Том 4. М-р Маллинер и другие - Пэлем Вудхауз

— Ты выглядишь вполне здоровеньким. И очень глупо с твоей стороны обращать внимание на девичьи отказы. Я влюблена в мужчину, который отказывает мне двадцать лет. Думаешь, я отчаиваюсь? Ни боже мой. Я не оставляю стараний, и, кажется, он потихоньку начинает сдаваться.

— Ты меня удивляешь.

— Чем же?

— Твой образ как-то не вяжется с нежными чувствами.

— Почему?

— Я неточно выразился, — поправился он, перехватив взгляд собеседницы, в котором мелькнула угроза. — Просто невозможно представить, чтобы нашелся человек, способный сопротивляться тебе целых двадцать лет.

— То-то же.

— Он будет твоим, Билл. Стой на своем.

— Непременно. И ты тоже.

— Обязательно. Давай оба будем стараться.

— И потом вместе справим свадьбу.

— Зададим жару.

— А теперь, умоляю, переменим тему и поговорим о деле. Нельзя же весь день убить разговорами о любви. Ты получил мою телеграмму?

— Я потому и прибыл.

— А письмо, где я описала все подробности моего проекта?

— Никакого письма я не получал.

— Ах, да, конечно! Я сейчас вспомнила, что забыла его отослать. Ничего, еще не поздно. Мы, мальчик мой, на пороге неслыханной удачи. Напали на золотую жилу.

— Дуй дальше, Билл. Ты меня страшно заинтриговала. Билл выразительно постучала ему пальцем в грудь.

— Тебе никогда не приходило в голову, Джо, что мы со своей писаниной всю жизнь играли не на своем поле?

— Что значит — не на своем поле?

— На поле неудачников. Сосунков. Идиотов. Чего мы добились, горбатясь на бульварные журнальчики и студийных боссов? Ничего.

— Следовательно?

— Мы должны переквалифицироваться в литературных агентов.

— То есть?

— То есть, представлять интересы авторов. Мы уйдем в тень и дадим возможность другим работать, а сами станем снимать свои десять процентов как офицеры и джентльмены.

— Как это тебе пришло в голову?

— Меня осенило, когда я обедала со своим кровососом, который решил отойти от дел. Я сразу заметила, что этот тип не в своей тарелке. Расслабившись под воздействием пары сотен и копченой лососины, он со стоном зарылся лицом в ладони и объявил, что больше не может. Выбился из сил. Должен завязать с делами. Дошло до того, что видеть не в состоянии никого из авторов. Достали они его. Он полагал, что Провидение наплодило в миру писателей не без умысла, только вот в чем он заключается, непонятно. Посему он счел за лучшее провести вечер своей жизни где-нибудь в уединении, скажем, на Виргинских островах, куда не доберется никто из этого племени и где его ждет свобода. Чтобы не томить тебя долгим рассказом, доложу, что мне удалось уломать его, и он подписал в мою пользу отказную, или как это там называется. Действовать надо молниеносно, потому что если мы не войдем в дело за неделю, он передаст клиентуру кому-нибудь другому. Словом, пришла пора, чтобы все люди доброй воли пришли под наши знамена.

Джо почувствовал, как ее энтузиазм передается и ему. Мысль превратиться в представителя интересов других авторов его не посещала, но теперь он понял, что, изучая рыночную конъюнктуру, подсознательно стремился к чему-то в этом духе. Подобно всем писателям, он придерживался мнения, что из всех способов наживы в условиях нашей цивилизации самым легким был именно путь представительства от лица литераторов. В этой отрасли бизнеса для преуспеяния достаточно обладать способностью положить в конверт рукопись и лизнуть языком почтовую марку. Пусть другие ходят в потрепанной одежде и рваных башмаках, на литературных агентов это не распространяется.

Перед ним забрезжили радужные видения: Кей, узнав, что он отныне принадлежит к состоятельному меньшинству, которое представляет интересы других, рыдает у него на груди, сожалея, что опрометчиво исключила его из разряда тех, кого французы именуют homme serieux. Но тут снова раздался голос Билл:

— Он запросил двадцать тысяч.

Сладкие грезы разлетелись в осколки, словно суповая тарелка, вырвавшаяся из рук неуклюжей официантки. Из горла у него вырвалось какое-то бульканье, и когда он смог наконец совладать с голосом, тот зазвучал низко и хрипло:

— Двадцать тысяч?

— Вот именно. Он начал было нести какую-то дичь насчет тридцати, но я его быстренько образумила.

— И ты надеешься достать эту сумму?

— А что такого?

— И на какой же банк ты наметила налет?

Джо съежился в кресле — Вильгельмина Шэннон вновь возвысила голос:

— При чем тут какой-то банк и какой-то налет? Я рассчитываю на то, что ты тряхнешь мошной. Разве ты у нас не денежный мешок?

— У меня есть тысяча долларов. Вряд ли тут можно вести речь о мешке.

— Как, тысяча? А куда делся выигрыш?

— Унесен ветром.

— Ах ты, юный транжира!

— Высокий уровень жизни, налоги и прочее. К тому же, Билл, ты не учитываешь, что эти радиовыигрыши — туфта. Не верь газетным бредням. Мне выдали выигрыш в основном консервированным супом. Возьмет этот тип восемь тыщ жестянок в ассортименте? Может, он любит поесть супчику. Пожалуйста: томатный, гороховый, куриный, спаржевый…

Пожилой джентльмен, тянувший что-то через соломинку за своим столиком в другом конце зала, конвульсивно дернулся и чуть не проглотил соломинку, потому что Билл снова возвысила голос.

— Развеяна еще одна иллюзия, — сказала она. — Тебе остается сопроводить меня в приют для старушек.

Ее отчаяние тронуло сердце Джо. Ему было не свойственно подолгу пребывать в унынии, и он уже начал потихоньку оправляться от тягостных дум.

— Не падай духом, Билл. Неужто нам негде раздобыть деньжонок?

— А где?

— В центре Санта-Моники было такое злачное местечко под названием «Перелли», где можно попытать судьбу. Надеюсь, оно не прекратило своего существования. Можно взять мою тысчонку и поставить на кон.

— Не дури.

— Пожалуй, ты права. А может, перехватим у кого-нибудь? В Голливуде должно быть полным-полно рисковых людей, которые могли бы ссудить нам чуток.

— Что-то они мне не попадались.

— А миссис Корк?

— Адела? У нее снега зимой не выпросишь. Даже на Аляске. Нет, это конец. Отчаяние — вот мой удел, — произнесла Билл и величественно направилась к двери, словно отступающий из Москвы Наполеон в юбке.

После ее ухода Джо на некоторое время погрузился в размышления о капризах судьбы, которая то обольщает тебя золотыми снами, то выбивает почву из-под ног. Но уныние, как было сказано, не входило в число его грехов. И во мраке для него уже заблестел лучик света. С превращением в миллионера придется, видимо, повременить, подумал он, но ведь деньги — еще не все, и хотя мир, как известно, юдоль печали, в нем обретается девушка, которую он, Джо, любит. Следуя в желтом такси со стоянки возле книжной лавки Мэрион Хантер до конца Аламо-драйв, он с восторгом устремит свой взор на дом, в котором она обитает. Если немножко повезет, он может даже ее увидеть.

Спустя двадцать минут, сидя в желтом такси, Джо взирал из окошка на широкие ворота и обсаженную деревьями подъездную бетонную дорожку, которая вела к дому, увы, недосягаемому для его взгляда. Джо чувствовал себя паломником, достигшим вожделенной святыни. К чувству возвышенного благоговения примешивалось и вполне мирская мысль: да, миссис Адела Корк правильно выбрала среди миллионеров. Он отдал должное обширности и ухоженности владения, а когда на дорожке внезапно вырос натуральный английский дворецкий, явно импортированный непосредственно из страны обитания, всякие сомнения, которые могли бы возникнуть относительно наивысшего статуса этой усадьбы среди лучших домов Голливуда, рассеялись на корню. Дворецкий шел с подносом, уставленным бокалами с коктейлями.

По-видимому, именно эти коктейли навели Джо на мысль, что пора возвратиться и сделать распоряжения насчет ужина. Сгущались калифорнийские сумерки, и желудок, привыкший получать удовлетворение без проволочек, уже сигнализировал о своих нуждах в высшие инстанции. Сожалея о необходимости повиноваться низменным побуждениям, Джо готов был с неохотой приказать водителю, чтобы тот повернул назад, когда за ворота прогулочным шагом вывернул высокий представительный джентльмен преклонных лет, похожий на римского императора, увлекшегося углеводами. Он выглядел настолько внушительно, что Джо тут же решил, что судьба уготовила ему встречу с тем, в ком он сейчас особенно нуждался, одним из сильных мира сего, для кого двадцать тысяч — не деньги.

Ясно как день — кто еще это может быть, как не плутократ Корк, дорогой друг тети Аделы? С первого взгляда понятно, что у него полны карманы зеленых. Есть нечто трудноуловимое, что отличает очень богатых от простых смертных. Они как-то иначе смотрятся. Иначе ходят. Иначе произносят: «Эй, такси!»

Именно этот возглас издал сейчас представительный джентльмен, и Джо успел подивиться, зачем этакому Крезу такси, но тут же нашел простое объяснение. Какая-то незначительная неполадка с «линкольном», «кадиллаком» и обоими «роллс-ройсами», что стоят в гараже.