Детектив&Рождество - Устинова Татьяна

– Свят-свят! – закрестилась Вероника. – Неужто преставился?

Анита сдавила ему запястье, ощутила толчки пульса.

– Нет. Наверное, потеря сил. Перенесем его к тебе в каморку.

– Ко мне?..

– Не валяться же ему где попало.

– Анна Сергевна, что хотите делайте, но я с ним в четырех стенах не останусь!

– Ляжешь в столовой, на лавке. Для тебя узковато будет, но как-нибудь ночку перетерпишь, а утром, надеюсь, он придет в себя.

На том и порешили. Впавшего в беспамятство странника не без усилий перетащили в закуток прислуги и пристроили на топчанчике, укрыв толстым домотканым покрывалом. Он еще некоторое время бредил, но в конце концов затих и, судя по ровному посапыванию, погрузился в относительно здоровый сон.

Анита же так и не сомкнула глаз. Слышимость в доме была более чем идеальная. Громкое причмокивание Вероники, бой часов, шуршание мышей, пощелкивание рассыхающегося дерева – все это, прежде казавшееся мирным и не вызывавшее волнения, ныне заставляло вздрагивать и лишало покоя.

Около семи, еще до восхода солнца, Анита поняла, что старания уснуть обречены на неудачу. Встала, оделась и, переместившись в кабинет Алекса, от безысходности взялась за вчерашнего Скотта, а с первыми проблесками зари накинула салоп, сменила туфли на меховые сапожки и вышла на крыльцо.

Очень хотелось, чтобы поскорее приехал Алекс. Однако он появился уже после полудня, невыспавшийся и озадаченный. Анита дала себе зарок не уходить в дом, пока не дождется возвращения мужа, и поэтому продрогла, а вдобавок проголодалась. Вероника уже и печь протопила и завтрак приготовила, звала госпожу хотя бы кофию с ливерными пирожками откушать, но не дозвалась.

– Нелли! – поразился Максимов, выскочив из саней. – Да ты совсем в сосульку превратилась! Разве так можно?

Он обнял супругу и увел в горницу, дыша на ее заледеневшие ладошки. Немного погодя они уже сидели за столом, отогревались кофе, уплетали стряпню Вероники и наперебой рассказывали друг другу о ночных приключениях.

Новости Алекса не претендовали на оригинальность. Благодаря прыткости савраски и кучерскому мастерству Ерофея до Холма домчали в рекордно короткие сроки. Растолкали дежурного эскулапа, передали ему с рук на руки болезного графа. Тотчас был произведен осмотр, который не дал результатов. Эскулап развел руками и предположил, что имело место пищевое отравление. Алекс возразил ему, что за обедом в усадьбе все ели одно и то же, тем не менее пострадал только граф.

К утру, после касторки и пиявок, Загальскому полегчало, но о выписке речи покамест не идет. Его оставили в лечебнице, выделив лучшую палату из всех, что имелись в наличии. По словам врачей, если положительная динамика в его самочувствии сохранится и не произойдет осложнений, то дня через три-четыре он встанет на ноги. Новость, безусловно, отрадная.

Алекс оставил приятеля на попечение сестер милосердия, которым для пущей старательности раздал золотые монеты, и убыл в Медведевку. Настроение у него поначалу было сносное, если не сказать приподнятое, но по мере приближения к дому оно портилось. Он терялся в догадках, что сталось с Загальским. Поданные Вероникой на стол яства не могли повредить никоим образом. Свежайшие продукты, все из собственной деревни, ничего привозного. Стало быть, либо холмские гиппократы ошиблись и дело не в отравлении, либо яд подсыпал графу кто-то из своих. Но кто?

Максимов осведомился у Аниты, что она думает обо всем происходящем. Она ответила, что сведения слишком скудны, а на предположениях и допущениях верных выводов не построишь. Ей, в свою очередь, не терпелось рассказать о ночных треволнениях, связанных с появлением полузамерзшего Акима. Выслушав ее, Алекс потребовал показать нежданного гостя. Тот, измученный злоключениями, еще спал в людской. Максимов хотел разбудить его, но Анита воспротивилась:

– Ему нужен отдых. Как выспится, снабдим его одеждой, накормим, и пусть идет восвояси, куда шел.

Сердобольность супруги тронула Алекса. Он и сам не отличался жестокостью по отношению к сирым и убогим.

Вернулись к прерванному завтраку. Пили по второй чашке кофе, как вдруг снаружи раздался оглушительный грохот, словно с небес сошла колесница Зевса-громовержца. Прислуживавшая в столовой Вероника выронила молочник, осколки фарфора разлетелись, и на полу образовалась белая лужа. Максимов бросился к окну и ликующе воскликнул:

– Черт возьми! Паровой трицикл… Я такие только в журналах видел!

Подтянув полы халата, он выбежал из дома, Анита, завернувшись в шаль, последовала за ним.

Во дворе, чахоточно кашляя и смердя едким дымом, стоял, а точнее, подпрыгивал механический монстр, являвший собой овальную люльку с двумя сиденьями, штурвальным колесом и рычагами, позади которой высился немалых размеров котел с клокотавшей в нем водой. Сооружение крепилось на трех опорах – передней лыже и двух колесах, укрепленных под котлом.

В люльке сидел человек в защитной каске и кожаных рукавицах. Он повозился с рычагами, открыл клапан, и из котла с пронзительным свистом вышел пар. Грохот понемногу стал стихать, но облака дыма все еще плыли над Медведевкой, как грозовые тучи. Жители ближайших к барской усадьбе изб прильнули к плетням и сквозь щели с трепетом взирали на чудо… ах, нет!.. на чудище техники.

– Алексей! – Укротитель монстра выпрыгнул из люльки и облапил Максимова. – Рад тебя видеть!

– И я тебя! – Максимов прочувствованно стиснул друга в объятиях.

Немец снял рукавицы и каску и приложился к руке Аниты.

– Мадам… мое почтение!

Его церемонность была напускной. Дань традициям, не более того. В отличие от графа Загальского, он вел себя по-простецки, без жеманства и высокомерия.

Максимов обошел вокруг застывшего на снегу трицикла, в котором все еще слабо булькал кипяток.

– Где ты раздобыл этого Горыныча?

– В Москве, – отозвался Немец и потер пальцем масляное пятно на куртке. – Один чудак из Голландии привез партию таких машин, хотел наладить в России торговлю современными средствами передвижения. Какое там! Народ записал его в чернокнижники, мало дубьем не погнал… Бедолага не знал, что делать со своими таратайками. Обратно везти – себе дороже. Вот и распродавал задешево. Я не будь дурак, взял.

– Как ты с ним управляешься? – подивился Алекс, трогая рычаги и переключатели. – Я тоже поклонник прогресса, но паромобили пока что несовершенны. С лошадьми куда проще.

– Ты ретроград! – засмеялся Немец. – Надо смотреть в будущее и не бояться сложностей. – Он прервался и взглянул на крыльцо. – А где же его сиятельство граф Загальский? Он должен был приехать к тебе еще вчера.

– А, ты же не знаешь! – Алекс спохватился и потянул доктора в дом. – Пойдем, я тебе все расскажу. Его сиятельство угодил в передрягу, и мы с Нелли ломаем головы, что послужило причиной…

В столовой, где Вероника подала вчерашнего поросенка, присыпанного свежими колечками репчатого лука, и язык, умащенный только что натертым хреном взамен уже выдохшегося, Немец выслушал безрадостную повесть о недомогании, которое отправило графа в лечебное заведение, мало соответствующее его статусу.

– Горемыка Загальский! – вскричал доктор, пригубив чарку со сливянкой. – Угораздило же его…

– Как по-вашему, что это за болезнь? – поинтересовалась Анита, желая узнать мнение специалиста.

– Мадам, как я могу поставить точный диагноз, не видя пациента? Судя по симптомам, которые описал Алексей, это может быть что угодно. Мы должны немедленно ехать в этот ваш… Холм?.. Да, Холм. Посмотрю собственными глазами, вынесу вердикт. А то боюсь, здешние коновалы его залечат.

– Напрасно ты о них так, – возразил Максимов. – Они свою работу знают. И графу уже лучше, можем не спешить. Все равно до темноты не успеть.

– Чепуха! Ты видел моего железного жеребца? Мустанг! Я нарочно снял переднее колесо и поставил лыжу для лучшей проходимости по зимним дорогам. Он делает до двадцати верст в час, больше, чем знаменитая лондонская паровая карета. Живо домчим!