Земные наши заботы - Иван Филоненко

Возвращались мы в темноте, машину подбрасывало на колдобинах, заносило в стороны. Федор Степанович вел газик и мучился: застарелый радикулит терзал поясницу, заставлял напрягаться всем туловищем, а чтобы кочки меньше отдавались в пояснице, выгибался в спине, будто какая–то невидимая сила, затаившаяся под черным полушубком, покалывала его острием ножа. Временами мне казалось: он беззвучно вскрикивает от боли. Отдохнуть бы ему, полечиться, да где там, все некогда не до болячек.

А я сидел и думал: нет, не только умением хозяйствовать вывел он колхоз в передовые, в правофланговые, но и умением с людьми говорить, людей выслушивать. Ох как нелегко все это. Да, жилка хозяйственная должна быть, без нее руководитель лишь вспять может, повести хозяйство или на месте в середнячках годами топтаться. Но какая людям радость, если есть эта жилка, если каждую копеечку в рубль умеет превратить, но лишь в этом и смысл жизни видит, этому превращению подчиняет все: ни такта, ни чуткости, ни душевного тепла. Неуютно становится в коллективе, в селе, потому что все, — и доброе и плохое, — передается от одного к другому. Плохое разъединяет и разрушает, доброе — создает.

Вспомнил, как кинулся я после экстренного правленческого заседания председателя искать, а мне говорят: «Да он же членов правления, кто из дальних деревень, по домам повез». Да его ли это дело, подумалось мне тогда. Сейчас думаю: дело–то это пусть и не его, если исходить только из должностных обязанностей. Но мог ли глава семейства, хозяин, допустить, чтобы люди, с которыми он только что решал судьбу будущего урожая, от которых в конечном счете все зависит, топали пешим ходом добрых десять километров или попутный транспорт выжидали? Как–нибудь добрались бы, конечно, однако с иным настроением.

Всего лишь незначительный эпизод из жизни, наполненной куда более важными делами и свершениями, но когда суммируешь все, то и он какое–то место занимает если не в делах, то в отношении к делу, в том крестьянском старании, которым склонен объяснять успехи председатель.

В тот воскресный день мы вернулись в контору лишь в десятом часу вечера. Сняв полушубок, умостив на батарею — пусть сушится — мохнатую шапку, председатель начал кому–то названивать, по всей вероятности коллегам своим. Интересовался: кто и что придумал, нет ли семенного картофеля, морозом не подпорченного Разговор короткий, без обычных шуток. Тяжкий разговор. Потому тяжкий, что мороз отнял часть урожая, в выращивание которого было вложено немало сил. Но хуже этой беды была другая беда, которая пуще всего беспокоила председателя: семенного картофеля нет, подморозило весь, сажать нечем будет на следующий год.

Нажав на рычаг телефона, чтобы еще кому–то позвонить, председатель кивком головы и взглядом указал Мне на радиоприемник, который гомонил о чем–то в уголке. Я прислушался. Председатель дотянулся, усилил громкость и понуро склонил голову: устал от забот и хлопот.

А по радио в этот вечерний час бодро рассказывали о воскресном отдыхе, о «поездах здоровья» и походах, выражали радость по поводу раннего снега. Да и как, мол, не радоваться, если на месяц раньше обычного начнется подготовка к лыжным соревнованиям!

— Вот так, — устало проговорил Федор Степанович. — Будто цель всей нашей жизни в том только и состоит, чтобы отдыхать да к спортивным соревнованиям готовиться.

Больше председатель ничего не сказал, но мне казалось, что я слышу его мысли. И они удивительным образом совпадали с моими. Мы думали:

«Как же можно так беззаботно радоваться тому, что причинило огромный вред, исчисляемый миллионами тонн продукции? Честь и внимание тем, кто отдыхал в этот трудный воскресный день? Да как же можно говорить о туристских кострах и «поездах здоровья», когда вот тут, в нечерноземном селе, люди, имея право на отдых и отпуск, почти не пользуются этим правом, как не пользуется им и председатель — некогда, горячка, страда, нехватка рук. Люди работали дотемна в холоде, в снегу, перемешанном с мерзлой грязью. Половина сельского население страны в этот воскресный день добывала из–под снега картошку и корнеплоды, а кое–где и зерно (по данным ЦСУ, на этот день еще было не сжато пять процентов зернового клина). И вот ему, этому населению, о «поездах здоровья» кто–то надумал рассказать. Будто там, в городе, только и дела, что отдыхать, только и думают, как развлечь утомленных бездельем».

Понимаю, все понимаю, и сам я по воскресным дням работой не загружен, поэтому не сочтите меня ханжой. Я о другом. К примеру, половину из нас позвали на воскресник, а другую половину по разным причинам освободили от работы и сказали: гуляйте. Мне приходилось бывать в таких ситуациях, да и каждому из нас, но, честное слово, если и гуляли, то тихо, чтобы не дразнить работающих, — неловко все же. А уж рассказывать о своем отдыхе и вовсе не придет в голову: при встрече первое слово тем, кто работал, а уж кто не работал — тот помалкивай. Иначе получится, что отдых трудней труда.

— Получается, что трудней, — задумчиво проговорил Васильев. Хотел еще кому–то позвонить, но не позвонил решил наболевшее высказать. — А все лето, во время школьных каникул о чем говорят, о чем в газетах пишут? Может, о трудовом воспитании? Или про тех ребят, кто в поле с отцом, с матерью работает?

— Бывает, что и про таких пишем, — вынужден был оправдываться я за всех своих коллег.

— Бывает… Однако все лето только и разговоров, что про отдых подростков — и хвалят, и ругают, и жалуются, и требуют, чтобы развлекателя к ним приставили и чтобы развлекатель тот под рученьки белые их взял и на стадион свел, мячик к ногам положил да еще и показал, в какую сторону пнуть его, иначе не пнет, а жалобу сядет писать. И пишет. Сидит на берегу широкого пруда и жалуется, что плавательных бассейнов нет в деревне и асфальтированного парка. Потом статью читаешь и диву даешься: не скучающего бездельника отчитывают, а руководителей.

Начал было я возражать: мол, и отдыху надо учить людей, чтобы свободное время не путали с бездельем, а председатель улыбнулся, с иронией уступил:

— Понимаю, каждый о том пишет, к чему собственная душа лежит… Недавно я спрашиваю одного школяра: «Кем мечтаешь стать?» А он мне: «Отдыхающим». Так что, думается, при такой ранней ориентации он освоит избранную профессию основательно, тоже будет знатоком своего дела…

После этого разговора читаю в молодежной газете: комсомольцы Перми вот уже несколько лет добиваются (письмами в разные редакции и постановлениями на своих собраниях), чтобы местные власти расчистили речной берег от кустарника, мешающего им, молодым и здоровым парням, купаться. Представляю, сколько душевных сил потрачено на писание гневных посланий и протоколов, на которые, к великому разочарованию молодежи, городские власти никак не реагировали, — были и поважнее заботы. Но автор статьи в газете даже мысли не допустил, что комсомольцы и сами могли бы взять в руки топоры, пойти на берег, да и поработать — врубить тот кустарник, который мешает им купаться. Нет, автор обрушился на руководителей местных организаций, проявивших «невнимание к отдыху молодежи», которая поэтому вынуждена слоняться по улицам, к бутылке прикладываться и от скуки развлекаться, как кому вздумается.

Да в этом ли причина скуки?

Отвечая на этот вопрос, говорим: в селе тоже нужны детские площадки, комнаты для занятий кружков, как это делается в городах.

Мне довелось жить в небольшом подмосковном городке, который тишиной и уютом напоминал хорошо благоустроенный поселок. Нигде, ни в одном другом месте, я не видел столько детских и спортивных площадок: хоккейных, волейбольных, баскетбольных. На фабричных стадионах и в клубах каких только нет секций и кружков. Не случайно именно здесь проводятся многие областные соревнования: есть хорошая спортивная база, открытая для любого мальчишки, любой девчонки.

Но многие мальчишки и девчонки толпятся у подъездов, от скуки по дворам слоняются, обходя все эти площадки стороной. А тех немногих, кто на стадион, на каток, в секцию ходит, громко осмеивают, даже тех, кто в хоккейной секции занимается. Почему? Ведь смеющиеся тоже в хоккей играют?.. Да, они «играют» у подъездов, где не требуется ни сноровки, ни мастерства, ни умения кататься на коньках — швыряй шайбу, чтобы грохота было больше, когда она в дверь или в забор ударяется, и ничего более. На каток, на настоящую хоккейную площадку пойти им лень, там не они, там над ними, неумейками, будут смеяться.

Да, они ничего не умеют делать, даже играть. Им скучно. Им еще скучнее оттого, что пожаловаться не на что: не вообще в городе, а во дворе, рядом с домом есть все. Можно бы поломать эти спортивные площадки (и ломают!), но все равно придут с фабрики рабочие (каждая детская или спортивная площадка закреплена здесь за каким–нибудь трудовым коллективом) и тут, же починят, отремонтируют, покрасят. О, скука!..