Круглый счастливчик - Леонид Треер

Или, скажем, телевизоры. Купил я полгода назад цветной ящик за 700 рублей. Вечером включил — на экране осьминог шевелится под музыку. Думал, «В мире животных» смотрю. А оказалось, балет был. Диктор потом сообщил. Мол, вы смотрели «Щелкунчика». С трудом сдал я этот ящик — выдали другой. Изображение есть, звука нет. Правда, женщина по второй программе, в уголке, что-то объясняет на пальцах, но я ее не понимаю. И опять побежал в мастерскую… Вот и получается: завод штампует — покупатель мучается. А надо, чтоб мучались вместе. Умельцы, которые такие телевизоры шлепают, обязаны их покупать!

Вы можете возразить. Мол, дело не только в одном заводе или фабрике. Мол, виноватых гораздо больше. Согласен! У меня это учтено. Разберемся на примере дамских сапог. Дамы, как вы знаете, обожают сапог заграничный, а от нашего нос воротят. Хотя он и дешевле. Идем на обувную фабрику и спрашиваем. Почему, дескать, отстаете от мировых стандартов? Они в ответ загибают пальцы. Кожкомбинат дает плохую кожу. Раз! Химкомбинат дает грубый материал. Два! Нет новых автоматических линий. Три! Фурнитура поступает немодная. Четыре! В-пятых… Для загибания пальцев не хватит рук и ног. Когда причины отставания сапога найдены, действуем согласно песне: «Если радость на всех одна, на всех и беда одна». Поздравим обувщиков и их поставщиков с успешным выпуском хреновых сапог, и пусть носят их сами, в принудительном порядке, увлекая нас с вами личным примером.

С вашей стороны возможна реплика. Допустим, товар женский, а слепил его мужчина. Или наоборот. Мол, тут метод дает осечку. Ничего подобного. На этот случай привлекаем членов семей. Сшил мужчина дамский предмет — супруга обязана его купить. И наоборот. Хорошо бы также добавить к списку страдальцев тещу с тестем и свекровь со свекром. При таком порядке родственники автоматически включаются в борьбу за качество.

Теперь насчет главков и министерств. Про них забывать нельзя. От них, как от дирижеров, зависит вся музыка. Если не сблизим их интерес с покупательским, толку не будет. Отсюда задача: заставить каждого, кто сидит в главке или министерстве, потреблять продукцию своей отрасли. Товары, известно, бывают двух типов: со Знаком качества и еще хуже. Предлагаю, чтоб министерские товарищи приобретали только второй. Не в «саламандре», скажем, ходили, а в тех самых быстрорастворимых копытах, которые почему-то называются обувью. Они, конечно, будут возражать. Но ежели выйдет указ, им деваться некуда. У них спасение будет одно: выводить отрасль на уровень тех самых образцов, которыми они привыкли пользоваться.

Понимаю, план мой понравится не всем. Скажут, зачем нам такой кнут? Каждый, мол, имеет право покупать, что хочется. Золотые слова! Но можно иметь право и не иметь возможности. Как говорится, что посеешь, то и пожнешь. Вот я и предлагаю, чтоб все, от рабочего до министра, пожинали плоды своего труда. Год попожинают, два, а там, глядишь, и покончим с этим проклятым дефицитом.

Прошу напечатать мог письмо для широкого обсуждения.

В ЛОВУШКЕ

Летом сего года, в первом часу ночи, переходя улицу, инженер Гуров упал в пропасть. Пролетев метров пять, он шлепнулся на влажную глину вполне удачно, если не считать прикушенного языка. Для ясности сообщим, что возвращался он с банкета по случаю юбилея шефа, был не пьян, но — и не трезв. Почти час провожал он смешливую дамочку, которая внушала надежды, но у самого дома вдруг перешла на «вы» и грубо исчезла в подъезде. В результате Гуров очутился у черта на куличках и блуждал по новому микрорайону, пока не угодил в яму.

Траншея напоминала каньон. Задрав голову, Гуров увидел звезды и больше ничего. Он обозвал недобрым словом дамочку, заманившую его в эти края, и отправился в путь. Чтобы не провалиться куда-нибудь еще, инженер опустился на колени и передвигался на четвереньках, щупая почву рукой. Преодолев метров десять, он вдруг услышал прямо над ухом: «Ну куда прешь, луноход?!»

Гуров застыл, словно ящерица, зажмурил на секунду глаза. Открыв их, он увидел перед собой заросшую щетиной физиономию. Незнакомец сидел на земле, прислонившись спиной к стене траншеи, вытянув длинные ноги, как шлагбаум. Продолжая стоять на четвереньках, Гуров спросил невпопад:

— Вы тут по делам или так… по ошибке?

— Живу здесь, — кратко ответил гражданин.

«Похоже, шизик…» — с тревогой подумал Гуров.

— А я упал, — сообщил он для поддержки беседы. — Шел себе, шел и — провалился!

Местный житель безмолвствовал.

— Не подскажете, где тут выход? — спросил инженер.

— Выхода нет! — отрезал мрачный тип.

Не поверив, Гуров двинулся прежним курсом. Траншея кончилась тупиком, где чернел вход в бетонную трубу. Путешествовать по трубе Гуров не рискнул и повернул назад. В другом конце он уперся в глухую стену, на которой висела табличка «Стой! Прохода нет!» Приунывший инженер вернулся к небритому и, усевшись напротив, стал думать.

Мысли его были прерваны коротким вскриком, послышался глухой удар, точно бухнулся на дно траншеи мешок с песком, и наступила тишина. Затем из темноты, прихрамывая, вышел плотный человек в светлом испачканном костюме.

— С прибытием! — сказал Гуров. Новичок отшатнулся, вскинув руки к лицу, но убедившись, что бить его не собираются, успокоился.

— Будаев Алексей Сергеевич, — представился он. — Из «Вечерки».

— Гуров Валерий Иванович, — сказал инженер.

— Дикость! — произнес Будаев. — Год назад я лично писал фельетон насчет этой канавы. Был ответ из треста, мол, срочно принимаются меры…

Небритый отозвался злорадным клекотом.

— Надо как-то выбираться, — заволновался фельетонист. — Давайте покричим! Вокруг жилые дома. Должны услышать.

Гуров не возражал.

— Раз, два, три! — отсчитал Будаев, взмахнул по-дирижерски рукой, и дуэт протяжно заревел: «Помогите!» Кричали они минут пять, но никто не отозвался на глас вопиющий. Лишь где-то затявкала проснувшаяся дворняга.

— Предлагаю акробатический этюд, — сказал инженер. — Вы становитесь мне на плечи, товарищ забирается на вас — как раз пять метров и получится…

— Кончай пороть! — небритый сплюнул. — Тут на ногах еле стоишь, а он с этюдами лезет!

— И давно вы здесь поселились? — спросил Гуров.

— Неделю назад, — абориген вздохнул.

— Чем же вы питались? — поинтересовался Будаев.

— Горох сеял, — мрачно пошутил небритый.

— Черт знает что! — воскликнул фельетонист. — Если про это написать, никто не поверит. В крупном городе, в конце двадцатого века — нет, не поверят!

— Сколько же мы продержимся, если нас не обнаружат? — озабоченно спросил инженер.

— Кого-то придется съесть, — бесстрастно произнес «местный житель», остановив взгляд на упитанном Будаеве.

— Но, но! — крикнул Алексей Сергеевич. — Ваши людоедские шуточки мне не нравятся!

В этот момент раздался женский вопль, светлое пятно мелькнуло во тьме, резко загремели бутылки. Будаев с Гуровым бросились на помощь. Пышная блондинка с внушительной хозяйственной сумкой сидела на дне траншеи. При виде мужчин она вскочила и заверещала: «Только суньтесь, бандюги! По восемь лет получите! Милиция! Милиция!!»

Оторопевшие джентльмены не решались приблизиться.

— Какое знание уголовного кодекса! — обиженно произнес Будаев. — Мадам, вы нас убедили… Мы исчезаем!

— Нет, нет! — быстро среагировала блондинка. — Не уходите! Это я так, с перепугу… Вы извините. Меня Люда зовут, работаю в «Кедре», официанткой… — она склонилась над сумкой, заохала. — «Черные глаза» вдребезги, Нинке несла на день рождения… А коньяк-то уцелел! — она засмеялась. — Молодцы армяне, выдержали испытание!

Мужчины деликатно помалкивали, принюхивались.

— Ладно, — блондинка вздохнула, — раз такое дело, давайте ужинать!

Будаев и Гуров с достоинством подсели поближе к сумке.

— Надо позвать и этого типчика, — сказал инженер и крикнул: — Эй, людоед! Королева приглашает вас на пир!

Людоед послал их подальше вместе с королевой.

Ужин удался на славу. В сумке оказалось много такого, что инженер и фельетонист видели, мягко говоря, нерегулярно. Балычок и сервилат, печень трески и буженина — все это издавало дивный, дразнящий запах. Мужчины, повеселев, без устали славили даму, называли ее прекрасной феей и целовали ей руку. Фее было приятно, и она звонко смеялась…

В разгар пира над троицей возникла фигура небритого. Он пришел на запах пищи, как приходит в деревню измученный голодом волк. Его усадили, стали угощать. Он глотал еду молча и быстро, только слышно было, как дергается кадык на его длинной шее. Насытившись, он неожиданно заплакал. Беднягу утешали, а он бормотал, всхлипывая: «Пропадем мы тут… я знаю… траншея заморожена до конца года…»