На игле - Честер Хаймз

— Не волнуйся, такой, как он, жалобу писать не станет, — сказал Могильщик.

— Это не в его интересах, — поддержал друга Гробовщик.

— Вы забыли, что вы не в Гарлеме. Это здесь вам все сходит с рук, а в других районах у вас могут быть неприятности.

— Могу поручиться, что у этой истории последствий не будет, — сказал Могильщик. — Если я ошибаюсь, то готов съесть содержимое этого платка.

— Кстати, о еде, — спохватился Гробовщик. — Мы же с тобой еще не обедали.

Мейми Луиз была больна, а в другие ночные забегаловки и закусочные идти не хотелось. В конце концов решено было пообедать в ночном клубе «Настоящий мужчина» на Сто двадцать пятой улице.

— Люблю рестораны, где пахнет женским потом, — изрек Гробовщик.

На улицу выходил бар, а кабаре находилось сзади и предназначалось только для членов клуба; стоило членство два доллара.

Детективы предъявили свои полицейские жетоны и были приняты в члены «Настоящего мужчины» бесплатно.

В кабаре было жарко, шумно, в нос ударил терпкий запах пота. Помещение за плюшевой занавеской было так мало и переполнено, что сидевшие за соседними столиками касались друг друга спинами. Лица плавали в тусклом свете, словно в людоедской похлебке, — видны были только глаза и зубы. На стене, под самым потолком, красовались почерневшие от дыма изображения обнаженных красоток, а ниже, вперемежку с фотографиями великих джазистов с их автографами, были развешаны рисунки многочисленных гарлемских знаменитостей. На задней стене — без особого, впрочем, эффекта — работал вентилятор.

— Ты хотел, чтобы пахло женским потом? — сказал Могильщик. — Пожалуйста.

— Одного запаха мне мало, — усмехнулся Гробовщик.

— Я заплачу только за два виски, слыхали! — истошно кричал какой-то псих. — Больше я ничего не пил. А кто у вас украл еще три — понятия не имею!

За танцплощадкой, на которой могли поместиться, да и то с трудом, две пары ног, лоснящийся от пота негр в белой шелковой рубашке что было сил колотил по клавишам крошечного пианино, а худая, гибкая негритянка в огненно-красном вечернем платье с голой спиной танцевала между столиками, громким голосом пела «Мани-мани-мани» и, извиваясь змеей, то и дело задирала юбку, под которой у нее ничего не было. Всякий раз, когда ей протягивали деньги, она выразительно раскланивалась и вместо «Мани-мани-мани» принималась петь «О, дэдди, мани мейрх ми фил со фанни».

Хозяин кабаре усадил детективов за угловой столик в глубине комнаты, убрал грязную посуду и широко улыбнулся, продемонстрировав многочисленные пломбы на все вкусы:

— Мое правило: живи сам и давай жить другим. Что будете заказывать, джентльмены?

В этот вечер можно было заказать жареного цыпленка, ребрышки и рагу по-новоорлеански.

Детективы выбрали рагу по-новоорлеански из свежей свинины, куриных потрохов, вымени и гигантской креветки со стручками бамии и сладким картофелем с двадцатью семью видами всевозможных приправ, соусов и трав — фирменное блюдо этого заведения.

— Даю гарантию: рагу по-новоорлеански вас как следует остудит, — похвастался хозяин.

— Надеюсь, не до посинения? — буркнул Могильщик.

Хозяин вновь продемонстрировал многочисленные и разнообразные пломбы и коронки.

Покончив с рагу, они заказали по здоровенному ломтю ледяного арбуза с черными косточками.

В это время на танцплощадку вышли четыре упитанные смуглые девицы и начали, повернувшись к залу спиной, в унисон вихлять бедрами; когда они выбрасывали вперед ноги, крепкие лоснящиеся ягодицы под купальниками перекатывались, точно стофунтовые мешки с коричневым сахаром.

— Брось мне ножку — подержаться! — крикнул кто-то.

— Такая ножка не долетит — слишком много весит, — подал голос Гробовщик.

В душном, переполненном кабаре началось форменное безумие.

Искушение было слишком велико, и Гробовщик, не удержавшись, набрал полный рот арбузных косточек и начал ими плеваться, целясь в голые ляжки танцовщиц. До танцплощадки было не меньше пятнадцати футов, и, пока Гробовщик пристрелялся, несколько косточек угодило в затылок сидящим вокруг сцены завсегдатаям, так что с трудом удалось избежать скандала. Некоторые из пострадавших стали было лезть в драку, но тут Гробовщик наконец пристрелялся, и косточки начали попадать в цель. Девицы, то одна, то другая, словно ужаленные, принялись подпрыгивать на месте и хвататься за голые ляжки. Собравшиеся же решили, что так задумано, и громко зааплодировали.

Кто-то, не выдержав, вскочил и экспромтом исполнил песенку «Оса в трусах».

Но тут одна из девиц, после того как очередная косточка угодила ей в кремовую ягодицу, сообразила, в чем дело, и повернулась к зрителям.

— Какой-то подонок стреляет в меня арбузными косточками! — заявила она, злобно сверкая глазами. — Сейчас выясним, кто это.

Остальные трое тоже осмотрели косточку, после чего все четверо сбежали в зал и с остервенением домработницы, которая, стоя на коленях, драит пол, стали продираться между столиков, разыскивая того, кто заказал арбуз.

Могильщик не растерялся и быстро убрал со стола тарелки с арбузными корками и спрятал их под стол, поэтому Гробовщик, хотя арбуз заказывали только они одни, обнаружен не был.

Когда наконец танцы возобновились, Могильщик облегченно вздохнул.

— Кажется, пронесло, — сказал он.

— Пошли скорей, пока нас не поймали, — сказал Гробовщик, вытирая губы тыльной стороной ладони.

— Нас?! Чтобы нас — и поймали?! — вскричал Могильщик.

Хозяин проводил детективов до двери и наотрез отказался брать с них деньги. Напоследок он хитро подмигнул, давая этим понять, что целиком на их стороне, и сказал:

— Мой девиз: живи сам и давай жить другим.

— Верно, только не думай, что ты нас купил своим новоорлеанским рагу, — процедил, выходя из кабаре, Могильщик.

Когда они вышли на улицу, было почти пять утра. Их дежурство кончилось час назад.

— Давай-ка еще раз поищем Гаса, — предложил Могильщик.

— Зачем? — удивился Гробовщик.

— На всякий случай.

— Вечно ты перестраховываешься! — пожаловался Гробовщик.

Было пять минут шестого, когда Могильщик, проехав мимо дома на Риверсайд-драйв, в котором они побывали несколько часов назад, развернулся и остановил машину на противоположной стороне улицы, недалеко от памятника Гранту. Из-под низкого, обложенного тучами неба пробивался серый рассвет, и уже работали искусственные разбрызгиватели, поливавшие порыжевшую траву на газоне парка.

Детективы уже собирались выйти из машины, как вдруг увидели африканца, который вышел излому, ведя на длинной, тяжелой цепи громадную собаку. Надетый на собаку железный намордник напоминал забрало средневекового рыцаря.

— Сиди и не двигайся, — шепнул другу Могильщик.

Африканец посмотрел по сторонам, а затем пересек улицу и углубился в парк. В серой осенней листве его белый тюрбан и разноцветный балахон как-то особенно бросались в глаза.

— Если бы мы не были в Нью-Йорке, — первым нарушил тишину Могильщик, — его можно было бы принять за вождя зулусов, который вышел поохотиться со своим ручным львом.

— Пойдем за ним? — предложил Гробовщик.

— С какой стати? Чтобы посмотреть, как его собака нужду справляет?

— Но ты ведь сам хотел поискать Гаса?

Друзья замолчали. Они неподвижно сидели в машине, не сводя глаз с двери дома, откуда вышел африканец. Прошло несколько минут.

— Может, заглянем к мулатке? — прервал молчание Гробовщик. — Поглядим, что у нее делается.

— Не вижу смысла. Если Гаса еще нет, ничего, кроме грязного постельного белья, ты там не увидишь, — возразил Могильщик. — А если он дома, его может заинтересовать, какого черта мы среди ночи врываемся в его квартиру, да еще когда наше дежурство уже кончилось.

— Какого же тогда дьявола мы снова сюда приезжали? — вспыхнул Гробовщик.

— Говорю же, на всякий случай. Интуиция.

Оба замолчали.

На ведущей в парк лестнице снова появился африканец.

Гробовщик взглянул на часы. Пять двадцать семь.

Собаки с африканцем не было.

Они с любопытством следили за тем, как африканец перешел улицу и нажал на кнопку звонка. Потом повернул ручку двери и вошел внутрь. Они переглянулись.

— И как, по-твоему, надо это понимать, черт возьми? — спросил Гробовщик.

— А так, что он от собаки избавился.

— Но с какой целью?

— И главное, каким образом?

— Ты меня спрашиваешь? — сказал Гробовщик. — Откуда я-то знаю? Я ведь не ясновидящий.

— Ладно, черт с ним, поехали домой, — неожиданно решил Могильщик.

— Ты только на меня, старик, не рычи. Ты же сюда ехать надумал, а не я.

4

Мизинец заглянул в окно прачечной на углу Двести двадцать пятой улицы и Уайт-Плейнз-роуд. Внутри, на дальней стене, висели часы. Три часа тридцать три минуты утра.