Журнал «Вокруг Света» №04 за 1971 год - Вокруг Света

А «Маланка» идет по улице: окружает ее народ, но моши охраняют воинов и красавицу царевну. И когда останавливается процессия возле очередного дома, двенадцать воинов с царевной проходят в каса маре, где ждут их хозяева. А веселые моши с сумочками для подарков на боку, с плоскими бубенцами потешают зрителей у крыльца.

В каса маре воины становятся в круг, в центре круга — царь. Грубостью и силой пытается он добиться у красавицы взаимности, но гордая царевна мужественным баском выговаривает царю за дерзость. Тогда деспот приказывает убить красавицу. Царевна умирает. Трагедия оканчивается общей песней — несчастную деву воскрешают. И тут врывается мош — не выдержало его сердце, и вот он падает перед правителем на колени.

Страшный мош начинает поносить царя за нетактичное поведение с дамой. Пристыженный деспот от этих слов «прозревает». Царевна проникается к нему любовью и уважением. А проныра мош прозрачно намекает хозяевам дома, что за такой его подвиг, за «перевоспитание» угнетателя нужно бы и отблагодарить моша. В холщовую суму складывает он щедрые подарки.

И вот снова сверкающие доспехами воины идут по улице до следующего дома. Вдруг царевна просит у кого-то из публики закурить, затем откидывает фату — и мы видим лукавое смуглое лицо семнадцатилетнего парня. «Маланка» продолжает двигаться от дома к дому под шуточки мошей.

Вечером толпа вокруг «Маланки» разрастается. Откуда-то появляется оркестр, и бешеный «Жок» сотрясает темнеющее небо. Пляшут все: молодые и старые, и даже звезды, кажется, подпрыгивают...

Б. Раскин

Виктор Колупаев. Вдохновение

В одном из залов краеведческого музея открылась выставка картин художников-любителей. Событие не такое уж и ординарное для Марграда! К 12 часам дня широкая лестница, ведущая на второй этаж, была запружена людьми.

Внизу около раздевалки стоял Юрий Иванович Катков, крепкий мужчина лет сорока пяти. Было заметно, что он старается казаться спокойным. А ему было отчего волноваться. Он выставил в зале свою картину, после того как двадцать пять лет не брал в руки кисть.

Приглашенный из Новосибирска известный художник Самарин перерезал красную ленточку, и люди хлынули в зал, светлый и просторный.

Народу внизу стало меньше, и Юрий Иванович не спеша начал подниматься по лестнице. Войдя в зал, он остановился возле первой же картины и начал внимательно ее рассматривать. На полотне были изображены два монтажника, стоящие на перекладинах высоковольтной линии. Их богатырские фигуры, веселые лица, потоки света, льющиеся на них спереди, создавали атмосферу радости. Им было легко работать.

Каткова мало интересовала техника живописи. О какой уж технике рассуждать, когда столько лет прошло среди станков, машин и гор металла, когда руки огрубели и тяжелый гаечный ключ держат свободнее, чем легкую кисть. Вот и здесь. Отточенная техника мастера не затронула его. И он отметил только общее настроение, которое вызвала у него картина. Это было ощущение победы, но победы, как ему показалось, довольно легкой. Парни наверняка не знали, что такое настоящий бой. И все же картина ему понравилась.

Катков перешел дальше, к унылому серому пейзажу, и не задержался возле него.

Посетители выставки говорили о цвете и красках, о размерах картин и тщательно проработанной перспективе пейзажей, о подражании Дейнеке и самобытном развитии Сарьяна, о том, сколько времени тратит художник на свою картину, и о том, сколько он получит денег, если картину продадут. Одни подолгу останавливались возле каждого полотна, другие чуть ли не бегом осматривали сначала все и лишь потом задерживались возле понравившегося.

Девчонки носились стайками, женщины искали глазами диванчики.

Окна были открыты, и в зал врывался звон трамваев, слышалась смешная песенка, исполняемая нестройными голосами ребятишек из детского сада, далекая музыка и шелест тополей...

Комиссия приняла картину без всяких возражений, но сейчас Юрий Иванович на мгновение испугался. А что, если ее здесь нет?

И вдруг он почувствовал, что следующее полотно его, хотя самой картины еще не было видно, так как перед ней собралось много людей.

— Что это?! — с гневом в голосе вопрошал высокий мужчина, выдираясь из толпы. — Пустое полотно, а названо — «Вдохновение».

— Нет, нет,— сказал другой.— Оно не совсем пустое. Там какие-то тени, но нельзя понять, что это такое.

— Куда смотрят устроители!

Катков посторонился, пропуская разгневанного мужчину и его спутника, и на мгновение увидел свою картину. Да нет же! Она не пустая! Что имели в виду эти двое? Может быть, это и действительно ерунда, но только при чем здесь пустота?

— До ужаса правдоподобно, — покачав головой, сказал полковник женщине, которую он держал под руку. — Это было действительно так. Алексей остался там. И еще многие... И я...

— Не надо вспоминать, — тихо сказала женщина.

— Надо, Надюша, надо! — Полковник ладонью рубанул воздух. — В этом бою нам всем был бы конец. И что подняло нас вперед? Страх? Ненависть? Желание выжить?.. Ты же знаешь, Надюша.

— Знаю. Художник прав. Это — вдохновение!

— Надо узнать, кто это написал. Может, кто-нибудь из наших?

— Нет, Павел. Среди нас не было художников.

— Разве может быть такое совпадение случайным! Я пойду узнаю.

Катков снова уступил дорогу. Он не был на фронте и не стал бы писать то, чего не видел собственными глазами. Тогда о чем же они говорили?

И вообще, возле его картины говорили что-то непонятное, что-то совсем не относящееся к его полотну. Так, во всяком случае, ему казалось. Может, спорили о соседних полотнах? Но рядом висели два пейзажа. Катков постоял немного и отошел к окну.

Он давно хотел написать эту картину. Но была война. Мать возвращалась домой поздно вечером с провалившимися от усталости глазами. Отец, вернувшийся с фронта без руки, все еще ходил по родным и знакомым и пил. Раньше он был резчиком по кости. А теперь, с одной-то рукой! По ночам мать шила рукавицы, стирала белье и плакала. Только семилетний брат и пятилетняя сестра не знали забот и допоздна носились по улицам. А солнце летом в Якутске почти не заходит.

Война была далеко, за тысячи километров. Но ее чувствовали не только по сводкам Совинформбюро. Калеки на улицах. Дети, худые, как прутья. На обед в школе — булочка. Через день они собирали эти булочки, даже в первых классах, и несли в госпиталь. И здесь, за шесть тысяч километров от фронта, был госпиталь. В школах военная подготовка, штыковые бои. Посылки на фронт с теплыми варежками и бельем... А он, ученик девятого класса, организует бригады по заготовке дров, жердей, погрузке угля...

Он услышал за спиной вежливое покашливание и оглянулся. Перед ним стояли Самарин и марградский художник Петровский.

— Самарин, Анатолий Алексеевич,— протянул руку новосибирец.

— Катков, Юрий Иваныч, — ответил Катков.

— А скажите-ка, Юрий Иванович, где мы раньше с вами встречались?

— По-моему, нигде, — ответил Катков. — Да. Я уверен. Мы с вами незнакомы.

— А вы случайно не работали в студии Броховского в Усть-Манске? Примерно в пятидесятом?

— Нет, нет, я никогда не был профессионалом.

— Странно, откуда же вы знаете, что я там работал и что это именно там со мной произошло?

— Да нет же! Я впервые слышу, что вы там работали. А что там произошло с вами, тем более не знаю.

— Странно, — задумчиво сказал Самарин и смешно задвигал козлиной бородкой.

Петровский все время стоял молча, но по его лицу было видно, что и он хочет что-то сказать. Юрий Иванович кивнул ему, и тот, откашлявшись, спросил:

— Вы ведь знаете, что ваша техника не блестяща?

— Но я только любитель.

— Ну да не в этом дело. Я хотел спросить, где вы откопали сюжет для своего полотна?

— Мне его не пришлось откапывать. Он у меня уже двадцать восемь лет. Все никак не мог собраться. Думал, что уж никогда не напишу.

— Вы сказали, двадцать восемь? Но ведь это было всего пятнадцать лет назад.

Юрий Иванович рассмеялся:

— Да нет же. Это было в сорок третьем в Кангалассах.

— Невероятно. Я точно знаю, что это было в Ташкенте в пятьдесят пятом.

— Вы, наверное, говорите о чем-то другом.

— Я говорю о полотне, которое называется «Вдохновение». Вот чем мне пришлось заплатить за это вдохновение. — Его рука от локтя до запястья была обезображена шрамом. — Но я не жалею, — улыбнулся Петровский. — За это можно было отдать и жизнь.

— За что за это? — спросил Катков.

— За вдохновение, — ответил Петровский.

— И все равно я не могу поверить, что вы никогда не бывали в студии Броховского, — сказал, прощаясь, Самарин. — Простое совпадение здесь невозможно.