Феникс (СИ) - Колышкин Владимир Евгеньевич

   - Я понятия не имею, где приличные люди держат свои чашки. Там, над мойкой?

   - Ладно, я сама. Ради такого случая принесу праздничный сервиз. А ты пока можешь посетить мой душ.

   Он посетил ее душ, а заодно и ванную. Помещение было огромным, рассчитанным на стандарты героической эпохи великанов, а не карликов, как сейчас. При желании, здесь могли бы помыться все знакомые жильцы из подъезда одновременно. Ванная, как и кухня, блистала кафелем, никелем, зеркалами и всякими красивыми пластмассовыми приспособлениями. Там даже вились по углам и спускались вниз зелеными водопадами листьев искусственные цветы, стойкие к влаге. Бесчисленные баночки, флаконы и пузырьки источали нежнейшее, изысканное амбре. Этому теплому аромату хотелось соответствовать, и он с удовольствием полез под горячие струи воды.

   Пока он мылся, вытирался и примерял женский халат (от халата ее мужа он, чистый, брезгливо отказался, а старый халат Инги был маловат, но ему удалось как-то натянуть его на себя, запахнуть полы и завязать пояс), она сходила в гостиную, принесла кофейный сервиз - черный с золотом, - всполоснула его водой и выставила на стол. Чашки были тонкими и хрупкими, как лепестки японской хризантемы. Судя по темному цвету, вкусу, аромату и крепости, кофе был бразильским, высокого качества и очень дорогой. Это вам не какой-нибудь дешевый суррогат, который пил Георгий последнее время у себя в мастерской. Сделав последний глоток горячего бодрящего напитка, Георгий закурил сигарету. Он любил, если выдавался случай, совмещать эти два маленьких удовольствия в одно большое. Он похвалил кофе и замолчал.

   Воцарилось неловкое молчание, поскольку они еще недостаточно долго знали друг друга, чтобы просто помолчать вместе. Говорить же о выставке, а тем более об искусстве вообще, Георгию не хотелось, его тошнило от всего этого. И тут он вспомнил:

   - Знаешь, а я тебя видел и до выставки.

   - Где это ты меня мог видеть, - Вскинула тонкие брови Инга.

   - Я ехал в автобусе, а ты трамвае, стояла на задней площадке и смотрела в окно... Мне очень хотелось, чтобы ты обратила на меня внимание, но ты меня не замечала... Потом мой автобус и твой трамвай разъехались в разные стороны - ты на свой буржуйский Правый берег, я на Левый, в Леберли.

   - А, это, наверное, было, когда я от своей тетки возвращалась. Знаешь, в последнее время мне как-то не до мужчин было. Как раз переживала очередную размолвку с мужем...

   - А что, твой муж, - сказал Георгий с осторожностью человека, берущего в руки хрупкую вещь, - он действительно очень плохой человек? Может, он тебя бьет?

   - Ну, как тебе сказать... - произнесла Инга, держа сигарету по-женски кверху огоньком и пуская тонкую струйку дыма в потолок. - Раньше он был интересным - и как человек, и как мужчина, - иначе бы я его не полюбила. А теперь... он просто импотент, и больше ничего. И это его страшно злит. Его злит, что я могу получать удовольствие не только от работы, но и сексуальное тоже, а он - нет.

   Раньше он гулял напропалую, налево и направо. Коньяк и бабы - это его всё. Потом, как бы в наказание, подцепил какую-то редкую болезнь... этого своего... органа. Вылечился, но стал импотентом. Понимаешь, у него в этом заключался весь смысл жизни. Теперь остался один коньяк, да и то при нынешних ценах не очень-то пошикуешь... Хотя зарабатывает он и сейчас неплохо.

   - Что, в органах сейчас так хорошо платят?

   - Ой, извини, я тебя чуть-чуть обманула. По старой привычке сказала... Он работает в службе безопасности какой-то небольшой фирмы. Заместителем начальника. В общем-то, невысокая должность. Это с его-то тщеславием и амбициями! Раньше да, был сотрудником Агентства Безопасности Нации, молодым, перспективным. Такая карьера намечалась!.. Но попался на каких-то махинациях, кого-то крышевал... ну и поперли его из Конторы. Хорошо, что не посадили. Хотя понятно, что перспективы у него хилые... Таким образом, жизнь лишила его всех радостей. И началось!..

   Инга скривила губы, невесело усмехнулась.

   - Да, он бивал меня изрядно. Когда был особенно зол, и дела на работе шли плохо: начальник его - трезвенник, катит на него бочку, грозится уволить... Правда, Ланард и сам в последнее время старался меньше пить, чтобы не стать алкоголиком, но все равно, даже в малом подпитии бывает невыносим. Своими мелкими придирками, иногда доходящими до абсурда, он доводил меня до истерики. Однажды у меня даже случилось нечто похожее на гипертонический криз. Это в мои-то годы!

   Рука ее, держащая сигарету, мелко задрожала, и столбик пепла осыпался на пол.

   - Я приду с работы, - продолжала Инга, нервно затягиваясь, - а он спрашивает так ехидно: "Ну что, Миледи, наеблась? Получила кайф?" Я отмалчивалась. А потом однажды не выдержала и брякнула: "Да-да, получила! Если ты не способен, то что же мне теперь, в монахини записаться?" Я врала ему, я два года ни с кем не была... Я хотела поддеть его больнее, чтобы он заткнулся наконец. И поддела на свою голову...

   Георгий весь подобрался как перед дракой, Инга продолжала:

   - Сначала он мне врезал по печени, потом содрал с меня всю одежду и сказал: "Значит, ты говоришь, что я не могу доставить тебе удовольствие? Очень хорошо. Сейчас ты убедишься в обратном. Я доставлю тебе такое удовольствие, какого ты во век не испытывала". Он привязал меня к кровати в позе роженицы, предварительно сковав мои руки наручниками. Затем достал из ящика письменного стола свой пистолет, выщелкнул обойму, показал, что она полная, снова вставил ее в рукоятку и передернул затвор. После всех этих демонстративных манипуляций он поднес ствол к самым моим глазам и велел разглядеть там мою смерть. Потом он приказал мне поцеловать, пахнущий порохом и смазкой, ствол. Он совал мне его в рот, чуть зубы не выбил. Когда ему надоело, он спустился ниже и стал водить им по грудям. Возле левой груди рука его остановилась, и я увидела, как палец его, лежащий на курке, стал белеть. Палец напрягался! Он хотел спустить курок, но, слава Богу, как-то удержался. Может быть, ненависть в моих глазах, а не мольба, как он того желал, заставили его продолжить издевательство.

   Инга взглянула Георгию в глаза.

   - Если бы ты видел его лицо в это время. Маска! Маска горгоны Медузы. Он повел стволом вниз по животу, оставляя белый след на коже, а потом наливающийся краснотой... Когда холодный ствол пистолета провалился в меня по самый его кулак, он, этот подонок, захохотал как бешенный... В вас, уважаемые сэры, засовывали когда-нибудь заряженный "Тульский Токарев" по самую рукоятку? Нет? Тогда вы не знаете, что такое настоящий страх!..