Тревожный колокол - Владимир Казаков

Поблагодарив, Донсков с двумя тяжелыми чемоданами, неизвестно кем доставленными с квартиры бортмеханика, поплелся вслед за Лехновой на второй этаж.

– Мушшина-то холостой! – услышал он за спиной старушечий шелест.

«Откуда такие сведения? Уж не от Ожникова ли?» Показав ему дверь номера, Лехнова попрощалась:

– Ближе знакомиться будем на работе. Если вдруг неожиданно возникнут вопросы по жилью – к старушкам. Если недовольство – ко мне. Я квартируюсь на первом этаже.

– Спасибо, Галина Терентьевна!.. А статуэтка саами у вас замечательная! По-моему, я ее видел в кабинете Ожникова?

– Подарок! – буркнула Лехнова и, не сказав больше ни слова, ушла.

Номер в гостинице-общежитии с экзотическим названием «Нерпа» оказался просторным и светлым. Вместо ковров на полу распластались потертые оленьи шкуры. Два кресла, маленький столик, узкое зеркало на подставке и умывальник в углу – вот и вся обстановка. Раскладушку обещала принести одна из старушек. Вместо шкафа для одежды в стене торчали два новых гвоздя. Открытое окно затянуто противомоскитной сеткой. За окном, почти заглядывая в него, шумели вершины молодых сосен.

Вот уже год утром и вечером Донсков занимался йогой. Не нарушил он свой распорядок и сегодня. Распаковал чемоданы, переоделся в спортивный костюм. Повосседал на оленьей шкуре в позе «лотоса», руками плотно обхватив лодыжки, резко опрокинулся на спину.

В дверь постучали. Донсков машинально крикнул:

– Войдите!

С мужчиной Донсков мог начать разговор и в позе «ролика», но, взглянув из-под локтя, он увидел Луговую. Мгновенно вспомнил, что брюки и носки у него не совсем в порядке: спортивные брюки еще в Городе порвал о гвозди в стуле, на пятке правого носка – дырка. Пусть простят его йоги, запрещающие прерывать упражнения, но они ведь тоже уважают женщин! И Донсков упруго, даже молодцевато, вскочил.

Луговая стояла к нему спиной. Под серым шелком халата вздрагивали плечи.

«В халатике! Экая непосредственность!» – подумал он и бодро выкрикнул:

– Добрый вечер!

Она смеялась. В разрезе синеватых глаз мерцали крошечные слезинки. Поднос со стаканом чая и бутербродами мелко трясся в ее руках.

«Первая трещина в твоем авторитете, замполит!» – усмехнулся про себя Донсков.

– Заказывали чай? Пожалуйста… Звонил командир эскадрильи, просил передать, если вы себя хорошо чувствуете, утром можете потренироваться с ним на вертолете. Машина поставлена в наряд на десять ноль-ноль.

– Благодарю… – Донсков поспешно копался в чемодане, разыскивая тапочки. – М-м-м, вы уже официанткой устроились?

– Галина Терентьевна велела послужить знатному постояльцу, я, как ваша соседка по этажу, делаю это с удовольствием. Вы почему не предлагаете мне сесть?.. Я включу настольную лампу для уюта. Можно?

– Пока умоюсь и приведу себя в надлежащий вид, позаботьтесь еще об одном стакане чая.

– Мигом, Владимир Максимович! Газеты сегодняшние принести?

– Неплохо бы, Наташа.

Через несколько минут они пили крепко заваренный чай с карамельками и жевали бутерброды. Наташа была переполнена впечатлениями и тарабанила без умолку:

– Клуб здесь приличный. На уровне районного. Танцуют часто. Люблю! Если музыка хороша. Я забрела туда случайно. Парикмахерскую искала. Открыла дверь в одну из комнат – вижу, человек малюет что-то. Я любопытная. Делаю: к-ха, к-ха, он – ноль внимания. Подошла к нему. На мольберте почти готовая картина. Красотища! Олень в прыжке, на рогах рваный кусок синего облака, под брюхом охряная половинка солнца. От него шерсть у оленя золотистая. Я опять: к-ха, к-ха. Захотелось познакомиться с волшебником. Он, как чугунная глыба, врос в пол и даже голову не поворачивает, пишет. Тогда я его по плечу ладонью тронула. Он и говорит: «Девушка, убирайтесь отсюда вон!» Ведь не смотрел, а определил, кто сбоку стоит. Боковое зрение, значит, развито. Я заметила, что такое зрение сильно развито у художников и летчиков. У этого нахала – тоже. «Не выйду» – говорю, – мне очень нравится!» Медленно так, медленно поворачивается. Уставился невежа, в глаза смотрит пристально, аж мурашки пошли. Повертел кисть с зеленой краской и мазнул мне по носу. Я за зеркальце. Нос зеленый. Краска масляная, платочку не поддается. Тут я ему выдала! Не выражаясь, конечно. Тогда он сует мне пузырек со скипидаром. «Извольте, – говорю, – сами почистить мой нос!» Тут он в первый раз улыбнулся. Я считаю, Владимир Максимович, чем реже человек улыбается, тем он приятнее, так?

– Ну, это уж чисто субъективное восприятие.

– Пусть. Чистить кляксу он не стал. Знаете, этот скипидар неприятный – чих вызывает. Я застеснялась даже. Он говорит: «Если вам нравится моя мазня, постойте тихо и не более пяти минут. Не люблю, – говорит, – когда у меня за спиной пыхтят!» Но я тихо не могу, Владимир Максимович. Узнала, что он клубный художник, заставила его назваться. А через пять минут он меня выгнал, даже не спросив имени. Ужасный невежа!

– Сколько вам лет, извините, Наташа?

– Двадцать один. Скоро будет, – с удовольствием ответила девушка.

– Как звать невежду?

– Николай, и, кажется, Петрович.

– Фамилия? – перестав жевать, быстро спросил Донсков.

– Батурин. Представительный. Лицо как у бога войны!

– Клубный художник, говорите?.. Ну, ну… Понравился, значит? А возраст?

– Средний. Ходит, как топтыгин, вперевалочку. Через час я опять в клуб заглянула – его уж там не было. Потом ходила в лес. Б-рр, там больно уж темно, сыро и холодно. Но воздух! Густой! Жевать можно!

Расправившись с бутербродами, и допив чай, Наташа встала, одернув шелковый халатик.

– Делаю вам ручкой, Владимир Максимович. Спать хочется. До завтра. Раскладушка и постельные принадлежности внизу у вахтерши. Сами принесете или попросить ее?

– Не беспокойтесь, приятных сновидений!

На первом этаже в поставленных друг против друга мягких креслах восседали обе старушки. Неторопливо работая вязальными спицами, вполголоса разговаривали. При появлении Донскова одна, покряхтывая, встала, проводила его в каморку, откуда он вышел, нагруженный тюком и раскладной кроватью. Поднимаясь по лестнице, услышал:

– На шее стоял мушшина-то! Женить надо…

«Успела поделиться, когда ходила за вторым стаканом чая, – сообразил Донсков. – Болтуха!

– Спокойного дежурства, бабушки!

– Шпи, шпи, благодати тебе, шинок! – ласково прошелестело в ответ.

Над самой крышей прогремел вертолет – чей-то экипаж возвращался с задания.

Прилетел на базу Руссов с авиатехником Галыгой.

Федора Ивановича Руссова по имени-отчеству в эскадрилье называли редко. Чаще – Федей, еще чаще – Крохой – за рост под два метра и медвежью силу. Один из немногих, он был летчиком-универсалом: имел допуск к полетам на всех типах вертолетов, легких самолетах и командовал экипажем единственного в подразделении большого корабля-метеоразведчика. Кроме него скоростной корабль пилотировал только Комаров да иногда старший инспектор управления Воеводин.

Руссов отличался цепкой памятью и любовью к теории полетов, превосходной техникой пилотирования, в двадцать семь лет получил звание летчика первого класса, чего в Аэрофлоте добиться непросто и к сорока годам. И все же, когда в верхах речь заходила о поощрении «личного состава», Руссова забывали. Редко вспоминал даже Комаров, считавший молодого пилота необычайно талантливым. Почему так? – никого не интересовало. Виноват, наверное, был характер Руссова. Затворник. Молчун. «Рабочая лошадка». Он никогда не отказывался от самых простых полетов, которые мог выполнить «зеленый» летчик, не кичился работой в трудных спасательных операциях. Всегда старался сесть в последний ряд и был нем на собраниях. Рядом с ним всегда пристраивался Богунец.

Вот и этот рядовой полет на рудник с бочками спирта на борту Руссов выполнял, уже налетавшись «по горло».

Спустившись по скобам из пилотской кабины, Руссов подождал, когда из фюзеляжной двери выпрыгнет авиатехник Галыга, и сказал ему:

– Я тобой недоволен. Подумай, Степан! – Отвернувшись от остолбеневшего техника, ушел.

Степан Галыга стоял в растерянности несколько минут, проклиная себя за то, что не спросил, чем же недоволен командир вертолета. Тем, что попахивало от него, Галыги, спиртом? Или тем, что на взлете с рудника «взбрехнул двигатель»? Или он догадался?.. Если последнее…

И перед Галыгой отрывочно встала картина происшедшего на руднике.

Круг над рудником.

Сели на пригорке, где посуше, куда указал он, техник.

Пилоты ушли в столовую закусить.

Подошел трактор с прицепом. Двое рабочих и кладовщик.

Кладовщик залез в вертолет считать бочки со спиртом.

За ним, соорудив из досок накат, залезли рабочие.

Вот скатывается первая бочка.