На игле - Честер Хаймз

Великан вскочил на капот седана, а оттуда перепрыгнул на крышу черно-белого патрульного джипа. Установленный на пожарной машине прожектор на какое-то мгновение выхватил из темноты его застывшую, напряженную, нелепо скрюченную фигуру.

И тут, совершенно машинально, один из полицейских вытащил пистолет и прицелился в великана. В ту же секунду, как по команде, выхватил свой длинноствольный вороненый револьвер Гробовщик и ударил им по пистолету полицейского. Пистолет выстрелил. Великан взмыл в воздух и, ломая сучья, исчез в листве парка.

От звука выстрела и вида падающего с машины великана все на мгновение замерли. У всех промелькнула одна и та же мысль: альбинос убит. Каждый реагировал на это по-своему, но оцепенение на какую-то долю секунды охватило всех — и полицейских, и пожарных, и детективов.

Молчание прервал Гробовщик.

— Нельзя убивать человека только за то, что он дал ложный сигнал тревоги, — сказал он стрелявшему.

Но полицейский не собирался убивать великана и поэтому воспринял упрек Гробовщика близко к сердцу.

— Ты бы молчал! — огрызнулся он. — Кто убил человека только за то, что тот воздух испортил, а?

Изрезанное шрамами лицо Гробовщика перекосилось от ярости. Эта история, единственное позорное пятно на его биографии сыщика, до сих пор не шла у него из головы.

— Ты врешь, ублюдок! — закричал он, и в темноте угрожающе блеснул вороненый ствол револьвера.

— Ты что, спятил, Эд? — крикнул другу Могильщик; он успел схватить его револьвер за дуло и отвести ствол в сторону, а самого Гробовщика повернуть к себе лицом. — Держи себя в руках. Это же шутка.

— Эти двое черномазых совсем спятили, — прохрипел полицейский, которого, в свою очередь, крепко держали за руки сослуживцы.

— Никакая это не шутка, — буркнул Гробовщик, но сопротивляться Могильщику, который оттащил его в сторону, не стал.

В свое время Гробовщик действительно убил человека, но не за то, что тот испортил воздух, а потому, что попытался плеснуть сыщику в лицо духами. Гробовщик выстрелил, решив, что во флаконе не духи, а кислота: однажды его уже обливали кислотой, о чем свидетельствовали многочисленные швы на лице. Могильщик понимал, что спорить с белыми полицейскими бесполезно: в полиции ведь знали, как в действительности было дело, и перевирали эту историю нарочно, чтобы Гробовщика подразнить.

Перепалка продолжалась не больше минуты, но за это время великан успел уйти. Со стороны Риверсайд-драйв парк был ухоженным и хорошо просматривался, однако, плавно спускаясь под гору, туда, где проходила шестирядная Западная автомагистраль, а за решеткой тянулась железная дорога, по которой из Нью-Йорка шли товарные поезда, превращался в настоящие джунгли.

Полицейский услышал, как великан продирается сквозь густой кустарник, и закричал:

— Он побежал к реке!

Погоня возобновилась. В историю об ограблении и убийстве не поверил никто.

— Пусть сами его ловят, — не без злорадства сказал Могильщик.

— Пусть, я не против, — откликнулся Гробовщик. — Он так далеко оторвался, что им его все равно не поймать.

Могильщик снял фетровую шляпу и отер ладонью пот, выступивший из-под коротко остриженных курчавых волос.

Они обменялись взглядом людей, привыкших за много лет совместной работы понимать друг друга с полуслова.

— Думаешь, тут что-то есть? — спросил Могильщик.

— Попробуем выяснить. Вот будет фокус, если за то время, пока разыгрывалась вся эта комедия, кого-то действительно грабили и убивали.

— Представляю, какой тогда подымется шум. Гробовщик подошел к газону, посмотрел на карлика, нагнулся и пощупал ему пульс.

— Ну, что скажешь про своего дружка, Джейк?

— Он никуда отсюда не денется. Еще успеешь с ним поговорить, — сказал Могильщик. — Пошли. Ведь не исключено, что этот полоумный верзила по кличке Мизинец говорил правду.

2

К этому времени Риверсайд-драйв окончательно пробудилась от сна. Из выходящих на улицу темных окон высовывались похожие на привидения испуганные жильцы; квартиры окнами во двор, наоборот, были ярко освещены, как будто только что началась война.

Дом, который искали детективы, оказался девятиэтажным кирпичным зданием со стеклянными дверьми, за которыми виден был тускло освещенный вестибюль. Дверь была на ночь заперта. Рядом с блестящей хромированной табличкой «Управляющий» торчала кнопка звонка. Гробовщик уже протянул к звонку руку, но Могильщик, покачав головой, его остановил.

Несмотря на то что улица была забита пожарными и патрульными машинами, полицейскими в форме и пожарными в касках, выглядывавшие из окон жильцы смотрели на двух чернокожих с нескрываемой опаской.

Гробовщик заметил это и сказал:

— Они, наверно, приняли нас за взломщиков.

— Аза кого, по-твоему, они должны принять двух цветных, которые забрели ночью в белый район? — усмехнулся Могильщик. — Если б я в это время суток увидел в Гарлеме двух белых, то наверняка решил бы, что они блядей ищут.

— И был бы прав.

— Не больше, чем жильцы этого дома.

Справа от подъезда за железной оградой протянулась в обход дома узкая бетонная дорожка. Ограда была заперта.

Могильщик схватился за верхнюю перекладину, поставил ногу на среднюю, подтянулся и перелез через ограду. Гробовщик последовал его примеру.

Откуда-то сверху послышался злобный шепот, но сыщики решили им пренебречь.

Пройдя по бетонной дорожке футов сто, они увидели подвальное зарешеченное окно, откуда, отражаясь фиолетовым квадратом на стене соседнего здания, пробивался свет. Сыщики на цыпочках подошли к окну и, встав на колени, заглянули внутрь.

Комната была забита скарбом, оставшимся от многих поколений квартиросъемщиков. Чего здесь только не было! По стенам громоздились комоды, высокие и низкие, а между ними стояли мраморные статуэтки, напольные часы, декоративные тумбы в виде жокея на лошади, пустые клетки для птиц, аквариум с разбитым стеклом и три изъеденные молью чучела, два — беличьих и одно, полинявшее, — совы. У окна стоял круглый обеденный стол, окруженный ветхими стульями и покрытый выцветшей красной шелковой занавеской. В простенке между двумя дверьми, одна из которых вела на кухню, а другая — в спальню, возвышался старинный орган, на котором были расставлены фарфоровые безделушки. Напротив органа, один на другом, стояли два телевизора, а на верхнем — еще и допотопный радиоприемник. Почти вплотную к этой пирамиде, чтобы можно было не вставая включать и выключать телевизор, были придвинуты диван и два кресла, из которых торчала вата. На крытом линолеумом полулежали вытертые циновки.

На низком комоде стояла лампа синего цвета, а на обеденном столе — красного. В душном воздухе едва слышно стрекотал стоящий на высоком дубовом комоде маленький вентилятор.

Телевизор был выключен, а радио работало. Шла программа для полуночников, из металлического динамика раздавался голос Джимми Рашинга. «Старая, как мир, любовь в сердце моем…» — пел он.

На диване, вполоборота, повернув голову к столу и похотливо улыбаясь, сидел с бутербродом в руке молодой негр в грязно-белой чалме и в длинном пестром балахоне.

Вокруг стола, сжимая в руке высокий стакан с темным ямайским ромом, танцевала хорошенькая мулатка в платье, очень похожем на мешок с прорезями для рук и головы. Это была высокая, худощавая женщина с узкими бедрами сборщицы хлопка и большими, налитыми грудями кормилицы. Она шаркала босыми ногами по циновкам и вздрагивала всем телом. Спереди из ее «мешка» то и дело показывались худые острые коленки, сзади, точно у курицы, что откладывает яйца, — узкие, подрагивающие ягодицы, а сверху, словно рыльца голодных поросят, выглядывали готовые выпрыгнуть наружу тугие груди.

У мулатки было длинное скуластое лицо с плоским носом, тяжелым подбородком и узкими желтыми глазами. На плечи падали густые, волнистые, густо смазанные бриолином черные волосы. Танцуя, она время от времени делала африканцу глазки.

Могильщик постучал в окно.

Мулатка вздрогнула и вылила ром на шелковую занавеску.

Первым увидел сыщиков африканец. Его зрачки побелели.

Затем, повернувшись к окну, заметила их и мулатка. Ее большой широкий рот с полными губами скривился от злобы.

— Убирайтесь отсюда, черномазые, а то полицию вызову, — закричала она глухим, срывающимся голосом.

Могильщик вынул из бокового кармана пиджака кожаный, на войлочной подкладке бумажник и показал ей свой полицейский жетон.

Мулатка помрачнела.

— Черномазые легавые, — злобно сказала она. — Только и умеете, что шлюх гонять. Чего вам надо?

— Войти, — сказал Могильщик.

Она посмотрела на стакан рома с таким видом, словно не знала, для чего он нужен, а потом, помолчав, сказала: