Гаs - Andrew Лебедев

Надо протискиваться. Опять меня всю кто-то облапал. Извращенцы. Надо что-ли пойти на курсы вождения записаться, да узнать про автокредит. Пикуленко вон по Эху Москвы говорил, что можно очень недорогую иномарку теперь купить. Это же просто невозможно так ездить. Просто неуважать саму себя. А что? Разве мне есть за что саму себя уважать? Есть? Было бы за что, так и другие бы это заметили и стали бы уважать. Ну, так чего же тогда инстинкт самосахранения работает, если сама себя не уважаю? Наверное, когда поезда стою, жду, подальше от края платформы отступаю. А зачем? Если сама себя не уважаю, то может оно и к лучшему, если какой маньяк столкнет? Самой нельзя – самой это грех, а если маньяк поможет, то это и хорошо, то это и выход. Нет, стоп, так не пойдет. Надо завтра пойти поинтересоваться насчет записи на вождение и насчет автокредита. Господи, ну я то ладно, я одинокая женщина я в метро еду и эти мальчишки студенты тоже понятно, что с них взять, но эти то- мужики что за тридцать пять и за сорок, эти то почему не заработали на машину? Я их презираю, я их ненавижу. Они и озабочены от безденежья, они потому и о задницу мою отираются бесплатно, потому что у них денег нет чтобы нормально поухаживать или просто на проститутку из Интернета.

Ненавижу. Вон, кажется, тот вчерашний лапарь-лапальщик- отиратель чужих задниц в проходе стоит. Узнала я тебя. Ненавижу. Выходим. Выходим. Выходим. Вынесли нас.

На Бабушкинской в мой вагон опять эта вчерашняя девица вошла. Только на этот раз нас разделяло метра три вагонного пространства. А в этот час на трех метрах умещается до десяти пассажиров. Так что до ее вельветовой попки было никак не дотянуться. Шучу. Я не такой уж совсем озабоченный. У меня есть и иные жизненные устремления. Вопреки чаяниям великого кенигсбергского девственника Эммануила Канта о том, чтобы людьми в мотивации их поступков двигало бы чувство долга, а об этом мечтал не только Кант, но и Платон и его последователи – вопреки мечтаниям великих философов, нами в основном движет не чувство долга, а наше убогое либидо. Почему убогое? Потому что наше либидо тоже ущербное в своей неосознанности. Ведь либидо Казановы или Дон-Жуана, или массы чингисхановских кочевников в их пассионарном выплеске, захлестнувшем когда-то аж пол-Европы, не говоря о всей поглощенной ими Азии, их либидо было чистым и эссенцированным, а у наших… Оно выражается идиотически полу-слабоумным тезисом "жить – то надо!".

И хочется ответить на это: "а на хрена таким убогим и жить то?"Наши люди ходят с утра на работу не зная, зачем они это делают – просто потому что "так заведено" и потому что "все так вокруг делают и так живут". Заводят детей, жрут, пьют, глядят в телевизор, отмечают дни рождений и корпоративные вечеринки, изводят тысячи тонн колбасы, приобретаемой в магазинах сети "пятёрочка" и потом оставляют эти тысячи тонн дерьмовой колбасы в виде тысячи тонн своего дерьма, спущенного в канализацию. А зачем?Никто из НИХ и не задумывался над этим. А если и задумывался, то сам себя утешал: "я делаю это из чувства долга перед детьми" – и говоря это врал себе, потому что делает все это – живет всю свою убогую жизнь только ради себя самого, чтобы не думать и чтобы потакать своему убогому либидо.

Хм! А эта девица меня заметила. Узнала. Вона как глазками то стрельнула! Может, мне и повезет, может и познакомимся когда-нибудь. И вообще, по-моему, она мне улыбнулась.

С утра Сухинин приехал в банк. Мм-да, если сумма кредита составляет почти пол-миллиарда, то такие вопросы обсуждаются не на уровне секретарей. И даже бумажки подготовительного периода возить приходится целому начальнику управления, каковым является он – Владимир Палыч Сухинин. Зам управляющего принял его без маринования в приёмной, клиенты слишком важные для банка. Хотя и сам банчок из того же пула, что и всё остальное в их системе.

– Я слыхал, вашего директора по внешним связям на той неделе хоронили, – поверх очков глядя на Сухинина, сказал зам управляющего.

– Да, Пузачева вчера девять дней отметили, – кивнул Сухинин.

Зам управляющего звали Фридрих Янович. Это был холёнейший образец самца альбиноса балтийско-европейской расы, хоть на анропологическую выставку отправляй для медалей за экстерьер.

– В связи с этой смертью нам неясна перспективная стабильность пула основного пакета, находящегося в управлении Советом вашей компании, – сказал Фридрих Янович.

– То есть, – Сухинин осторожно крякнул в кулачок.

– То есть, теперь со смертью Пузачева у нас нет абсолютной уверенности в том, что пакет, находящийся в управлении Совета компании будет располагать и теми одиннадцатью процентами, которые принадлежали Пузачеву, – с бесстрастностью говорящего автомата сказал зам управляющего.

– И? – слегка наклонив голову спросил Сухинин.

– И прежде чем мы примем решение о кредитовании, нам необходимы гарантии, – сказал альбинос.

– Какими могут быть эти гарантии? – поинтересовался Сухинин.

– Возможны варианты, – улыбнулся Фридрих Янович, – это может стать предметом обсуждений.

Сухинин понимал, что разговор окончен за бесперспективностью его продолжения на их с Фридрихом Яновичем уровне. Он встал, коротко поклонился и сказал что-то дежурное относительно того, как приятно ему иметь дело с таким партнером.

Уже выйдя из кабинета и покинув приёмную, уже спустившись на скоростном лифте на цокольный этаж, пройдя милицейский пост охраны и выйдя на стоянку к своей ауди, Сухинин позвонил Митрохину.

– Им нужны гарантии того, что Вероника не вынет акции из нашего управления, – сказал он.

– Я так и знал, – коротко ответил Митрохин дав отбой.

В машине Сухинин слушал радио Эхо Москвы.

Как раз передавали новости:

В поселке Жуковка-2 сегодня утром была найдена мертвой жена известного московского бизнесмена Римма Митрохина…

Ее муж Митрохин…

Сухинин захотел сделать погромче, но рука дрогнула и вместо громкости Сухинин переключил канал.

В эфире радио Классика, у микрофона Ксения Стриж…

Когда Сухинин снова настроил радио на Эхо Москвы, там уже передавали что-то о вице-премьере Иванове и о нанотехнологиях.

– Вот это да! – выдохнул Сухинин, – вот и съездили мы на девять дней…

– Спазм у нее случился, спазм этот в горле у нее аллергический часто и раньше бывал, – сказал Митрохин, когда Сухинин приехал на Намёткина, – спазм её прихватил, раз и квас!

Митрохин для убедительности приставил палец к горлу и, закатив глаза, артистично изобразил нечто среднее между кердыком и идиосинкразией.

– На себе не показывай, – назидательно заметил Сухинин.

– Ай, да ладно, – отмахнулся Митрохин и, хлопнув Сухинина по плечу, сменил тему,

– Ну, что Фридрих там тебе наговорил?

– Бочку арестантов про гарантии Пузачевского пакета, – буркнул Сухинин.

Сухинину, снова как в большинстве жизненных своих случаев, почувствовал себя неловко. Вот у Митрохина жена умерла и надо бы как-то выразить ему сочувствие, а они о делах, да о делах.

– Вот суки эстонские, – Митрохин досадливо покачал головой, – ладно, будут им гарантии.

Митрохин снял трубку раздухарившегося на его столе телефона и облаял секретаршу, – я сказал, не соединяй, мать твою! И вообще кофе нам притарань.

– Они не эстонские, они латышские, – мягко возразил Сухинин.

– А, один хрен фашисты, – отмахнулся Митрохин, – они процент отката в живом нале поднять хотят, – назидательно подняв пальчик, пояснил он, – и по своей хитрожопости прямо об этом пока не говорят.

– Это политика, – понимающе кивнул Сухинин.

– Это дешевые понты и игра во МГИМОшные дипломатические политесы, – раздраженно возразил Митрохин, – а то кабы я этого Фридриха Яновича не знал раньше, вот он каким протокольным политиком и дипломатом теперь заделался, а ведь восемь лет назад с бейсбольной битой по Питерским рынкам вместе с бандитами из Тамбовцев бегал, долги из кавказцев вместе с мозгами вышибал.

– Эвон оно как, – покачал головой Сухинин, – а я думал…

– А ты думал, он банкиром родился сразу с чековой книжкой Америкэн Экспресс заместо серебряной ложечки во рту, – ехидно скорчил рожу Митрохин, – фашист он и есть фашист.

Без стука вошел митрохинский шофер Володя. Шоферам больших боссов всегда разрешается входить без стука, потому что нету у больших боссов более доверенных им людей, чем шоферня. Ведь это шоферня знает, где на самом деле ужинал и потом ночевал их шеф. И никто так не посвящен в святая святых личной жизни, как личный водитель, которому порой до утра приходится сидеть в Мерседесе под окнами очередной пассии своего начальства. Оттого начальство никогда и не возражает против установки в этот Мерседес самого дорогого спутникового телевидения, чтобы покуда шеф нежится в объятиях любовницы, шофёрка мог бы хоть теликом побаловаться что ли!