Ленинградский дневник (сборник) - Ольга Берггольц

Ленинградская поэма

Я как рубеж запомню вечер:декабрь, безогненная мгла,я хлеб в руке домой несла,и вдруг соседка мне навстречу.«Сменяй на платье, – говорит, –менять не хочешь – дай по дружбе.Десятый день, как дочь лежит.Не хороню. Ей гробик нужен.Его за хлеб сколотят нам.Отдай. Ведь ты сама рожала…»И я сказала: «Не отдам».И бедный ломоть крепче сжала.«Отдай, – она просила, – тысама ребенка хоронила.Я принесла тогда цветы,чтоб ты украсила могилу».…Как будто на краю земли,одни, во мгле, в жестокой схватке,две женщины, мы рядом шли,две матери, две ленинградки.И, одержимая, онамолила долго, горько, робко.И сил хватило у меняне уступить мой хлеб на гробик.И сил хватило – привестиее к себе, шепнув угрюмо:«На, съешь кусочек, съешь… прости!Мне для живых не жаль – не думай».…Прожив декабрь, январь, февраль,я повторяю с дрожью счастья:мне ничего живым не жаль –ни слез, ни радости, ни страсти.Перед лицом твоим, Война,я поднимаю клятву эту,как вечной жизни эстафету,что мне друзьями вручена.Их множество – друзей моих,друзей родного Ленинграда.О, мы задохлись бы без нихв мучительном кольце блокады.

Вот предо мной письмо бойца.Он – с Ладоги, а сам – волжанин.Я верных рук ему не жала,не видела его лица.Но знаю – друга нет верней,надежней, преданней, бесстрашней,его письмо – письмо к жене –твердит о давней дружбе нашей.Он пишет: «Милая Наташа,прочти и всей родне скажи:спасибо вам за ласку вашу,за вашу правильную жизнь.Но я прошу, Наташа, очень:ты не пиши, как прошлый раз,мол, «пожалей себя для дочки,побереги себя для нас…».Мне стыдно речи эти слушать!Прости, любимая, пойми,что Ленинград ожег мне душусвоими бедными детьми.Я в Ленинграде, правда, не был,но знаю – говорят бойцы:там дети плачут, просят хлеба,а хлеба нет… А мы отцы…И я, как волка, караулюфашиста – сутками в снегу,и от моей свирепой пулипощады не было врагу.Лежу порою – до костейдостигнет снег. Дрожу, устану…Уйти? А вспомню про детей –зубами скрипну – и останусь.«Нет, – говорю, – позорный гад,палач детей, я здесь, я слышу.На, получай еще зарядза ленинградских ребятишек».…Наташа, береги Катюшу,но не жалей меня, жена.Не обижай тревогой душу,в которой ненависть одна.Нельзя дышать, нельзя, жена,когда дитя за хлебом плачет…Да ты не бойся за меня.А как я жить могу – иначе?»

О да – иначе не моглини те бойцы, ни те шоферы,когда грузовики велипо озеру в голодный город.Холодный ровный свет луны,снега сияют исступленно,и со стеклянной вышиныврагу отчетливо виднывнизу идущие колонны.И воет, воет небосвод,и свищет воздух, и скрежещет,под бомбами ломаясь, лед,и озеро в воронки плещет.Но вражеской бомбежки хуже,еще мучительней и злей –сорокаградусная стужа,владычащая на земле.Казалось – солнце не взойдет.Навеки ночь в застывших звездах,навеки лунный снег, и лед,и голубой свистящий воздух.Казалось, что конец земли…Но сквозь остывшую планетуна Ленинград машины шли:он жив еще. Он рядом где-то.На Ленинград, на Ленинград!Там на два дня осталось хлеба,там матери под темным небомтолпой у булочной стоят,и дрогнут, и молчат, и ждут,прислушиваются тревожно:«К заре, сказали, привезут…»«Гражданочки, держаться можно…»И было так: на всем ходумашина задняя осела.Шофер вскочил, шофер на льду.«Ну, так и есть – мотор заело.Ремонт на пять минут, пустяк.Поломка эта – не угроза,да рук не разогнуть никак:их на руле свело морозом.Чуть разогнешь – опять сведет.Стоять? А хлеб? Других дождаться?А хлеб – две тонны? Он спасетшестнадцать тысяч ленинградцев».И вот – в бензине руки онсмочил, поджег их от мотора,и быстро двинулся ремонтв пылающих руках шофера.Вперед! Как ноют волдыри,примерзли к варежкам ладони.Но он доставит хлеб, пригонитк хлебопекарне до зари.Шестнадцать тысяч матерейпайки получат на заре –сто двадцать пять блокадных граммс огнем и кровью пополам.…О, мы познали в декабре –не зря «священным даром» названобычный хлеб, и тяжкий грех –хотя бы крошку бросить наземь:таким людским страданьем он,такой большой любовью братскойдля нас отныне освящен,наш хлеб насущный, ленинградский.

Дорогой жизни шел к нам хлеб,дорогой дружбы многих к многим.Еще не знают на землестрашней и радостней дороги.И я навек тобой горда,сестра моя, москвичка Маша,за твой февральский путь сюда,в блокаду к нам, дорогой нашей.Золотоглаза и строга,как прутик, тоненькая станом,в огромных русских сапогах,в чужом тулупчике, с наганом, –и ты рвалась сквозь смерть и лед,как все, тревогой одержима, –моя отчизна, мой народ,великодушный и любимый.И ты вела машину к нам,подарков полную до края.Ты знала – я теперь одна,мой муж погиб, я голодаю.Но то же, то же, что со мной,со всеми сделала блокада.И для тебя слились в однои я, и горе Ленинграда.И, ночью плача за меня,ты забирала на рассветахв освобожденных деревняхпосылки, письма и приветы.Записывала: «Не забыть:деревня Хохрино. Петровы.Зайти на Мойку, сто один,к родным. Сказать, что все здоровы,что Митю долго мучил фриц,но мальчик жив, хоть очень слабый…»О страшном плене до заритебе рассказывали бабыи лук сбирали по дворам,в холодных, разоренных хатах:«На, питерцам свезешь, сестра.Проси прощенья – чем богаты…»И ты рвалась – вперед, вперед,как луч, с неодолимой силой.Моя отчизна, мой народ,родная кровь моя, – спасибо!

О, сквозь кольцо пробитый путь,единственный просвет в отчизну!Но враг хотел кольцо замкнутьсовсем. Отнять дорогу к жизни.Был Тихвин взят. Рыча и злясь,фашисты лезут к Волховстрою.Всё туже смертная петляна горле города-героя.Нет! Не дадим петлю стянуть!Дорогу к городу – не троньте!И бьются за последний путьсолдаты Северного фронта.Войскам приказ – идти в атаку.Заданье получает взвод,где командир Семен Потапов.Он говорит: «Бойцы, вперед!Сейчас рубеж займем. За нимвраги. Они хотят прорваться.Смелей, бойцы! Не предадимжелезный подвиг ленинградцев!»Огонь. Ползут. «Вставай!»Рванулись.«За мною!» – крикнул командири вдруг упал с немецкой пулей,с проклятой пулею в груди.Бойцы – к нему. Но промедленьев атаке – проигрыш, конец.И командир в самозабвеньекричит: «Не подходить ко мне!За Ленинград – вперед!»Неистовего приказ. И верен взвод.И, прыгая через него,летит вперед и мнет фашистов.Штыки вонзает на бегув черно-зеленые мундиры……А он остался на снегу,как сотни красных командиров,как сотни тех, кто вел и звал,к себе не ведая пощады,своею смертью смерть попрал,витавшую над Ленинградом.А он лежал в крови густой,ничком, с простертыми руками,как будто прикрывал собойпод ним распластанное знамя.И что же – верно: кровь своюон, точно стяг, легко и гордопронес в решающем боюза жизнь твою, любимый город.За дочку, за жену, за мать,в ком эта жизнь горит и бьется,кто будет ждать его – так ждать,как ждут того, кто не вернется.

Вот так, исполнены любви,из-за кольца, из тьмы разлукидрузья твердили нам: «Живи!»,друзья протягивали руки.Оледеневшие, в огне,в крови, пронизанные светом,они вручили вам и мнеединой жизни эстафету.Безмерно счастие мое.Спокойно говорю в ответ им:«Друзья, мы приняли ее,мы держим вашу эстафету.Мы с ней прошли сквозь дни зимы.В давящей мгле ее страданийвсей силой сердца жили мы,всем светом творческих дерзаний.Да, мы не скроем: в эти днимы ели клей, потом ремни;но, съев похлебку из ремней,вставал к станку упрямый мастер,чтобы точить орудий части,необходимые войне.Но он точил, пока рукамогла производить движенья,а если падал – у станка,как падает солдат в сраженье.Но люди слушали стихи,как никогда, – с глубокой верой,в квартирах черных, как пещеры,у репродукторов глухих.И обмерзающей рукой,перед коптилкой, в стуже адской,гравировал гравер седойособый орден – ленинградский.Колючей проволокой он,как будто бы венцом терновым,кругом – по краю – обведен,блокады символом суровым.В кольце, плечом к плечу, втроем –ребенок, женщина, мужчинапод бомбами, как под дождем,стоят, глаза к зениту вскинув.И надпись сердцу дорога –она гласит не о награде,она спокойна и строга:«Я жил зимою в Ленинграде».Гравер не получал заказ.Он просто верил – это надо.Для тех, кто борется, для нас,кто должен выдержать блокаду.Так дрались мы за рубежитвои, возлюбленная Жизнь!И я, как вы, – упряма, зла –за них сражалась, как умела.Душа, крепясь, превозмоглапредательскую немощь тела.И я утрату понесла.К ней не притронусь даже словом –такая боль… И я смогла,как вы, подняться к жизни снова.Затем, чтоб вновь и вновь сражатьсяза жизнь.Носитель смерти, враг –опять над каждым ленинградцемзаносит кованый кулак.Но, не волнуясь, не боясь,гляжу в глаза грядущим схваткам:ведь ты со мной, страна моя,и я недаром – ленинградка.Под эстафетой вечной жизни,тобой врученною, отчизна,иду с тобой путем единым,во имя мира твоего,во имя будущего сынаи светлой песни для него.Для дальней полночи счастливойее, заветную мою,сложила я нетерпеливосейчас, в блокаде и в бою.Не за нее ль идет война?Не за нее ли ленинградцамеще бороться, и мужаться,и мстить без меры?..Вот она:«Здравствуй, крестниккрасных командиров,милый вестник,вестник мира.Сны тебе спокойные приснятся –битвы стихлина земле ночной.Людинеба больше не боятся,неба, озаренного луной.В синей-синей глубине эфирамолодые облака плывут.Над могилой красных командировмудрые терновники цветут.Ты проснешьсяна земле цветущей,вставшей не для боя – для труда.Ты услышишьласточек поющих:ласточки вернулись в города.Гнезда вьют они – и не боятся!Вьют в стене пробитой, под окном:крепче будетгнездышко держаться,люди больше не покинут дом.Так чиста теперь людская радость,точно к миру прикоснулась вновь.Здравствуй, сын мой,жизнь моя,награда,здравствуй, победившая любовь!»Вот эта песнь. Она проста,она – надежда и мечта.Но даже и мечту врагихотят отнять и обесчестить.Так пусть гремит сегодня гимнодной неутолимой мести!Пусть только ненависть сейчас,как жажда, жжет уста народа,чтоб возвратить желанный часлюбви, покоя и свободы!

Севастополю