Хищники - Анатолий Безуглов

– Говорите, приезжал только зимой? И часто?

– В основном зимой. Правда, бывал и летом. Но всего два-три дня. Проверить научные наблюдения…

– А когда приехал в этот раз?

– Вчера. Где-то в середине дня. Мы успели перекинуться несколькими словами. Он пошел отдыхать после дороги, устраиваться…

– Куда?

– Где и вы будете жить. В «академгородке»…

– Где? – переспросила следователь.

– Да нет, вы не подумайте… Это наш домик для научных сотрудников и командированных. Метров восемьсот отсюда… Кто-то в шутку назвал «академгородок», так и осталось.

– Покажите, пожалуйста,– встала Дагурова и подошла к карте-схеме заповедника.

Гай ткнул пальцем в кружочек с надписью: «Академгородок».

– Как вы узнали об этом убийстве?

– Дочь прибежала. Сама не своя. Говорит, Осетров какого-то браконьера застрелил.

– Простите, вы где были в это время?

– У себя дома. Смотрел телевизор… Развлечений у нас мало. Вот и сидел, наслаждался футболом.– Он усмехнулся.– Да, наслаждался… И тут нате вам, такой сюрприз… Ну я, конечно, бегом туда. Там уже находились участковый, его жена, Нил Осетров…– Гай провел рукой по лицу, словно хотел смыть, стереть из своей памяти ту страшную картину.

– А где произошло убийство?– глянула на схему следователь.

– Вот здесь,– показал директор.– Приблизительно на середине между Турунгайшем и «академгородком».

– У Авдонина ружье было? – спросила Ольга Арчиловна.

– Когда?

– Когда вы днем виделись.

– А как же. У Эдгара Евгеньевича отличный заграничный карабин. У нас без ружья не ходят. Тайга. Зверье…

Они вернулись к столу.

– Что вы можете сказать об Осетрове,– спросила Дагурова.

– Как о работнике? – уточнил Гай.

– Хорошо, сначала как о работнике.

– Ну, во-первых, Осетров – потомственный охотник,– подумав, сказал Федор Лукич.– Учится на охотоведческом факультете. Заочно. И надо признать, что в последнее время особых замечаний его поведение не вызывает. Как будто все шло теперь нормально…

Ольга Арчиловна обратила внимание на то, что Гай не пытается очернить, охаять Осетрова, как это бывает нередко в тех случаях, когда человек что-то натворит. Тут не так. Правда, Дагуровой показалось, что директор заповедника, стараясь быть объективным в оценке своего подчиненного, акцентировал на словах «в последнее время», «теперь» – видно, в прошлом служебное поведение молодого лесника имело свои сучки и задоринки. Интуиция не подвела следователя. Когда Дагурова решила уточнить обстоятельства, характеризующие Осетрова, Гай рассказал, что несколько лет назад он вынужден был наказать Нила: один раз за разбазаривание корма, а другой – за срыв телевизионной съемки у них в заповеднике.

– Но это было давно, Нил, видно, после этого выводы сделал, да и я стал чаще пряником пользоваться, чем кнутом… Жизнь убедила… А так, в общем, Осетров – работник толковый, грамотный, непьющий. Правда, любит пререкаться. Горячий…– подытожил Гай.

– А как человек?– спросила Дагурова.

Гай медлил.

– Откровенно? Не хотелось бы высказывать свое мнение.

– Почему?

– Возможно, я буду не очень объективен…

– Есть основания?

– Имеются,– кивнул директор.

– Связано с вашей дочерью?

Гай щелкнул выключателем. Настольная лампа погасла.

– Извините, ничего? – спросил он у следователя.– Двойной свет… Что-то на глаза действует. Может, оттого, что не спал…

– Да, уже светло,– согласилась Дагурова и внимательно посмотрела на Гая.

– Связано,– наконец ответил директор.– Но никакого отношения не имеет к сегодняшнему… То есть к вчерашнему событию.

– А я слышала, Авдонин и Осетров не смогли разойтись на узкой дорожке из-за вашей дочери.

– Как это – на узкой дорожке? – повысил голос Гай.

– Ревность…

– Интересно,– усмехнулся Федор Лукич.– Кто успел… От кого вы могли услышать такое? Лезть в личные дела…

– Простите, Федор Лукич, может быть, вам это не очень приятно, но, увы, следователь иной раз вынужден касаться личной жизни людей. В интересах дела… Скажите, какие отношения были между Мариной, Осетровым и Авдониным?

– Я считаю, что есть область, куда не имеют право вторгаться даже родители,– ответил Гай, глядя прямо в глаза следователю.

– Она с вами не делилась?

– Нет. Но если бы это было и так… Я бы выслушал, но не дал никакого совета… Что, парадоксально?

– Но совет отца! – возразила Ольга Арчиловна.– Добрый, чуткий…

– Поверьте, дорогая! – воскликнул Гай и, спохватившись, стал извиняться: – Ради бога, извините, Ольга Арчиловна… Вы же для меня по возрасту… Так вот, мое правило: в личную жизнь дочери не вмешиваться…

Он замолчал, словно давал понять: на эту тему распространяться больше не намерен.

«Ну что ж,– подумала Дагурова,– наверное, у него есть основания так говорить. Или пытается что-то скрыть?»

Она решила пока не слишком нажимать. Человек не камень. А пережить Гаю за какие-то последние десять часов пришлось немало.

– Я хочу поговорить с вашей дочерью,– сказала следователь.

– Пожалейте ее,– умоляюще сложил руки Гай.– Представьте ее состояние… Совсем ведь ребенок…

– Федор Лукич, поймите и вы меня. Дыма без огня не бывает. И мое любопытство не праздное…

– Ну хотя бы не сегодня. Пусть придет в себя. Я готов давать вам любые показания… Не мальчик ведь, вижу, это не просто разговор, это допрос…

– Да, и мы оформим его протоколом. А насчет вашей дочери… Хорошо, постараюсь ее сегодня не беспокоить. Если в этом не будет крайней необходимости… Но вернемся к Авдонину и Осетрову.

Федор Лукич посмотрел на Дагурову с благодарностью.

– Ревность… Ревность,– повторил он.– А ведь, знаете, ни тот, ни другой внешне это не проявляли. Во всяком случае, при мне.

– А любовь?

Гай виновато улыбнулся.

– Нил дружил с Мариной с детства. Возможно, это чувство переросло в любовь. У них какие-то свои темы для разговоров, точки соприкосновения. Какой девочке не нравится покровительство юноши? Но последнее время я их вместе почти не видел.

– А раньше?

– Раньше? Раньше он мог проделать двадцать километров на лыжах, в пургу, чтобы повидать ее в Шамаюне. А вывод делайте сами.

– Понятно. Теперь об Авдонине.

– Тут ответить будет посложнее. Эдгар Евгеньевич почти вдвое старше Марины…

– Что же, разве не бывает?

– Разумеется, бывает. Сколько хотите. И в жизни, и в литературе. Только я хочу сказать, что мужчина в таком возрасте проявляет свои чувства более сдержанно.

– А по-моему, наоборот,– возразила следователь.

– Да? – удивился Гай.

– Возраст раскрепощает. Это в молодости мы стеснительные…

– Эдгар Евгеньевич оказывал Марине знаки внимания,– сказал Гай.

– В чем это выражалось?

– Привозил из Москвы различные безделушки…

– Они переписывались?

– Не знаю. Дочь ведь здесь со мной бывала только во время каникул. А выспрашивать у воспитателей в интернате… Нет, это недостойно.

– Когда они познакомились?

– Три года назад. Я почувствовал – что-то в ней заинтересовало Эдгара Евгеньевича. Но тогда она была и вовсе ребенок… Потом в каждый приезд вечерами у нас пропадал. Уже темно, поневоле начинаешь беспокоиться, как он доберется до «академгородка», мало ли – волки, медведь-шатун… А он ей все о Москве, о знакомых артистах. О Париже… За полночь засиживался.– Гай вздохнул.

– Значит, она ему нравилась?

– Если бы не нравилась, не вел бы себя так. Как вы думаете?

Гай вдруг прислушался. И Дагурова различила звук автомобиля. Как только улетел вертолет, ей все время казалось, что они теперь оторваны от привычного механизированного мира и в него можно добраться лишь звериными тропами. Напротив окна резко притормозил автофургон «Москвич» с надписью: «Почта». Из кабины выскочил молоденький шофер и направился прямехонько к дверям дирекции.

Гай недоуменно посмотрел на часы, на следователя. Такая ранняя весть тревожила…

– Можно? – заглянул в дверь водитель.

– Да, Гриша. Что это спозаранку? – поднялся ему навстречу Гай.

– Здрасьте.– Шофер зачем-то снял кепку и вручил директору заповедника вчетверо сложенную бумажку.– Распишитесь, Федор Лукич. И минуты поставьте точно. Мчал на всех парах…

Гай расписался. И когда шофер удалился, распечатал телеграмму, пробежал ее глазами и протянул следователю.

Телеграмма была правительственная. «Срочно сообщите подробности гибели Авдонина тчк обеспечьте доставку тела Москву за счет министерства тчк замминистра Пятаков».

– А что сообщать? Что?– Федор Лукич растерянно вертел в руках телеграмму.

За окном проурчал мотор, «Москвич» лихо развернулся, снова нарушив тишину утра.