«Зона свободы» (дневники мотоциклистки) - Майя Новик

В косухе, в военных штанах и берцах, он был похож на классического «киношного» немецкого солдата, а когда он сидел на мотоцикле, сходство увеличивалось. Не хватало только автомата и немецкой каски. Наверное, он знал об этом и «Урал» построил себе под стать, — серое громадье казалось похожим на мастодонта. «Рогатый» руль он рассчитал и выгнул сам, сзади мотоцикл зрительно увеличивали большие квадратные кофры. Вместе со своим «Уралом» он казался выходцем из какого-то фантастического фильма, вроде «Безумного Макса».

Потом ехали мы.

Четвертый мотоцикл оказался старенькой, чахоточной «Явой» синего цвета, на которой ехали двое: некто Эдик, владелец мотоцикла, и некто Илья. Пару они составили только потому, что у одного был мотоцикл, а у второго — «права».

Я глядела вокруг во все глаза, потому что понимала: такого я больше никогда не увижу. Даже если проеду здесь еще сотни раз, это будут другие поездки, и время будет другое, и я, я — тоже буду другой. Так что нужно смотреть, смотреть и запоминать.

Надвигающиеся махины фур, вдруг, в последний момент, резко уходили в сторону, автомобили, сигналя, проносились мимо так быстро, что я даже не успевала их рассмотреть, мельчайшие капли воды висели над дорогой, оседая на мотоцикле, на одежде, на очках, сама дорога, окутанная завесой влаги, с её обочинами, с бесцветными, словно забытыми, безлюдными деревеньками, мелькавшими по обе стороны, неслась нам навстречу. А потом начался Култукский серпантин, и я вцепилась что есть силы в ремешок сиденья, потому что одно дело ехать по этой дороге на неторопливом автобусе, и совсем другое — нестись на заднем сидении мотоцикла в компании молодых, отчаянных байкеров. Я боролась с приступами головокружения, и дело было не в страхе. Мир вдруг обрушился на меня всеми своими запахами, всеми ощущениями, — мне было очень холодно, но нужно было терпеть, мне было страшно, — и, одновременно, я испытывала самый бешеный восторг, холодный воздух набивался в легкие, но хотелось кричать и петь. Тогда я еще не знала, что все это — вкус самого прекрасного напитка, в состав которого, несомненно, входят запахи дождя и некошеной травы, бензина и кожи, мокрого асфальта и влажного песка на узкой обочине. Сюда входят звуки клаксонов маленьких спортивных машин и мощный рев груженых КАМАЗов, выхлоп мотоцикла и звук, с которым на скорости врезается в шлем бабочка, хруст гравия под колесами и камень, отлетающий из-под колеса встречной машины. Сюда входил скупой на краски лес, который тянулся вдоль дороги: и редкие мрачные ели, и ясные высокие сосны, и белый костистый березняк. Сюда входили сопки, реки и овраги, отчаянные виражи и крутые спуски, на которых закладывало уши, затяжные подъемы, которые «Урал» преодолевал с трудом. Сюда входили обгоны по встречной, гулкие мосты, от перил которых отражался звук мотоцикла, шлейфы грязи, тянущиеся за грузовиками, и туман, холод от которого проникал до самого сердца.

Мы летели вперед, не оглядываясь, не останавливаясь и ни о чем не думая. Мы были похожи на кочевников, которые отправились искать для своего племени земли новые, никем не открытые.

Дорога оборвалась внезапно. Она просто срезала с одной стороны последнюю сопку перед Байкалом, небеса распахнулись, и дальше было только небо, вода и облака.

Внизу, под сопкой, на узкой полосе между горами и Байкалом, тянулся Култук.

— А где Эдик? — спросила я, когда мы остановились на смотровой площадке.

Дорога над обрывом разворачивалась на сто восемьдесят градусов, посередине поворота был единственный разутюженный фурами пятачок, на котором можно было без опаски остановиться. Слева уходил вверх поросший молодым березняком склон горы.

— Сейчас будет, «Ява» у него не тянет ни фига, — ответил Виктор, сплевывая под ноги. — Слазьте, будет обед и будет ремонт, а то мы с этой «Явой» никуда не уедем.

Мы успели сгоношить костерок и поставить на него котелок с водой, когда подъехала «Ява». Уставший Эдик стащил с себя шлем, сдернул с лица бандану, светлые волосы сосульками падали на лоб.

— Не могу, совсем не едет, — пожаловался он.

— Будем смотреть, — спокойно сказал Виктор. — Ключи у тебя есть?

— Не-а…

— Ну, ты даешь…

Парни полезли по бардачкам и багажникам, зазвякали инструменты. Я грелась у костра, от влажных джинсов шел пар.

Внимательно осмотрев зажигание и погоняв мотоцикл на всех оборотах, Виктор вынес вердикт:

— Глушак* забит, прожигать надо, снимай глушак.

Пока возились с мотоциклом, вода в котелке закипела. Я вытащила заварку, Алексей ножом открыл тушенку, достали кружки, сахар, хлеб. Парни закатили в костер глушитель, чтобы выжечь нагар, так мне объяснил Алексей.

Между тем, пятачок на смотровой площадке стал напоминать маленький Ноев ковчег.

Рядом с нами остановились два «Лендровера» цвета сафари. Прикрепленный на крыше груз говорил о том, что владельцы собрались далеко. Подъехали два «Мерседеса».

Оказалось, что на «Лендроверах» едут поляк, австралиец и француз, а «Мерседесы» перегоняют монголы. Мотоциклы у всех вызвали интерес. Бородатый австралиец подскочил к нам с видеокамерой, француз стал фотографировать мрачные наклейки с черепами на баке у Виктора. Монголы, оживленно переговариваясь, окружили обездвиженную «Яву». Тут же появились и наши автотуристы, они сразу же стали расспрашивать, куда и откуда мы едем и какого, собственно говоря, черта, мы тащимся на Байкал в такую погоду. Мы с удивлением наблюдали за происходящим.

Обжигаясь горячим чаем, я судорожно пыталась вспомнить хоть одну фразу на английском, но поняла, что ничего не помню. Иностранцы с любопытством наблюдали, как Эдик и Илья ветками выталкивали покрытый слоем копоти глушитель из костра и катили его под горку к «Яве».

— Рашн техник! — засмеялся один из них, бородатый мужчина в коротких шортах, футболке и жилетке со множеством карманов и поднял вверх большой палец.

— Не русская, а чехословацкая! — зло пробурчал в ответ Эдик, но вряд ли иностранец его понял.

А дальше снова была дорога. Свивающееся кольцами шоссе шло по сопкам рядом с Байкалом. Безразличное ко всему стальное зеркало озера то и дело блестело сквозь негустую листву тополей, мелькали полосатые отбойники, желтые скальники нависали над дорогой, и куда-то по сопкам шагала-торопилась громадная линия электропередачи.

После Байкальска мы попали в полосу плотного, липкого тумана, одежда стала влажной. Ноги у меня замерзли еще до Култука, теперь холод проник до костей, он сковывал мышцы и суставы. У меня затекла спина, устали руки и одеревенели ноги.

Иногда я старалась размяться: выпрямляла ноги, поднимала вверх руки и чуточку, так, чтобы Алексей не почувствовал, поворачивалась, но это помогало ненадолго.

Холодно! Ой, как холодно! Теперь я понимала жаргонное байкерское слово «нажопник», — так мотоциклисты называют пассажира. Алексею не так холодно, я его грею сзади.

У меня у самой сзади все уже отмерзло…

Я как-то и не заметила, что день кончился, и дорога с размаху въехала в сумерки.

Они обхватили нас плотным кольцом и стали быстро сжимать свою хватку. Полотно дороги становилось все чернее, все сложнее было рассмотреть лес, который скрывался за пеленой тумана, горные реки, впадающие в Байкал, стали просто бездонными провалами под звучным железом мостов. Но еще можно было рассмотреть, что мосты выкрашены кроваво-коричневой краской, и было видно сжатую в кулак руку Виктора, когда он шел на обгон, показывая нам: держитесь! А потом на землю опустилась тьма и скрыла все от моего взора, и я потеряла счет времени…

В Бабушкине нас остановила полосатая палочка гаишника. Он был бурятом, в свете желтоватого уличного фонаря было невозможно понять выражение лица. На круглом лице шевелились только губы, да чуточку — брови.

— Документы!

Он мельком посмотрел документы у всех, но, когда дошел до Эдика, остановился.

Вся его фигура радостно дрогнула.

— Та-ак, а где права? Почему без прав?

— Так вот, права у него есть, — Эдик тыкал пальцем в сторону Ильи, Илья усиленно кивал черным шлемом.

— А паспорт есть? Нет? А откуда я знаю, что ты — это ты? И что это — твой мотоцикл? Стойте! — он вдруг пристально осмотрел всех нас. — А почему без колясок? Где коляски? Оставайтесь здесь! — скомандовал он. — Пошли со мной! — приказал он Эдику, и они скрылись в помещении поста ДПС.

— Ну, все, влипли! — процедил Виктор, глядя вслед инспектору.

Со всех сторон нас обступала темнота. Меня сотрясала дрожь — от усталости, от холода, от тревоги. Стал накрапывать дождь. Если у нас заберут мотоциклы, мы окажемся в очень интересном положении…

— Но у нас-то «Соло»? — спросила я Алексея. — На «Соло» можно без коляски?

— Можно-то можно, — постукивая зубами, ответил Алексей, — вот только он у меня зарегистрирован, как обычный, когда я его на учет ставил, инспектор, который номера сверял, мне вписал номер модели с коляской. Дело в том, что это один из первых мотоциклов без коляски, на раме указана колясочная модель, а в документах — одиночка. Ну, гаишник посмотрел шильдик на раме и исправил. Я не отследил вовремя, так в документах и осталось…