Ожидающий на перекрестках - Генри Олди

– Меня зовут Ратан, – глава караула вернул мне бумаги и пожал руку, после чего я понял, что в детстве Ратан был очень крепким мальчиком. – Я предупрежден о… твоем приезде. Следуй за мной.

По-моему, вначале он хотел сказать «о Вашем приезде», но почему-то передумал. И правильно передумал. Не люблю я этого.

Меня проводили в отведенную комнату, где я оставил вещи, а после мы с Ратаном прошли в левое крыло храма, в котором располагался маленький полутемный зал. Миловидные жрицы в прозрачных одеяниях расступились перед нами, одарив меня многозначительными улыбками, а я глядел на всю эту шуршащую дозволенность, вспоминал характер Лайны, уныло вздыхал и понимал, что от более близкого знакомства с местными обитательницами, к сожалению, придется воздержаться. Слово «воздержание» только усилило расстройство чувств, и я принялся смотреть в пол.

И оттого не сразу приметил худенького подростка, носатого, костлявого и белобрысого – он сидел на помосте и настраивал пятиструнный лей, а перед ним, в ожидании прерванного движения, застыла обнаженная девушка; и я вздрогнул, сообразив, что это – они…

Ратан хотел было окликнуть их – будущих Мифотворцев – но я жестом остановил его и тихо встал за колонной, пристально вглядываясь в людей на помосте. В последнее время мне все чаще удавалось проникать в сущность собеседника, обходясь без слов… Я ведь еще не знал тогда, что передо мной – Грольн Льняной Голос, мой неизменный и бескорыстный спутник, с которым мне придется пройти насквозь не одну вечность; я не знал этого, да и он еще не знал сам, кто он такой – он просто хотел стать кем-то… он еще только настраивал свой лей.

Но даже в тот, первый раз, я сразу почувствовал, что нам легче будет без слов, потому что между нами было нечто, что стоит возле слов, и никогда не теряется бесследно, и не обманывает нас…

…Я доверился своим пальцам, и они сами перебирали струны, находя новые, единственно верные созвучия, и мелодия поплыла в бесконечность… окружающий сумрак словно отступал, теснимый напором звуков, и языки пламени послушно разгорались, вспыхивая и извиваясь в такт мелодии, а я все не мог оторвать взгляда от Клейрис…

Она парила на зыбкой грани света и тьмы, она была неотъемлемой частью той музыки, которая помимо моей воли разливалась сейчас по храму, и не было больше пыльных дорог, промозглых дождей и хохота пьяной толпы, а было лишь то, что рождалось сейчас, и только сейчас.

Сейчас – и нечто большее, чем просто звучащий лей, танец Клейрис и блики огня на стенах. Между нами рождалась легенда, волшебная сказка, миф – и я, я творил его!… Вернее, мы с Клейрис.

Она плыла по залу, купаясь в волнах звуков и отсветах пламени, ее тело вспыхивало, подобно огню, или невидимой тенью скользило во мраке; она вся была пронизана сиянием и музыкой, и ее обнаженное тело звало, притягивало, завораживало – это была не та стыдная нагота, которая одновременно соблазняет и отталкивает; нет, здесь танцевала нагая богиня, сама Великая Сиалла, и я уже видел осыпающиеся на нее утренние цветы в рассветной росе, видел лук, стрелы которого даруют величайшее наслаждение и величайшую муку на этом свете…

…Все мальчишки хотят быть воинами или охотниками – я, Грольн, бродячий музыкант шестнадцати лет от роду, хотел быть музыкантом и стал им! Спасибо отцу – лучшему лееру Пяти Городов, убитому матросами в портовой таверне, когда он отказался играть для Косматого Тэрча, в честь его визгливой бабы…

Отец вышвырнул меня в полуоткрытую дверь, следом вылетел его старенький лей, и я бежал, спотыкаясь и плача, падая и прижимая к груди последнее, что у меня оставалось…

…Стрела пронзила мое сердце, я чуть не вскрикнул от сладостной боли – и очнулся.

Музыка смолкла. Мои пальцы безжизненно лежали на струнах лея, Клейрис застыла в круге света с воздетыми к небу руками – и мрак в углу зашевелился, рождая невысокого мужчину с внимательным взглядом, пронзительным и насмешливым, как у птицы на его плече.

Он шагнул в освещенный круг и замер напротив меня.

Я понял, кто это. Жрица предупреждала нас. Вчера.

– Вы видели? – задыхаясь, спросил я. И закашлялся.

Он кивнул.

– И лук? И цветы?…

– Да. Хотя мне-то как раз и не следовало бы всего этого видеть. И знаешь, Грольн – тебя ведь зовут Грольн? – это и радует, и пугает меня одновременно.

– Спасибо, Учитель…

– Учитель? – он попробовал это слово на вкус и еле заметно скривился. – Нет, не стоит. Зови меня просто – Сарт.

– Да, Учитель, – ответил я.

И он рассмеялся.

8

На следующий день прибыл слепой Эйнар, бывший Мифотворец Махиши. Я смотрел, как он бредет по саду – неестественно прямой, огромный, с всклокоченными русыми волосами, в бесформенной рубахе, пояс которой свисал чуть ниже живота…

Он шел сам, без поводыря, и Ужас сидел на его руке, вцепившись когтями в кожаный браслет. Роа немедленно попытался затеять драку, и мне стоило большого труда отозвать разъяренную птицу; а Эйнар только тихо свистнул, и его гребенчатый увалень заковылял в сторону и скрылся между деревьями.

Ратан – он был здесь кем-то вроде старшего служителя и в комплекции почти не уступал Эйнару – одобрительно оглядел новоприбывшего, промычал что-то вроде «С приездом, парень» и с силой сжал руку слепца своими каменными пальцами, крепость которых я уже успел испытать накануне. Кисть моя, кстати, болела до сих пор.

Это рукопожатие, казалось, длилось целую вечность: я видел, как понемногу сминается ладонь Эйнара в мертвой хватке служителя, как белеют костяшки пальцев Ратана – но слепой продолжал вежливо улыбаться, глядя незрячими глазами поверх головы служителя куда-то в небо, и в конце концов Ратан отпустил его руку.

– Мужчина! – Ратан одобрительно хлопнул слепого по плечу. – Жаль, что калека… Идем, провожу…

Он взял у Эйнара огромный тюк, в котором что-то позвякивало, чуть не выронил ношу и как-то странно покосился на слепца.

Поведение Ратана неприятно задело меня, и я поспешил уйти.

Эйнар занял комнату рядом с моей. Аккуратно пристроив в углу свою неподъемную поклажу, он первым делом ощупал все стены в новом жилище и затем отправился бродить по всему храму, а его орел с дурацкой кличкой дремал в холодке, игнорируя все попытки алийца нарваться на ссору.

Этот царь птиц, как позже выяснилось, основную часть жизни только и делал, что спал и ел. Такое поведение не могло не вызвать изумления у непоседливого Роа, и он после всех бесплодных воплей наконец угомонился.

Вечером Эйнар появился в трапезной. Я хотел подвести его к столу, но он отстранил меня, нащупал столешницу и сел сам.