Военно-политический роман. Повести и рассказы - Михаил Курсеев

За чаем пришлось топать самим, чтобы долго не ждать, проводники с утра не успевали разносить всем желающим. Хоть и солнце стояло высоко, но пассажиры не спешили рано просыпаться. У кого – отпуск, у кого – командировка, но все после трудовых будней на земле, многие считали своим долгом вдоволь отоспаться на колёсах, да и очередь в туалет. А спали столько, сколько могли осилить. Некоторые за двое суток умудрялись проспать по сорок шесть часов. При этом они с гордостью говорили, что, если чай не пить, то могли проспать и сорок восемь. Это ж надо – как устали эти люди, наверно, много работали.

Мама Миши напекла ребятам в дорогу целую кучи пирожков с капустой, картошкой, вкуснейших в мире пирожков. С мясом в дорогу она боялась давать детям пирожки, в поезде жарко, мясо быстрее портилось, чем капуста и картошка. Но и эти она наказала им съесть в течение суток, поэтому пирожки надо было уничтожать, а то они станут опасными для здоровья. Осилив кое-как с помощью спутников по купе половину запаса пирожков, ребята забрались наверх на свои полки и принялись с удовольствием созерцать, мелькающие за окном картины дивной русской природы. Большой ближайший город Оренбург будет ещё нескоро, только ближе к вечеру, а всего ехать ещё почти сутки.

– Миша, а в деревне, куда мы едем речка большая? – спросил Валера.

– Мы едем не в деревню, а в село, село большое, райцентр, а речка там маленькая, – объяснил Миша.

– А какая разница между селом и деревней, село больше, чем деревня?

– Нет, бывают деревни больше, чем некоторые сёла, но раньше в селе была обязательно церковь, а в деревне не было, вот и вся разница.

– А вашем селе есть церковь сейчас?

– Была когда-то, сейчас там почта, – ответил Михаил.

– Значит, мы едем в деревню, – съязвил друг.

– Называй моё село, как хочешь, но для меня роднее уголка, чем эта деревня в мире нет, я там родился, вся моя родня там живёт, а в Узбекистане только родители и друзья.

– А зачем тебе церковь, Галина с тобой сюда венчаться не поедет, – съязвил теперь Михаил.

– Это почему не поедет?

– А там вам обоим моя родня глаза выцарапает, как узнает, что ты у меня девушку увёл, и космы вырвет, так что успокойся, довольствуйся наличием ЗАГСа в твоём родном городе.

– Во-первых, ещё не известно: кто и кого у кого увёл или уведёт, но если повезёт тебе, то моя родня в моём городе никогда тебя не тронет. Я лично тебя буду охранять в нашем ЗАГСе, клянусь, – торжественно произнёс Валера.

– Да ты что, брат, я шучу, а ты всерьёз, вот возьму и срочно женюсь на ком-нибудь в своей деревне, чтобы тебя успокоить лишь бы.

– Женилка ещё не выросла, – Валера, обидевшись, отвернулся к стене и принялся делать вид, что читает журнал.

Видно, услышав разговор ребят, желая их помирить, один из командировочных мужчин подал свой голос:

– Ребята, я случайно услышал, что вы из Чирчика?

– Да, – одновременно ответили два друга.

– Мы были в вашем городе в командировке, там итальянцы строят завод «Капролактам», слышали про такой? – продолжил он.

– Конечно, слышали.

– Так вот, это новое предприятие по современным технологиям совершенно безопасно, но у вас уже есть огромный химический комбинат. Мы считаем, что для одного города с населением в двести тысяч два мощных химических производства многовато. Мы подготовили предложения по установке очистки выбросов химического комбината, и если нас не уволят за наши предложения, то всё будет хорошо, а если наши предложения кинут под скатерть, то не знаю… – зачем-то раскрывал правительственные тайны он им, он сам не знал. Может для того, что как то хотел помочь городу, чтобы хоть через кого-то довести информацию до населения об угрожающей опасности, не в силах сделать это официально.

А просто, может, ему хотелось спасти хоть этих двух отличных ребят, угощавших их незнакомых москвичей мантами и пирожками с таким искренним восточным радушием русской души? Он знал одно то, что сейчас, раскрывая государственную тайну о том, как медленно там травят население, выдавая на-гора тонны удобрений, пороха и тротила, он совершает преступление, но считал большим злом травить народ и ничего не делать.

Его напарник вроде во всём его поддерживал, но сейчас благоразумно молчал, хотя доклад и расчёты они готовили вместе. А ведь в тридцать четвёртом, именно его отец, известный учёный химик, строил этот химический комбинат в Чирчике. Правда, сын его не помнил, в пятьдесят первом, его отца расстреляли за вредительство. Вредительство заключалось в том, что известный учёный предлагал очистные установки для выбрасываемых в атмосферу вредных веществ химическими производствами. Сейчас схемы этих установок используются во всём мире. А тогда в НКВД решили, что профессор хочет разбазарить народные средства, пытаясь ослабить мощность производства пороха, тротила, отравляющих веществ. Как пособника империализма, шпиона десяти разведок капиталистических стран, именем… приговорили к расстрелу, приговор привели к исполнению немедленно.

Сейчас, конечно, времена другие, но самодуров на любом уровне хватает во всех министерствах, если раньше НКВД боялись, то сейчас коллеги прикрывшись партийными лозунгами любое святое начинание, так закатают по кабинетам, что хуже любой лубянки. Там хоть в архивах найти ещё что-то можно, в коридорах и лабиринтах бюрократии всё пропадает бесследно.

– Я много раз был в горах, в Акташе есть вершина – «Святой Ишан», вот с этой вершины за пятьдесят километров виден «лисий хвост». Так у нас в городе называют рыжий след от дыма, идущий из самой большой трубы на химическом комбинате, а ещё у нас в городе часто чувствуется сильный запах аммиака, – рассказал Миша.

– Правильно, от этой трубы много вреда, но ещё больше вреда от труб дым которых, вы не видите и запаха не чувствуете. Кое-что делается и уже сделано, но так мало, к сожалению, поэтому, работая на Капролактаме, мы подготовили предложения и по Химпрому. Но население города тоже не должно дремать, а требовать.… Впрочем, что я говорю… Может, когда вы подрастёте, что-то изменится… – на этом разговор на эту тему закончился.

Было видно, что напарник этого мужчины всё время внимательно слушал, порой казалось, что даже пытался сказать что-то своё, но сдерживал себя. Ребята ничего не знали ни про его расстрелянного отца, ни про то, что именно его отец принимал активное участие в строительстве Чирчикского химического комбината в далёком тридцать четвёртом. Вслух им это никто не рассказал.

В обед доели пирожки с балыком из сома, балык был солоноватый, или в поезде было очень жарко, но очень хотелось пить, а холодного ничего в вагоне не было. Когда, наконец, остановились в Оренбурге, Миша бросился искать прохладительные напитки. В привокзальных киосках выбор был невелик, какая-то минералка и лимонад «Буратино», да и те тёплые. Так что он вернулся ни с чем и грустно сообщил Валере:

– Будем стойко переносить тяготы и лишения нашего путешествия, – только он это произнёс, как появилась женщина, катившая тележку с мороженным.

Не успела она открыть рот, как Михаил был уже возле неё, за ним моментально выросла очередь в полсостава. Кроме мороженного, в тележке были бутылки с холодным «Крюшоном». Миша взял весь ассортимент, имевшийся в наличии в тележке: всё и всего по четыре, по количеству пассажиров в их купе. Его попутчики стояли и курили какие-то вонючие сигареты с фильтром у входа в вагон. Михаил предложил добытое им мороженное и крюшон, мужчины согласились взять, но при условии, что не бесплатно, спорить было бесполезно, да и мороженное начинало на жаре таять, хоть уже и вечерело, но на перроне было не намного прохладнее, чем в вагоне. Висевшее впереди над локомотивом солнце, ещё ярко светило своими лучами вдоль перрона и слепило глаза.

Глава 4

Саня, тётя Нюра и родное село

Утром в Пензу поезд прибыл точно по расписанию, друзья стояли у окна и молча наблюдали, как мимо них медленно проплывало здание вокзала. На перроне Миша увидел своего двоюродного брата Саню, огромного верзилу, который заметив Михаила в окне мимо медленно проезжающего вагона, кинулся вслед бегом, смешно расставляя свои кривые ноги. Он бежал, не отрывая взгляда от окна, как бы боясь потерять брата, поэтому не замечал стоявших на перроне людей и просто сносил их со своего пути своим богатырским телом. Те молча отскакивали в сторону, не возражая и не возмущаясь. Когда через метров двести состав остановился, он стоял в первой шеренге встречающих прямо напротив выхода из вагона, вытягивая зачем-то шею, хотя был и так выше всей толпы. Мише он не дал даже выйти из вагона, с диким пронзительным криком:

– Братан!!! – схватил прямо со ступеней вагона Михаила вместе с чемоданом, связками рыбы в охапку и начал тискать, подбрасывать его вверх как пушинку. Ситуация становилась опасной для здоровья Миши, поэтому тот взмолился настолько громко, как ему позволило его, сдавленное в крепких объятьях, далеко не гигантское тело: