Детектив&Рождество - Устинова Татьяна

– Может, еще чем-нибудь помо… – заикнулся Максимов, но Немец свирепо отрезал:

– Справлюсь без дилетантов!

Анита понимала его чувства. У него на глазах погибал человек, и только он один мог его спасти. А если учесть, что трагедия была вызвана ротозейством самого доктора, то получалась коллизия совершенно драматургическая.

– Пойдем! – шепнул Максимов.

Оставив доктора наедине с умиравшим, вышли во двор. Анита жадно глотнула колкий, леденящий горло воздух.

– Как такое случилось? – недоумевал Алекс. – Какого черта этот босяк вышел из каморки?

Анита пожала плечами.

– Очевидное объяснение одно: он подслушивал. Иначе зачем бы ему стоять под дверью?

– Настораживает термин «очевидное». Иными словами, у тебя есть и другие? – Повисла пауза. – Нелли, я слишком хорошо тебя знаю. Выкладывай начистоту.

– Нечего выкладывать, Алекс. Все очень неопределенно… И столько сюрпризов! Сначала граф с его непонятной болезнью, потом этот нищий, который неизвестно зачем пришел в Медведевку посреди ночи… а теперь еще выстрел…

– Ты думаешь, все эти события связаны между собой?

– Может, связаны, может, нет. Каждое в отдельности сошло бы за случайность, но согласись, когда они следуют чередой, одно за другим, это уже наводит на подозрения.

Максимов сделал попытку задействовать воображение вкупе с логическим мышлением, но у него так и не получилось связать разрозненные неожиданности в единое целое.

– Ладно, – резюмировал он немного погодя, – что проку гадать? Немец – славный лекарь. Я верю, что он спасет этого юродивого, и все загадки разрешатся.

– Прямо все?

– По крайней мере, некоторые. Так что подождем.

И они стали ждать. Усилившийся мороз загнал их в дом, но по негласному уговору дальше кабинета не пошли. Сели за ольховым бюро и напряженно вслушивались в звуки, доносившиеся из столовой. Там звякало железо, шелестела ткань, надсадно прогибались доски под ногами коренастого доктора. Ни единого слова, ни вскрика, ни стона… Ничего, что подсказало бы, насколько успешно идет операция и в каком состоянии подстреленный.

Не вытерпев, Анита отправила Веронику заглянуть в дырку, образовавшуюся в двери столовой после выстрела. Заглянула бы и сама, но при Алексе и служанке постеснялась опускаться до подсматривания. Вероника, не отягощенная моральными принципами, не заставила себя упрашивать. Долго прилаживалась глазом к пробоине, находившейся на недостаточно высоком уровне, потом некоторое время стояла, согнувшись в три погибели. В итоге сообщила господам, что ничего определенного разглядеть не удалось. Доктор, облачившись в белый халат, который, как и многое другое, отыскался среди его дорожных пожитков, ходит вокруг стола, где возлежит – срамота какая! – растелешенный Аким. Доктор машет ланцетом, швыряет в придвинутый к столу таз ошметки крайне омерзительного вида и, ежели судить по выражению его физиономии, не шибко доволен.

Прошло не менее полутора часов, Анита с Алексом вконец извелись. Но вот дверь столовой распахнулась, и на нетвердых ногах вышел Немец. Он был мрачнее тучи, рукава халата по локоть покрывала багровая короста.

– Ну? – подступил к нему Максимов. – Не молчи! Как он?

Немец покрутил коротко стриженной головой, углядел на бюро графин с водой, отпил из горлышка и прохрипел:

– Умер… Проникающее ранение грудной клетки, пробито легкое. Крови – как на бойне…

Наступило тягостное молчание. Вероника разинула рот, но тотчас прикрыла его рукой. Всеми овладело потрясение, длившееся несколько мгновений. Затем Максимов севшим голосом выговорил:

– И что теперь?..

А и правда – что? Доктор совлек с себя халат и без сил опустился в кресло. Взгляд его туманился, ни на ком и ни на чем не фокусируясь.

Анита сняла с турецкого диванчика покрывало и безмолвно вышла из кабинета. Прочие, помедлив, пошли следом за ней.

Она на секунду заколебалась, прежде чем войти в столовую, но все же пересилила робость. В импровизированной операционной царил беспорядок: в таз с алой водой были набросаны тряпки и клочья корпии, хирургический инструментарий частью рассыпался под столом, частью лежал на стульях, весь в зловещих крапинах. Но взор приковывался не к обстановке, а к мужскому телу, облепленному пропитавшимися кровью лоскутами. Анита видела мертвых не раз и не два, пора бы и привыкнуть, но сейчас ей почему-то сделалось не по себе. Доктор взял у нее покрывало и прикрыл умершего с ног до головы. Произнес надтреснуто:

– Здесь нам больше делать нечего. Я сам его обмою и оплачу погребение. Дайте только прийти в себя…

Они вновь перешли в кабинет. Немец закурил трубку, его веки нервно подергивались. Анита смотрела на него с сочувствием. Он недовольно вскинул брови и уже без эмоций отчеканил:

– Не стоит меня жалеть, мадам. Я убил человека. Это преступление, кем бы он ни был.

– По новому «Уложению о наказаниях уголовных и исправительных» преступления, совершенные по неосторожности, караются нестрого, – блеснул познаниями Максимов. – Если не ошибаюсь, за убийство без умысла – максимум четыре года тюрьмы.

– Это в крайнем случае, – дополнила Анита, всегда проявлявшая интерес к юридическим предметам. – В нашей ситуации не было ни драки, ни размолвки. С позиции закона доктор совершил деяние, повлекшее за собой неожиданную смерть потерпевшего. А это от двух до четырех месяцев заключения плюс церковное покаяние. Мы – непосредственные свидетели. Подтвердим под присягой, что произошедшее явилось чистейшей случайностью.

Доктор с достоинством допил воду из графина, стукнул донышком о столешницу.

– Вы не понимаете? Дело не в наказании. Любое судилище станет для меня позором на всю жизнь. Мне с детских лет приходилось доказывать, что я не выскочка и имею такое же право находиться в обществе, как все эти потомственные дворяне, которым титулы передаются по наследству и которые палец о палец не ударили, чтобы пробиться в свет. А я, – он вещал со все возраставшим пафосом, – я свою репутацию зарабатывал кровью. Алексей не даст соврать…

Максимов кивком подтвердил сказанное. Облик доктора дышал благородством и гордостью.

– Но о моем происхождении не забыли, и судебный процесс станет для меня губительным. Мои злопыхатели используют его, чтобы очернить меня. Я буду навеки вычеркнут из общества, заклеймен презрением и…

Он не договорил, закрыл лицо руками. Анита отметила про себя, что речь была, наверное, излишне патетической, но, по сути, придраться не к чему. Немец прав: если его осудят как убийцу, реноме ему уже не восстановить. Салонные сплетники живо разнесут эту историю, снабдят ее собственными домыслами, и она, обросшая чудовищными подробностями, поставит крест на карьере доктора, которому едва исполнилось тридцать. Печальная перспектива…

Максимову тоже не составило труда все это вообразить. Заложив руки за спину, он прошелся по кабинету, что-то обдумал. Остановился возле поникшего Немеца.

– Надеюсь, ты не собираешься предложить нам по-тихому закопать этого несчастного и сделать вид, будто ничего не было?

– За кого ты меня принимаешь? – Оскорбленный доктор расправил плечи, лик его исказился от праведного гнева. – Пойти на обман… Это хуже, чем суд и острог.

– Тогда есть ли какой-нибудь другой выход?

– По всей видимости, никакого. Твоя правда… лучше пойти и сдаться. – Он встал и отодвинул кресло. – Решено. Я еду в город. Сперва навещу Загальского… неизвестно, увидимся ли мы еще когда-нибудь… а потом пойду в полицию.

Произнеся эту заключительную фразу, он вышел из кабинета.

– Гордец! – негромко проронил Алекс, когда дверь затворилась. – Но решение принял правильное. Ничего не попишешь, такая планида.

– Согласна. – Анита подошла к окну и отодвинула гардину. – Куда это он направился?

– Видимо, заводить свою колымагу.

В самом деле, с улицы послышался клекот раскочегаренного парового двигателя. Но вслед за этим Анита заметила:

– Он вылез из коляски… идет через двор, открывает калитку…