Ада Даллас - Верт Уильямс

Ее признание, конечно, изменило положение вещей. Состояние полного – как считал я – отсутствия эмоций исчезло, на смену ему пришла новая противоречивая по своей сущности ситуация: мы были любовниками, но не влюбленными. Мы были, как и прежде, вместе, но отношения наши изменились, потому что между нами стояло ее признание.

Больше она этих слов не повторяла. Я высказалась, говорил ее вид, а ты волен поступать, как тебе вздумается.

Я испытывал желание, искушение сдаться. Но хорошо понимал, что меня ждет, а потому сопротивлялся изо всех сил. Она же молчала, не пытаясь настаивать, и ее предложение мало-помалу обретало инерцию айсберга. Мне приходилось сопротивляться все больше и больше. Однако наши отношения внешне остались прежними, и однажды в конце недели мы очутились на одном из островов возле побережья Луизианы.

Добрались мы туда на пароме. Паром ходил дважды в день; мы сели на него под вечер, и я чуть не свернул себе шею, разглядывая рулевую рубку и неглупую и вместе с тем непроницаемую физиономию паромщика. Звякнули сходни, и я, съехав с парома, двинулся в сторону отеля. Отель стоял на порядочном расстоянии от воды, и из одного окна нашего углового номера просматривался весь остров. Он лежал низко и был почти голым, если не считать бородатых с толстыми стволами пальм, которые в ряд стояли у кромки воды и круто склонялись под порывами морского ветра в сторону отеля. Сезон уже кончился, и отель был почти пуст. В тот вечер в ресторане – функционировала лишь часть его, – кроме нас, сидели еще две пары. В вестибюле тоже было мрачно и пусто. Мы с Адой поднялись к себе в номер и провели время за игрой в карты.

На следующее утро я проснулся раньше Ады и, стараясь ступать бесшумно, подошел к окну. Оно было приоткрыто, и морской ветер пробрался сквозь куртку пижамы, мне стало холодно. Внизу по коричневому пляжу катились, растекаясь в белую пену, серые волны, и я слушал их шум, степенный и размеренный, как удары сердца великана.

Внезапно я почувствовал теплое прикосновение к плечу. Рядом со мной стояла Ада, уже умытая и причесанная.

– Посмотри, – сказала она. – Что может сравниться со стихией? Она так величественна, что никакие убийства или самоубийства, самые низкие или самые благородные, какое бы обличье они ни принимали, не могут замутить ее воды, загрязнить ее.

– Никто из твоих знакомых никогда не решится на самоубийство, детка.

– Конечно. Ни они, ни тем более я.

Я смотрел на нее и еще раз подумал, что отказаться от нее совсем нетрудно. Но я продолжал игру.

Мы оделись и спустились к завтраку.

В ресторане, кроме нас, никого не было. Отсутствовали даже официанты, и обслуживала сама хозяйка. Это была высокая, полная, черноволосая женщина с обветренным до красноты, тронутым временем лицом, которой с успехом можно было дать и сорок пять лет и шестьдесят. Когда-то у нее была отличная фигура. И сейчас она двигалась вызывающе, с какой-то угрозой: попробуй скажи, что она уже не та. В памяти что-то мелькнуло. Она мне кого-то напомнила, но кого, на память не приходило.

На пустынных пляжах, колотясь о деревянные стены старого отеля и сотрясая стекла затворенных окон, бушевал ветер.

– Будет шторм? – спросила Ада.

– Наверное. Ветер куда сильнее, чем утром. Прислушайся.

Звенели стекла, и я слышал глухой рев прибоя на песчаном пляже.

После завтрака Ада сказала:

– Может, пойдем погулять?

– Подожди, сначала я расплачусь за завтрак.

Я позвал хозяйку. Она подошла и объяснила:

– Нет, платить не нужно. Стоимость завтрака войдет в общий счет. Заплатите, когда будете уезжать.

Она улыбнулась и ушла.

Мы вышли из зала, и тут я вспомнил: хозяйка отеля была похожа на ту, из Мобила. У этой был только более благородный вид. А может, они мне только показались похожими, эти две стареющие женщины.

Вслед за Адой я вышел в серый сумрак дня. Дул холодный ветер, затянутое облаками, тусклое небо нависало над головой, а гребни свинцовых волн были покрыты белой пеной. Порывы ветра клонили пальмы чуть ли не до бурого песка, остроконечные темно-зеленые листья трепетали на мрачном фоне надвигающейся бури.

– Пойдем к морю.

Она взяла меня за руку. Мы пошли мимо пальм к узкой полосе коричневого песка, на который набегали серо-белые волны.

– Постоим минутку, – сказала Ада.

– Тебе не холодно?

– Ничего.

Мы стояли рядом. Пока она следила, как, вздымаясь, набегали и с грохотом обрушивались на песок горбатые волны, я любовался четкими линиями ее покрытого загаром лица, золотом растрепанных ветром волос и решительным взглядом темно-серых глаз.

– Здесь, возле этой воды, я почти понимаю, что я такое, – не оборачиваясь, сказала она.

– Что же именно?

– Почти, сказала я. Не совсем. Но тебе, пожалуй, лучше оставаться в неведении. Тебе, наверное, не следует до конца понимать, чего я хочу. Могу только сказать, что глубоко внутри, куда ты никогда, никогда не сможешь проникнуть, живет та же стихия, которая в любую минуту способна сорваться с цепи.

Я ничего не сказал, но ощутил сильный порыв холодного ветра и порыв ее любви, которая тоже была холодной, потому что я ее боялся.

Наконец она обернулась.

– А кто ты, Стив? Чего ты хочешь?

– Чего я хочу? Ничего.

Я боялся и одновременно хотел ее любви. Она была так близко. Мне нужно было лишь перестать сопротивляться.

– И никогда не хотел?

– О нет, когда-то я хотел очень многого. Но это было давным-давно.

– Чего? Скажи мне.

– Все очень просто. Хотел стать великим. Не великим полководцем, не великим государственным деятелем или еще кем-нибудь. А просто великим. Обладать величием, держать его в руках, как держат драгоценный камень или бутылку. Мне было безразлично, в каком виде я его обрету, лишь бы владеть им.

Впервые я признался в этом во всеуслышание.

– И ты что, не знал, как этого добиться?

– Я только думал, что знал, – засмеялся я, и она сжала мой локоть. Я могу вот-вот сдаться, подумал я и заговорил быстро-быстро: – Я считал, что обрету величие в театре. Знаешь, – добавил я, смеясь, – по правде говоря, я немало потрудился на этом поприще, но по-настоящему не предпринял никаких шагов. Я так никогда и не сделал ни единого хода, а делать ходы нужно даже тогда, когда ты еще не решил окончательно, какой вариант будешь разыгрывать. Если хочешь преуспеть, нельзя бояться неудач.

– А что ты намерен предпринять сейчас?

– Ничего. Все позади. Повторяю, ничего. Абстрактное Ничего с заглавной буквы. Поэтому я и стал телерепортером.

– Разве это так уж плохо?

– Совсем не плохо. Это как раз то, что мне сейчас требуется.

Теперь я был уверен, что не сдамся, не приму ее предложения. Вполне возможно, оно мне не под силу. Мое сопротивление оказалось успешным. Я торжествовал и в то же время испытывал чувство утраты.

– Бедный Стив!

– Нечего меня жалеть, – рассердился я. Ей явно было жаль меня.

– И тебе этого достаточно?

– А кто я такой, чтобы претендовать на большее? – Я хотел было сказать, что давно уже наполовину мертв, но вовремя остановился. – И кстати, чего хочешь ты? Ты считаешь, что должна получить сполна? Да?

– Не знаю. – Теперь она не смотрела на меня. – Но я постараюсь получить. И скрывать этого не собираюсь.

– И куда же заведут тебя твои попытки, как ты думаешь? – Наверное, я был жесток. Но это получилось помимо моей воли.

– Я хочу заставить мир признать, что я существую. Я хочу заставить его сказать: "Да, ты есть, и никакие удары судьбы не могли этому помешать. И если я причинил тебе что-либо дурное, то и ты отплатила мне". Я хочу сделать так, чтобы мир не мог не признать, что я существовала.

– И это все? – засмеялся я.

– Ни в коем случае. Я отплачу каждому негодяю, который когда-нибудь обидел меня или осудил. Они еще узнают, кто я и на что способна. Я раздавлю их, как вот эту медузу.

И она втерла медузу в песок.

Зашелестели на ветру листья деревьев, и на наши лица упали первые капли дождя. Ветер принес с собой дождь и запахи моря.

– Сейчас хлынет ливень, – заметил я. – Пойдем обратно.

Но ее пальцы только сильней сжали мой локоть.

– Подожди.

Капли дождя были холодными, они прыгали по лицу Ады. Где-то далеко пророкотал гром. На испещренной пунктиром линии горизонта, где смыкались темное море и небо, вспыхнул зигзаг молнии, осветившей мир на мгновенье желтым светом. Стеной полил дождь.

– Мы промокнем. – Я дрожал в одной рубашке, прилипшей холодным пластырем к телу.

Она прижалась ко мне.

– Я тебя согрею.

Я почувствовал прикосновение ее стройной спины и ощутил под руками округлость упругой груди. Блузка у нее была мокрой, и от нее тоже веяло холодом. Потом в моих объятьях она начала согреваться, наши тела соприкасались, и я почувствовал тепло.

Влажные, уже не золотые, а потемневшие от воды и разметавшиеся по ветру волосы лезли мне в лицо.