Ожидающий на перекрестках - Генри Олди

До смешного просто.

– Чернокнижник, – презрительно усмехнулся плечистый главарь, и меня избили. Роа разодрал одному из шайки все лицо и затем взволнованно кружил над нами, а я мычал под ударами и не знал, что означает слово «чернокнижник», и ничего не мог поделать, когда они неумело тыкали в беркута самодельными копьями.

Разбойников спугнул купеческий караван с большей стражей, чем им хотелось бы. Меня подобрали, обмыли раны вином и за золотой кулон, оставшийся незамеченным под одеждой, довезли до города.

А потом был базар – наверное, базары одинаковы во всех мирах – нелепая гордость, ссора, позор и Дом, Дом-на-Перекрестке.

И упрямый Роа, неизменно возвращавшийся на мое плечо. А я к тому времени успел выяснить, что «чернокнижник» – это немножко шарлатан, немножко бездельник и немножко фокусник, с легким, почти незаметным налетом мистики.

В общем, это – я.

При Предстоятелях подобному сословию нечего было даже надеяться на уважение. Это были люди без будущего.

Здешний мир – очень простой мир. Живущие в нем люди этого не знали, но инстинктивно догадывались. Тут все было естественно – от бурчания в желудке до похода в храм.

И чтобы догадки людей не переросли в уверенность, требовались Мифотворцы. Они были нужны. И я вскоре тоже стал нужен. Кроме того, у меня обнаружился талант.

– Хороший день, Сарт, – звякнули колокольчики у меня за спиной, и Роа встрепенулся, переступив с ноги на ногу и гортанно вскрикнув – но не улетая. Он плохо переносил присутствие Лайны.

Я понял, что день, хороший или какой он там был – закончился. И сейчас вечер. Об этом говорило появление Лайны-Предстоящей.

– Тихо, Роа, тихо… Все в порядке.

– Он не любит меня.

Это прозвучало, как утверждение.

– Роа никого не любит, – ответил я, поворачиваясь и сдерживая сердцебиение при виде золотисто-коричневого пеньюара и его прелестного содержимого. (Ирония не помогла, и я говорил медленно и нарочито спокойно.) – Алийцы горды и самолюбивы. Это свойственно всем малорослым…

Я хотел добавить «бойцам», но сдержался. Я в общем-то тоже невысок. А из меня боец, как…

– Роа никого не любит, – повторил я, и, словно в подтверждение, вновь прозвучал хриплый крик моего беркута.

– Кроме тебя?

– Кроме меня.

Лайна прошлась по комнате. Просторное, воздушно-легкое одеяние искрилось при каждом шаге, движении, жесте; сумерки незаметно вошли в комнату и обволокли силуэт Предстоящей, и даже Роа притих и нахохлился, поглядывая то на Лайну, то на меня.

Я купался в сиреневой прохладе вечера, обещавшего покой и ласку тихой, умиротворенной ночи с призрачными блестками южных звезд; сознание растворялось в шорохе невидимого моря, в лепете беззаботных волн, и хотелось броситься вперед, упасть, окунуться с головой, подняв над собой радугу брызг до самого заката…

Но, как заноза, как цепь на поясе, как недремлющая зубная боль – солнце площади Хрогди-Йель, и я, мы оба, я и солнце, убившие ненужного человека во имя древнего мифа, и где-то далеко, на задворках, на окраине мозга – крик Роа.

Предостерегающий крик молчащего беркута.

Поэтому я постарался воздержаться от комментариев. А без комментариев наша беседа выглядела примерно так:

– Трайгрин доволен тобой, Сарт.

– Я знаю.

– Вот как? Откуда?…

– Я видел Трайгрина на площади. Он был так переполнен своим довольством, что я стал опасаться за его печень.

– Это не самая удачная твоя шутка, Сарт. О Предстоятелях не стоит говорить в подобном тоне, и тем более – о Предстоятеле Зеницы Мрака Трайгрине.

– Хорошо, моя заботливая Лайна. Я не буду больше говорить о нем. Я бы предпочел даже не вспоминать о нем и о сегодняшнем дне. Сегодня я в первый и последний раз работал Мифотворцем во имя алтарей Эрлика. Потому что понял главное.

– Что именно?

– Во имя мифов Эрлика, как, наверное, и во имя Инара-Громовержца, надо убивать. Без смерти эти легенды пресны, как лепешка для бедных в самой дешевой дыре Джухорского базара. Но я не хочу привыкать к острым приправам. Мне отныне безразлична печень всех Предстоятелей, вместе взятых, кроме, разумеется, твоей очаровательной печенки – но моя собственная предпочитает лепешки для бедных.

– Ты храбр. И горд. Как твой беркут. Безрассудно храбр и безоговорочно горд. И так же глуп. Обиделся? Не ври, я же вижу, что обиделся… Причем не сейчас, а раньше, когда я попросила уважительно говорить о Трайгрине, который не столь невинен, как выглядит.

– Послушай, Лайна, если ты…

– Не перебивай. Ты храбр, горд и глуп – но горд и храбр всегда, а глуп лишь изредка. Поэтому я говорю с тобой, как ни одна Предстоящая не говорила со своим Мифотворцем. Более того, сейчас я скажу тебе то, что знают всего четверо живущих в Доме: Трайгрин, Предстоятель Эрлика; Махиша, Предстоятель Инара-Громовержца; Варна – Предстоящая от цветочных храмов Сиаллы-Лучницы; и я, Лайна, Предстоящая Матери-Ночи Ахайри. А пятый – ты, Сарт, чужак, последний из Мифотворцев, потому что… потому.

И тогда я понял, что она уже сказала все, что хотела сказать. Теперь я должен был заставить ее сказать остальное. То, о чем она не хотела говорить.

5

Сначала умерла старуха. Старуха, работавшая на Трайгрина. Она выкурила свою последнюю трубку, и культ Эрлика, Зеницы Мрака, стал задыхаться, лишившись притока новых легенд и, соответственно, новой веры. Его Предстоятель, Трайгрин, давно не ел, и именно этим объяснялся экстаз, виденный мною на площади Хрогди-Йель.

Следующим ослеп Мифотворец, работавший на Махишу, Предстоятеля Инара-Громовержца. Я видел этого гиганта в деле, когда он в припадке священного безумия врезался в строй латников – сверкание начищенных доспехов, молния кривого меча над рогатым шлемом, безукоризненно подобранные кони, несущие звенящую колесницу, и Ужас над его плечом, взвизгивающий при каждом ударе… Несколько однообразный, но неизменно эффективный стиль. Мой Роа терпеть не мог гребенчатого орла по кличке Ужас, обученного визжать на нестерпимо высокой ноте, и всегда порывался ввязаться с ним в драку, так что мне приходилось силой удерживать алийского недомерка от опрометчивых поступков.

Мифотворец Махиши – кажется, его звали Эйнар или что-то в этом роде, связанное с Громовым Инаром – получил булавой по навершию шлема. Ну, не повезло человеку в очередной битве!… Все когда-нибудь случается в первый раз, как любила говаривать Лайна – и она оказалась права. Кони вынесли оглушенного Эйнара, и Махише удалось привести его в чувство, но глаза воина-безумца теперь видели только черную вспышку случайного удара, и в Мифотворцы он уже не годился.

Третьей была девушка от цветочных храмов Сиаллы-Лучницы. Вернее, она была первой, потому что заразилась проказой, а это не сразу проявляется. Я ни разу в жизни не встречался с ней, но культ Сиаллы Страстной, как правило, процветал, а Лайна с некоторых пор закатывала мне сцены, если я подходил к святилищам любви ближе, чем на три полета стрелы. Так что я мог себе представить красоту и неутомимость Мифотворицы хотя бы по тому, что даже Варна – Предстоящая Сиаллы – была прекраснейшей из виденных мною женщин, хотя как раз ей-то особой красоты, в общем, и не требовалось.