можем реконструировать, исходя из типологии пушкинских планов и пользуясь «пережитками» в черновиках, тот минимум имен, сюжетных узлов и конфликтов, без которых не было бы положено начало развитию этого сюжета вообще. Описание Онегина в петербургском свете, хотя и являлось «просто быстрым введением», было важно для характеристики героя и, возможно, предусматривалось планом. Особенно существенна была деревня, действительно появляющаяся с самого начала романа. Упоминание имени «опорного образца» героя в связи с деревней избавляло бы не только от необходимости перечислять в плане черты его характера (как это сделали мы выше), но само по себе уже разъясняло бы и суть надвигающегося конфликта. Можно реконструировать примерно такую информацию: <UÚU> (= Раевский? Евгений?) неслужащий, в петербургском свете. Приезд в деревню. Поэт, Ольга, дочь соседей, его невеста. Ольга влюблена в <UÚUU>. Котильон. Дуэль.

Нельзя, конечно, утверждать, что план был составлен именно в этих словах, но ясно, что мы здесь привели моменты, которые должны были быть в плане непременно (кроме разве котильона). Дальнейшее реконструировать труднее. Там, где до нас сохранилось несколько планов («Русский Пелам», «Капитанская дочка», «Роман на Кавказских водах» и др.), видно, что последовательно планировавшиеся развязки обычно несколько расходились, хотя сохраняли определенное единство сюжета. Высказывалось мнение, что Онегин должен был соблазнить героиню, но, по моему мнению, это противоречит всей идее романа. Вероятнее, в плане сообщалось, что герой влюбляется в Ольгу, она его отвергает и умирает. Все это, разумеется, чисто гадательно. Была ли введена Одесса и встреча там героя с Пушкиным? Одно несомненно: моральное превосходство героини над героем должно было быть заложено в самом замысле, иначе мы имели бы перед собой не этот, а другой роман. Как видим, есть достаточные основания предполагать, что образ героя был задуман и выполнялся как сатирический, сниженный. Лишь любовь героини несколько приподымает его к концу романа, но так ли это было и в замысле? Заметим, что по окончательном утверждении Татьяны в романе Ольга, после некоторого сопротивления, сходит на нет как героиня и остается лишь пружиной для дуэльного конфликта, навеки разорвавшего связи героя (Онегина) с героиней (теперь Татьяной). Подводя впоследствии в Болдине итоги своему роману (26 сентября 1830 г. — VI, 532), Пушкин выделяет три главы для трех героев: Онегина, Ленского и Татьяны. Четырех никогда и не было: пока Ольга («I») была героиней, не было Татьяны; когда явилась Татьяна, Ольга («II») очень скоро была вытеснена на положение совсем второстепенного персонажа, ибо даже и Ленский был не более как движителем сюжетного конфликта между протагонистами.