Конец Великолепного века, или Загадки последних невольниц Востока - Жерар де Нерваль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как раз здесь начинается богатая торговая улица франкского квартала, которую в народе называют Муски. Вдоль улицы, закрытой полотняными и дощатыми навесами, тянутся два ряда богато убранных лавок: Англия представлена в основном посудой и тканями, Германия – сукном, Франция – модной одеждой, Марсель – специями, копченым мясом и мелким сопутствующим товаром. Я отделяю Марсель от Франции, так как на Востоке очень скоро убеждаешься в том, что марсельцы образуют особую нацию в самом положительном смысле этого слова.
Среди лавок, куда европейские товары привлекают самых богатых жителей Каира, турок-реформистов, а также коптов и греков, которые больше других подвержены нашему влиянию, есть английская пивная, где мадера, портер или эль могут препятствовать подчас слабительному действию нильской воды. Другое прибежище европейцев – аптека Кастаньоль, куда очень часто беи, муширы и пазиры родом из Парижа[10] приходят побеседовать с путешественниками и получить известия о родине. Ни у кого не вызывает удивления, что все стулья в аптеке и даже скамья перед ней заняты людьми весьма сомнительного восточного вида с бриллиантовыми звездами на груди, они переговариваются по-французски, читают газеты: тем временем саисы держат для них наготове резвых лошадей с седлами, расшитыми золотом. Такой наплыв посетителей объясняется соседством почты для европейцев, расположенной в тупике, в глубине которого находится отель «Домерг». Все эти люди ежедневно поджидают здесь почту и последние новости, которые доходят время от времени, в зависимости от состояния дорог и почтовых дилижансов. Английский пароход поднимается вверх по Нилу только раз в месяц.
Кафе на каирской улице
Я достиг цели, ибо встретил в аптеке Кастаньоль моего художника из французского отеля, здесь ему готовят йодистое серебро для дагерротипа. Он предложил мне пройтись с ним по юроду, чтобы сделать несколько снимков; я отпустил драгомана, который поспешил в английскую пивную, позаимствовав, как я полагаю, у своих прежних хозяев неумеренное пристрастие к пиву и виски.
Согласившись совершить предложенную мне прогулку, я в глубине души надеялся попасть с художником в самое людное место в городе, оставить его там за работой, а самому побродить без цели и провожатых. Именно это мне до сих пор не удавалось, так как драгоман был уверен, что он мне постоянно необходим, а европейцы, которых я встречал в Каире, предлагали показать мне здешние достопримечательности. Надобно иметь опыт путешественника по южным странам, чтобы понять истинную цель подобного лицемерного предложения. Вы полагаете, что любезный соотечественник берет на себя роль вашего проводника по доброте душевной. Ничуть не бывало. Ему нечем занять себя, ему скучно, вы нужны ему для развлечения, для препровождения времени, для беседы, и он покажет вам лишь то, что вы сумели бы найти и без его помощи; он толком не знает город и понятия не имеет, что здесь происходит; он изыскивает цель прогулки, способ утомить вас своими высказываниями и позабавиться вашими. Впрочем, разве прекрасный вид, памятник, любопытная деталь могут существовать сами по себе, без случайности, без неожиданностей?
Все европейцы в Каире не мыслят пройти и десяти шагов пешком, не водрузившись на осла, с погонщиком позади. Не спорю, ослы здесь очень красивы, они замечательно передвигаются и трусцой и галопом; погонщик служит вам своего рода кавасом и расталкивает толпу криками «А! А! Йаминак! Шималяк!» Что означает: «Направо, налево!» Поскольку считается, что женщины хуже слышат, а может быть, и хуже соображают, то погонщик кричит без умолку «Йа бент!» («Эй, женщина!») повелительным тоном, в котором чувствуется превосходство мужского пола.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ В БЕДЕСТАНЕ
Так мы с художником брели по улицам, а за нами шел осел, навьюченный дагерротипом – сложным и хрупким приспособлением, для установки которого нужно было выбрать самое удобное место. За улицей, которую я уже описывал, начинается крытый досками проход, где европейская коммерция демонстрирует самые изысканные товары. Этим своеобразным базаром заканчивается квартал франков. Мы свернули направо, затем налево, двигаясь среди все возрастающей толпы; шли по прямой как стрела улице, где любопытному взору открываются мечети, фонтаны, монастырь дервишей и базар, на котором торгуют английским фарфором и скобяными изделиями. Затем после бесчисленных поворотов улица делается более тихой, более пыльной, более пустынной; попадаются развалины мечетей, то там, то здесь видны полуразрушенные дома; шум и суматоха возникли только тогда, когда свора собак подняла отчаянный лай на нашего осла, но особенно их возмущали наши ужасные черные европейские костюмы. К счастью, мы вошли в какие-то ворота и оказались в другом квартале; собаки отстали от нас, недовольно ворча, но не переходя границ своих владений. Весь город разделен на пятьдесят три квартала, обнесенные стенами. Большинство этих кварталов принадлежит коптам, грекам, туркам, евреям и французам. Даже бездомные собаки, которые мирно живут и размножаются, и те признают это деление и не рискуют выходить за пределы своего квартала. Новая свора собак скоро явилась на смену прежней и проводила нас до увеселительных заведений, расположенных на берегу пересекающего Каир канала, который называют Халиг.
Мы очутились в своего рода предместье, отделенном каналом от городских кварталов; многочисленные кофейни и казино тянутся по одному берегу, тогда как другой представляет собой довольно широкий бульвар с несколькими пыльными пальмами. Вода в канале зеленая и почти стоячая, но длинная череда беседок и решетчатых загородок, увитых виноградом и лианами, примыкающих к кофейням, представляет собой радостное зрелище, в воде отражаются пестрые костюмы курильщиков. При ярком дневном свете загораются лампы – стеклянные сосуды, наполненные маслом, на длинных хрустальных кальянах мерцают огни, а в чашечках, оплетенных золоченой филигранью, которые разносят черные слуги, переливаются золотисто-янтарные ликеры.
После недолгой остановки в одной из таких кофеен мы переправились на противоположный берег Халига и на специальных колышках установили аппарат; теперь дневное светило могло проявить себя в качестве пейзажиста. Развалины мечети с причудливым минаретом, стройная пальма, устремленная ввысь из зарослей мастиковых деревьев, – вот из чего можно составить полотно, достойное кисти Марильи[11]. Мой спутник пришел в восторг, и, пока солнце трудилось над свежеполированными металлическими пластинками, я решил, что настало время изложить ему свою проблему, задавая вопросы в письменном виде, при помощи карандаша, на которые художник, несмотря на свой физический недостаток, мог отвечать в полный голос.
– Не женитесь, – закричал он, – ив особенности не вздумайте надевать тюрбан. О чем вас просят? Чтобы у вас в доме жила женщина? Прекрасная мысль. Ко мне приходит столько женщин, сколько я пожелаю. Торговки апельсинами в синих туниках, с серебряными браслетами и гривнами очень хороши собой! У них фигуры, как у египетских статуй: пышная грудь, точеные руки и плечи, округлые бедра, стройные ноги. Если бы на них надеть древние уборы с головкой ястреба, перевязь вокруг плеча и дать в руку крест – анх, то они бы походили на изображения Исиды и Хатхор.
– Но вы забываете, – возразил я ему, – что я-то не художник, а у этих женщин есть мужья и родные. Все египтянки носят покрывала, как угадать, хороши ли они собой? К тому же я еще не знаю ни одного слова по-арабски. Как уговорить их?
– Ухаживать за женщинами в Каире строжайше запрещено, но любовь нигде не возбраняется. Вы видите женщину, и по ее походке, фигуре, изяществу, с которым она одевается, по чему-то неуловимому, что исходит от ее прически или покрывала, вы догадываетесь, что она молода или что она хочет понравиться. Идите за ней следом, только и всего, и, если она посмотрит вам прямо в глаза в ту минуту, когда почувствует, что за ней никто не наблюдает, поворачивайте сразу же к своему дому, она пойдет за вами. В том, что касается женщин, нужно полагаться только на самого себя. Драгоманы – плохие помощники в таком деле. Нужно самому приложить усилие. Так будет вернее.
Развалины мечети султана Буркуа в Каире
В самом деле, размышлял я, простившись с художником и. оставив его за работой в окружении почтительной толпы, полагающей, что он занят каким-то магическим действом, почему я отказался от мысли понравиться женщинам? Да, они скрыты покрывалом, но я-то на виду! Моя светлая кожа может иметь в эторг стране своеобразное очарование. Во Франции я выглядел заурядным дамским угодником, но в Каире я приятный для женских глаз северянин. Мой европейский костюм, привлекающий своры собак, имеет то достоинство, что я по крайней мере буду замечен, а это уже немало.