Голаны - Моисей Винокур

Я гляжу, как по двору бродят три полураздетые бабенки в папильотках. Чернокожее голодное мясо выпрыгивает из допустимого приличием.

- ?

- Дети Аувы, - отвечает господин мой Саадия презрительно. - Бзаз!

К нам, сидящим за столом в тени дерева гуява, подходит высокий широкоплечий парень. Открытая хорошая морда. Улыбается по-доброму. Сабра, а наглости придурочной, вседозволенности - нет. Сколько их у нас в народе лиц, осененных Господом!!! Исключительно в боевых частях получают в награду солдаты такие лица. Только в Сионе.

Вспоминаешь службу свою в береговых частях Черноморского флота. Урки в погонах. Ссученные. Только и мечтали: что бы где спиздить и пропить. Самогон. Одеколон "Бузок". Порошок зубной разводили. Анашу смолили и кодеином двигались. А рожи у всех - монголоиды!

Лучший полк Черноморского флота...

Теперь-то, оглядываясь издалека, вижу, что служил я в полку "кризионеров".

Только "шанс" мы не просили. Обходились гауптвахтами. Да нам бы "шанс" и не дали.

Вот и пришло время послать подальше господина моего Саадию, косметолога, и полк мой приблатненный, и рассказать вам о моем друге Иосифе Хамами. Родственнике моем духовном и "крестном отце" сына моего Йегонатана-Залмана.

Убивался я, братья мои, голову ломал, с ума сходил, а придумать сыну имя достойное не мог.

"Фьюзы" сгорали, а придумать сыну имя достойное не мог. Даже в Новом завете имя достойное сыну искал - и хоть ты тресни!

Как назвать сына в честь отца моего, если отца звали Зяма? Как?

Родился я в Комсомольске-на-Амуре. Назвали меня Моисей Зямович. Самое обычное имя и отчество. И место рождения. Кому-то могла прийти в голову насмешка? У кого-то возникали сомнения: как жить ребенку с таким именем? Нет! Родился Моисеем Зямовичем - живи себе Моисеем Зямовичем.

А вот попробуйте в Сионе выжить с именем Зяма! Когда кругом Игалы и Алоны! Вы меня понимаете?

Сижу один в квартире в квартале Шаарим. Пью водку. Жена, Маргарита Фишелевна, в больнице имени Фани Каплан. В родильном отделении. Двухэтажный трейлер мой, что новые машины перевозит, на пустыре за окном валяется. Не до него. Вдруг - звонок и стук в дверь. Сижу и недоумеваю, кто ко мне, сироте, может ломиться на исходе субботы? Кто? Мусора, кто же еще?...

"Ох, - думаю, - как я вас ненавижу! Даже еврейский мент - это Мент. Выблядки Каина!"

- Заходите, кричу. - Заходите, бензонаим...

И надо же - Йоська заходит. Иосиф Хамами. Старший сын косметолога.

- Ахалан, Юсуп! - встречаю я гостя нежданного и дорогого.

- Шалом, Моше, - говорит вежливый Иосиф. - Шабат шалом! Почему ты пьешь один, как собака?

- Сирота я, Йосенька, - отвечаю. - Чего уж там. Привык... И горе у меня, большое горе...

- Брось все и пошли ко мне, - говорит мне в ответ Иосиф. - Я помогу твоему горю.

Знаете, меня долго уговаривать не надо... Благословен Господь, что не сотворил меня женщиной...

Сидим мы с Йоськой под деревом гуява в полной тишине на исходе субботы. На столе орешки рассыпаны, фрукты, фистук-халаби, изюм.

- Знаешь, - говорю, - брат мой Юсуп, женщины в России называли меня Изюмовичем. Прямо так запросто говорили: "Что это ты, Изюмович, зарапортовался и величайшую заповедь забыл - не прешь и не рвешь?!"

- Я помогу твоему горю, - говорит Йоська. - Какое у тебя горе?

- Со дня на день сын у меня родится, а имени нет.

- Хамор, - говорит вежливый Юсуп. - Откуда ты знаешь, что у тебя будет сын?

Смотрю я на Йоську, и смеяться мне в лицо его хочется. Хоть и роскошная рожа у Йоськи. У Йоськи две девчонки в активе, а у меня сын в России, Эфраим, техникум электромеханический закончил. Может быть, в Афганистане лютует сейчас - как знать? Платит мой первенец Советам таможенные сборы. Вырос зверенышем без отца...

- Слушай, - говорю, - Юсуп, и запоминай. Почему у тебя только девочки рождаются? Это ты ишак, а не я. Любишь ты свою Эстерку, жену свою, до кондрашки, и это - беда! От беды девочки рождаются... Так мне отец мой, Зямчик, объяснил. Если любишь - исключительно девочки и беда в дом войдут. И проживешь ты свою жизнь в печали и оппозиции. Отец, правда, сказал проще, но ты, Юсуп, по фене не ботаешь, и тебе не понять...

- Давай, - говорит Йоська, - гат пожуем.

- Давай.

Приносит корзинку листьев. Жую с проглотом. Араком, мерзятиной, запиваю... Как одеколоном в морской пехоте...

Что и говорить, обшмалялись мы с Юсупом в драбадан. Что я только Йосеньке в тот вечер не пиздел! "Как хороши, как свежи были розы!" - говорил я другу, рожденному в Израиле и никогда не бывавшему на периферии. Я возил его на перекладных из Тифлиса! Я стучал в рельс у штабного барака. И в заснеженном парке в Амстердаме мы, я и Йосенька, обоссались в штаны в присутствии прекрасной дамы... Да! Двое обрезанных и Прекрасная Дама!

- Как себя чувствуешь? - тревожится Юсуп.

- Как кошерная скотина, - говорю. - Отрыгаю жвачку и копыта растопырил.

- Ай-ва!!! - говорит Йоси. - Я помогу твоему горю.

- Чем ты можешь мне помочь, дикий человек, абориген?

- Дай сыну имя величайшего еврейского полководца!

- Смеешься?

- Нет.

- Юсуп, я должен назвать ребенка именем моего отца! Моего отца водил по Колыме гулаговский "полководец" Герман. Кстати, тоже еврей. Полный червонец. Душа деда непутевого, Зямчика моего, переселяется во внука, а ты про полководца трекаешь.

Тогда рассказал мне Иосиф о царе Сауле. О военачальнике его Йегонатане. О воинском счастье его и преданности... Красиво говорил Иосиф. Погибли Йегонатан и Саул... Одеревенели скулы от листьев тайманского наркотика и бурчало в животе. Не нравился мне Саул. Хоть и ростом был от плеча выше любого в Израиле, мне мерещился тот патлатый, что обстрелял и потопил "Альталену".

- Знаешь, как переводится имя Йегонатан? - спрашивает меня, смурного, Иосиф.

- Нет.

- Поц! - говорит мне в лицо Юсуп безнаказанно. - Это имя прямо от Б-га! "Он дал"! Йе-го-на-тан!!! Вернул тебе Господь Зямку твоего. Так и назови сына - Йегонатан-Залман бен Моше.

Вот тебе и гат, орешки с изюмом... Человек Божий, абориген мой, Юсуп... Кому косметика, а кому судьба...

Схлынула с меня дурь левантийская, и поклялся я перед Иосифом Хамами, что на обряде союза с Предвечным будет он первым человеком. "Крестным отцом".

Друзья и соседи прозвали Йегонатана "Бакбук Молотова". Очень опасный мальчик крутился среди нас. Вылитый дедушка. Благим матом и не благим ревело мое золото, чижик мой, Зямочка, пугая окрестных тайманцев. Заслышав его вопли, беременные соседки проводили тыльной стороной ладони по глазам и говорили: "Хамса".

А Йоська души в нем не чаял. Забаловал пацана гостинцами, курить, каналья, учил и жевать листь гата. С военных сборов, не заходя домой, прибегал. Жетон, крылышки и красный берет парашютиста подарил, а такие вещи не дарят.

Рысачил я в ту пору на линии Эйлат-Герцлия. Двадцать шесть ходок в месяц отдай - не греши. Восемьсот верст на круг. Да прихватишь еще пару коротких рейсов от стада европейских машин, что прибывают в порты Ашдода и Хайфы. Не одних же "японок" таскать.

Едешь вечером домой совершенно счастливый и гадаешь: "Спит уже мое золото или еще под деревом гуява сидит? Кушало дите борщ или опять шашлыки с мангала всухомятку ест, обжигаясь? "Косметолог" ему сказки арабские рассказывает или маманя про Киев бухтит?" Задумаешься, развесишь уши и проутюжишь светофор на темно-бордовый цвет. Визжат наездники из легковушек, пальцами у висков крутят, средним перстом пассы шлют, номер записывают на память. Рюхнешься в зеркала - не повис ли на хвосте ментализм - и радуешься. Удержу, можно сказать, нет от радости. Прибегаешь в свой Шаарим, наконец, бросишь трейлер на пустыре - и домой.

- Где дите, женщина? - спрашиваешь. Во-первых.

- Внизу, - отвечает. - У Йоси.

- В детдом, - говорю, - сука, дите родное сдала?

Плачет.

Разнервничался я, распсиховался и уж не помню - то ли про себя, то ли вслух говорю: "Что ж ты, батяня, Зяма Аронович (благословенной памяти), о внуке не заботишься? Неужели, - спрашиваю, - и пацанчику судьба наша выпадет: носить ношеное и ебать брошенное? У еврейского ребенка кличка "Бутылка Молотова"...

- Приведи, Изюмович, киндера, - просит Ритатуля Фишелевна. - Он меня не послушается. А я пока на стол соберу.

Во дворе у Саадии Хамами, за столом под деревом гуява, как обычно, целая шобла пейсатых в бронетанковых черных беретах и мой сын. А также Иосиф и младший сын Биньямин.

- Ахалан, Муса! - приветствуют тайманцы. - Ахалан, мужчина! Ахалан, человек, у которого в доме растет леопард! - говорят тайманцы русскому человеку в глаза. Что с них взять, с дикарей? У них своя "феня".

- Валлак, Абуя! - мяукает "леопард". - Я сгораю по тебе!

Глаза мои припаяны к Йегонатану-Зямке. Короткие волосенки его впереди ушей, на висках, скручены в сосульки.

Столбенею и мысленно, как обычно в случаях непонятных, спрашиваю батьку Зяму Ароновича: "Что будет?"

Выходит на связь папашка. Ни разу не пропустил вызова. А шнораю я частенько.