Бегство из рая. Emigration.ru (сборник) - Ирина Цыпина

А была ли наша ВСТРЕЧА?

Было напряжение, дежурные фразы и улыбки и еще какие-то слова, которыми заполняют вакуум человеческого общения. Был еще хит нашей встречи – фотографии в маленьком кожаном альбомчике, как документальное свидетельство, что они в порядке: шикарные дорогие машины, бассейн с подогревом, продвинутый тренажерный зал и джакузи под стеклянной крышей 3-го этажа с видом звёздного неба и еще, еще, еще… Они подробно рассказывали, сколько стоила им вся эта техника, какие сложности сейчас с этой чертовой недвижимостью и как рухнула биржа, а вместе с ней вложенные ими акции.

Мы с мужем молчали. Нас не было на этой встрече, мы были просто зрителями на чужой презентации. Были слушателями.

А ведь как ждали мы обмена информацией, энергетикой, чего так не хватает нам всем в эмиграции! Как хотелось, как прежде, быть на одной волне понимания, ощущения – не вышло!!! Фотографии наших детей лежали у меня в сумочке, но почему-то мне уже расхотелось продолжать этот спектакль.

О, да, они влюблены в Израиль, в Святую Землю всех евреев. Это их настоящая Родина и конечная остановка. Они следят за всеми событиями, происходящими в Израиле, так болеют за эту «маленькую героическую страну»; ходят в еврейские клубы и участвуют в работе международных форумов по израильской тематике, они проводят акции поддержки и выступают против отдачи территорий.

Миша: – Мы не отвечаем на письма наших знакомых из Израиля, в которых «стоны и вопли». Да, трудно, но ведь надо понимать ситуацию шире…

Лора: – Мы постоянно жертвуем средства на развитие ешив в Израиле, для нас это свято! Ведь мы евреи.

Я: – А может, лучше помочь конкретно кому-то, кто нуждается в помощи, кто страдает, болеет, ведь это мицва?

Лора: – Наша жизнь – в служении Б-гу, в этом смысл нашего существования, наш долг и предназначение.

Они говорили много, красиво и возвышенно, без пауз и вопросов. Вопросы были не нужны. Мы не интересовали их.

Для них важен был Израиль, как символ Вечности, символ поклонения, и в этом поклонении проступали религиозная страсть и почти языческий фанатизм. Нет, они не лгали, они были собою.

Миша: – Знаю, что в Израиле политический кризис, не выдерживает экономика, трудно. Но мы все должны страдать; в этом совершенствуется и трудится наша душа.

Лора: – Безнравственно на Святой Земле думать о себе. Это счастье – жить в Иерусалиме. Вам так повезло, ребята!

Миша: – Террор? Об этом не надо думать. Человек привыкает…

Разговор о политике не получился, весь аспект нашей нелегкой действительности в сущности их не интересует, ведь это не им выпало божественное счастье жить на Святой Земле. Израильская культура? Иврит? Нет, они – американцы, увы, а к своим корням долгий путь… Возможно, когда-нибудь…

Что читают?

Миша: – Только на английском, в Америке по-русски читают неудачники.

Лора: – Да и времени на чтение нет, надо всё успеть.

Не получилась и обеденная трапеза: наша еда оказалась недостаточно кошерной. А я так готовилась, составляла меню, накупила целую гору экзотических продуктов, полдня колдовала на кухне, украшала стол.

А назавтра в Восточном Иерусалиме был совершен террористический акт, и они поспешно уехали, забыв попрощаться. Непонятные и чужие люди. Вот и все. После этой встречи я твердо знаю: с друзьями из своей прошлой жизни я не буду встречаться, «нет меня и тех, кто жил при мне…»

Остров Эмиграция

По шкале стрессов эмиграция, как и смерть близких, приравнивается к сотне, самому высшему баллу.

Сперва были эйфория и восторг от долгожданной свободы. Потом наступила полоса разочарований – охи, стоны, слёзы, лингвистические муки и шок первых впечатлений, нечеловеческая усталость и наконец – осознание, желание сформулировать, до конца осмыслить, ответить себе на такой, казалось бы, тривиальный вопрос: «Так что же такое эмиграция?»

Эмиграция последней волны, не очень идейная и где-то даже «колбасная», непривычно интернациональная, постсоветская и по-российски безоглядно-бесшабашная, в основном безденежная и униженная, спасающаяся от экономических дефолтов и от бесконечных локальных национальных конфликтов, что стало с тобой за эти последние 15 лет?

Растворилась, сгинула в чужом краю или стала новым явлением, новым культурным островом зарубежья? Что успела, для чего отдала столько молодости, энергии, таланта, надежд и жизненных сил?

Еще не пришло время статистических расчетов, еще впереди витийствования интеллектуалов и культурологов, но уже есть огромный архив нашего опыта, чувств, наших мыслей, наблюдений, наших ответов и наших вопросов.

«Эмиграция – это особый жанр и особые правила выживания…», – когда-то давно записала я в свой дневник, обозначив тему – Дневник эмигранта. Этот литературный жанр обладает потрясающей особенностью, он написан самой жизнью, судьбами тысяч людей, оказавшихся в эмиграции. На страницах этого живого документа нет придуманных сюжетов, нет лихо закрученных интриг, ведь эта живая литература создавалась не в комфортных писательских кабинетах, не в элитарных домах творчества, не на переделкинских дачах, не в уединении приморских вилл на сверкающем Лазурном берегу.

Бег от себя. Бег от судьбы. Бег от страны. Жестко, прозаично и страшно. Почти как в итальянском черно-белом неореализме.

«…А потом были поезда, холодные и злые. Одержимость и безразличие растворяли лица людей, превращая их в серое размытое пятно. Я выпил бутылку водки, время сжалось, а потом исчезло. Оно вернулось поздним вечером, когда я открыл глаза и увидел Её. Она смотрела на меня пьяного и отупевшего, и плакала…

Потом тоже была жизнь, которой я буду стыдиться и гордиться поровну…»

Так мощно и жутко описывает начало своей дороги в эмиграцию Владимир Ободзинский в рассказе «Чужая жизнь».

Помните, у Бориса Пастернака «Февраль… Достать чернил и плакать. Писать о феврале навзрыд…»?

Убеждена, что новая волна эмигрантской литературы 90-х, написанная кровью и обнаженными нервами, трагедиями и неимоверной волей, высотой человеческого духа и азартом победы над собой достойна нашего самопризнания и прочтения. В эмиграции оказалось так много наших любимых писателей, знакомых по прошлой жизни. Это и Василий Аксёнов, и Владимир Войнович, Дина Рубина, Анатолий Алексин, Григорий Канович, Эдуард Тополь и Александр Генис, Анатолий Гладилин… этот список, безусловно, можно продолжить, но я о другом. Не они авторы Дневника эмиграции последней волны 90-х. По законам этого жанра, где каждая строка пишется собственной болью, я выскажу, возможно, спорную мысль, но тот, кто живёт в эмиграции, меня поймёт. Эмиграция для людей известных и для обычных людей «из толпы» – это абсолютно разные траектории, с разными законами выживания и разной степенью болевого шока, хотя сравнения здесь едва ли уместны. Об «окаянных днях» эмиграции 90-х когда-нибудь расскажут страницы прозы наших соотечественников, написанные в Израиле и Канаде, Америке и Германии, Италии, Бельгии, Норвегии, ЮАР, перечень бесконечен.

«Эмиграция – это не только опыт жизни в параллельном мире, но и вход в новое направление в философии, способной обнажить суть человеческой действительности до белизны костей», «Я не еврей, я гораздо «хуже» (здесь можно смеяться), я настоящий изгой, одиночка, тотальный и безнадежный нонконформист. Когда кого-то унижали, это всегда унижали меня, благодаря этому у меня всегда были хорошие друзья и истинные враги. Увы, друзей стало меньше, значительно меньше, теперь мои друзья постигают философию эмиграции…», – сколько пронзительной, выстраданной мудрости в этих скупых мужских строках, сколько за ними пережитых испытаний.

«Мне хочется думать, что в Израиле люди ближе друг другу, их должно объединять чувство опасности, чувство постоянного присутствия врага. Или я ошибаюсь?» (В. Ободзинский)

Ну что ответить? Как неоднозначны люди и их поступки? Что нет логики в человеческом несовершенстве, и что даже в декорациях войны не только любят и сострадают, но и лгут, предают, изменяют, даже себе?

И всё же в мире людей есть огромный нравственный потенциал, когда мысли и переживания выходят за пределы географических границ, когда нормальная человеческая реакция на происходящие безумства, войны и катастрофы – это строки, обращенные к людям, которые еще не разучились чувствовать чужую боль. И строки эти написаны не у нас, на горящей земле, а в благополучной, элегантной Европе:

«Когда теракт происходит в любой точке Земли, я вижу вину в этом всего мира. Не знаю, как у вас, но здесь все новости начинаются с трупов, а заканчиваются либо футбольными победами либо бриллиантовой жизнью кинозвезд. Я все больше убеждаюсь в том, что мы живем в эпоху моральной гибели цивилизации».