Тревожный колокол - Владимир Казаков

– Обычная шутка полярного неба! – прокричал Воеводин и задымил очередной «Примой».

Наташа Луговая, поморщившись, отодвинулась от него к самому хвосту.

Вертолет стал крупно подрагивать, усилился рев двигателя.

– Не разумнее ли прекратить полет? – спросил Донсков, чувствуя, что машина потяжелела ото льда.

Воеводин тронул бортмеханика за ногу. Тот спустился с лесенки. Они о чем-то переговорили, по очереди подставляя ухо друг другу.

– Дотянем! – плюхнувшись на сиденье, прокричал Воеводин. – Осталось немного, а в Нме бьет колокол.

Донсков не понял смысла последних слов, но расспрашивать не стал, больно уж сильно трясло, гудело и гремело в кабине.

«Погремушка!» – вспомнился телефонный диалог с командиром вертолета.

Последние километры летели будто на вибростенде. Землю закрыла сизая метель. Наконец под вертолетом неярко обозначился аэродром – большой темный квадрат, разделенный пополам серой взлетной полосой. С северной части летного поля к бетонке рулил большой самолет с огненно-красными крыльями. На южной – в беспорядке, носами в разные стороны, прижались к земле вертолеты разных типов. Несколько деревянных и кирпичных домов серыми брусочками лежали на восточной окраине поля. А дальше, в сосновом бору, угадывался жилой поселок с церковью посередине. Вот и – Нме.

Вертолет пересек посадочную полосу, осторожно проплыл над вращающейся антенной радиолокатора и опустился на стоянку.

Донскова никто не встретил. Воеводин помог ему и Луговой вытащить из кабины тяжелые чемоданы и торопливо ушел. Командир вертолета, второй пилот и бортмеханик побежали к городку, не сказав новому замполиту ни слова.

Донсков с Луговой стояли в недоумении. Гостеприимство в Нме явно отсутствовало, хотя на аэродроме было много людей.

– Что будем делать?

Луговая состроила гримасу, пожала плечами. И Донсков направился к одной из наиболее шумных групп авиамехаников. Подошел, закурил «в рукав». Не ввязываясь в разговор, узнал: в городке тревога. Какое-то судно «тоскует», просит помощи. Через несколько минут услышал протяжные звуки колокола. Невольно насторожился. Откуда? Зачем?.. Пять ударов. Помолчав, колокол опять бухнул пять раз.

На бензовозе приехал бортмеханик, поставил мокрые чемоданы пассажиров в кабину к шоферу, сказал приветливо:

– А мы пешочком! Начальству сейчас некогда, оно извиняется, так что переночуете у меня. Жинка горячие пельмени для закусона уже готовит…

II

Колокол звонил в Нме не зря. Радиооператоры «Спасательной» услышали сигнал буксира «Крепкий»: «Хода не имею. Регулярную связь поддерживать не могу. Дрейфую на скалы острова Кильдин».

Над городком Нме поплыл колокольный звон. Сначала два громких размеренных удара, потом – звонкая тревожная чечетка. Два удара и – набат, будто град по певучей меди.

Два удара имели точный адрес: в штаб эскадрильи, по тревоге, где бы он ни был – на охоте, рыбалке, в постели, – вызывался воздушный разведчик погоды Федор Руссов и его экипаж.

И пока он спешил к штабу, расположенному в бывшей православной церкви, мощная антенна на облезлом, когда-то золоченом куполе передавала в город доклад командира; «Спасательной»: «Из квадрата 36 принят сигнал бедствия. Вылетаю с разведчиком погоды. Думаю использовать звено тяжелых. Разрешите применить в операции последний разработанный вариант. Комаров».

«Ориентируйтесь по обстановке. Ответственность ваша», – ответили из города.

Длинный самолет со скошенными назад красными крыльями, посвистывая турбинами, вырулил на старт. Стремительная форма с мягкими обводами фюзеляжа, застекленная кабина стрелка-радиста на хвосте, звезды на киле вместо аэрофлотского знака выдавали машину военную, строевую. Но вооружение на ней было полностью демонтировано, а вместо него поставлены метеорологические приборы и стенды для разведки погодных условий полета, для автоматической передачи температуры, давления, влажности воздуха и других: свойств атмосферы на землю. Обилие антенн, длинных и коротких прутковых приемников делали дюралевую обшивку самолета похожей на шкуру сильно облысевшего ежа.

В кабине, скучно поглядывая на мокрую бетонку и жухло-красный глазок светофора у стартового пункта, сидели в креслах Федор Руссов и Комаров, на штурманском месте работала с навигационным планшетом флаг-штурман метеоролог Галина Лехнова, женщина крупная, с лицом по-русски красивым и выразительным. Шквальный ветер свистел, обтекая крылья; звон проволочных антенн усиливался гулким фюзеляжем. Ветер давил на низкие, круто замешенные снегом тучи и еле тащил их, тяжелые, над серой, блеклой равниной аэродрома. Мгла висела за бортом самолета.

В льдистом тумане, как тень, пересек бетонку вертолет.

– Богунец из города, – сказал Руссов.

– Ноль восьмой, чего везешь? – спросил по радио Комаров.

– Сплошной дефицит: два ящика детских сосок, дивчину, инспектора и замполита, – прозвучало в наушниках. – А кто интересуется?

– О пассажирах позаботься. Конец связи, я первый! – сухо ответил Комаров.

Неспокоен в кресле пилота Руссов – ждёт не дождётся, когда мгла откроет шестой красно-белый бакен на кромке взлетной полосы. Ждёт когда можно будет не торопясь подать вперед рычаги управления турбинами и слушать, как свист густеет, набирает силу. будто медленно открывается ревущая пасть огромного зверя. А потом…

– Федя, вынь шило из парашюта, удобнее сидеть будет! – улыбнулся пилоту Комаров.

Руссов покосился на улыбающегося комэска2, ничего не ответил на шутку, прилепил широкие ладони к коленям и замер. Снова посмотрел на Комарова и про себя в который раз подивился худобе своего командира. Кости плеч, будто вешалки для кожаной куртки. Сидит, острыми коленями подпирает подбородок с окладистой пышной бородой.

– Радиобуй не забыли?

– Заряжен и проверен. В бомболюке, – ответила комэску Лехнова. Увидев на светофоре блеск огня, Руссов воскликнул:

– Сейчас зеленый!

– Пока желтый, – тихо ответил по СПУ3 Комаров. – Не торопись… Вот теперь взлетай.

Под рев турбин дрожащая бетонка оттолкнула самолет, и он круто полез вверх.

А через несколько минут, оторвав взгляд от экрана метеолокатора Лехнова предупредила о грозе.

– В наших широтах? – усомнился Руссов. – В сто лет раз!

– И все же впереди грозовая туча. Если будем обходить, цель под нами откроется позже на двадцать восемь-тридцать минут, – подсчитала Лехнова.

– А кто это нам назначил время выхода? – спросил Руссов.

– Беда назначила… – тихо ответил Комаров.

– Обойдем, Батя?

– Вперед! Вы не возражаете, Галина Терентьевна?

– Нет, но очень боюсь.

– Я тоже.

Самолет срезал первый бок облака. Потом вошел в следующее, мощное, и вроде бы остановился в грязно-молочном крошеве. Быстро темнело вокруг. На экране пеленгатора гроз часто замигал яркий острый лучик. Комаров ощупал замки привязных ремней.

Кабину ослепила мокрая ночь. Самолет вздрогнул еще раз и затрясся, загромыхал. Длинные голубые искры лизнули фонарь пилотской кабины, разбежались по металлическим переплётам, и на концах крыльев, казавшихся чёрными, замерцали короткие кроваво-голубые сполохи. Светящиеся капли стекали к законцовкам консолей4, там собирались в яркий комок и отскакивали белыми искрящимися пучками.

Федор Руссов крутил непослушный штурвал, стараясь выдержать курс, и ему казалось, что скрипят не дюралевые ребра машины, а его собственные. Струйки пота вырвались из-под шлемофона, поползли по черным бровям. Комаров потянулся к нему, вытер платком пот. Руссов благодарно кивнул, но не обернулся: взгляд прилип и не мог оторваться от приборов.

Вверху, на правой стороне кабины, вспыхнула красная лампочка, в наушниках зазуммерило. Тон звука быстро поднялся до свиста.

– Тысяча вольт на сантиметр! – повернув бледнеющее лицо к пилотам, закричала Лехнова и указала пальцем на мерцающие крылья.

Самолет ударила лавина капельной воды и кристаллического льда, то черная, то ярко-белая, как взрыв. Что-то треснуло под приборной доской, и в кабине резко запахло озоном.

Руссов ни разу в жизни не проходил мощного грозового облака, но понимал, что положение аховое. Их шестидесятитонный разведчик для такой стихии просто игрушка. Машина может вызвать на себя концентрированный удар молнии, и тогда… Комаров опять хотел стереть горячую липкую водицу со смуглого, окаменевшего лица Руссова, но их тела рванулись вверх, привязные ремни больно обжали плечи, не дав повиснуть под потолком кабины.

Секунды падения быстро пожирали высоту. Удержать машину не было сил. Волчком крутился силуэт самолета под стеклом авиагоризонта, и штурвал, выламывая руки пилотов, бился об упоры. Голубые огни слизнуло с консолей. Захлебнулся вой грозомера в наушниках. Руссов падал с чувством обреченности, как падают в пропасть во сне.