Великая тайна Фархелема - Юрий Леляков

— Такое не забудешь, — подтвердила Фиар. — И это же нам обоим на полугодие не подтвердили особый режим — пришлось идти в школу, как всем. После такого перерыва, а тут ещё вопрос: в чём? И решили: наверно, как обычно, какая же у нас ещё «традиционная детская одежда»? Так и пошли втроём — Джантар, Тайлар и я. Хотя конечно, им в мужскую школу, мне — в женскую, но сначала это по дороге… Но только дошли до моей школы, а там — полиция, дымовая завеса, детей хватают и запихивают в фургоны, даже не разбирая, кто какого пола — тем более, по одежде всё равно было непонятно. А мы ещё с некоторыми укрылись за кустами — и слышим, как те делятся предположениями, что случилось: ловят грабителей, прорвало трубу, найдена инфекция… Никто подумать не мог, что — просто из-за одежды! А потом ещё один полицейский, детей которого тоже схватили, направил свой фургон наперерез этому, они столкнулись, борт разворотило, кто мог бежать — бросились через пролом врассыпную, но и могли не все, и у пролома — острые края… Пришлось оказывать первую помощь — представьте, в какой обстановке, и при каком отношении к «колдовству»! Хорошо хоть, все взрослые — и оба водителя, и охрана — были без сознания…

— Как не понять, — согласился Донот. — А то ещё доказывай, что сам не виноват. И потом удивляются: почему кого-то оставили в беде, почему не найти свидетелей…

— Мы не оставили: сразу сделали вызов по ближайшему аппарату связи — не как в аварийную медицинскую службу, а просто родителям на работу, — уточнила Фиар. — А как показалось, что угрозы ничьей жизни нет — сразу, не дожидаясь, пока те приедут или эти очнутся, в обход переулками ко мне домой… И весь день слушали по городской трансляции: будто банды подростков устроили в школах и по городу беспорядки, погромы, поджоги, грабежи. А вечером под окнами — целое сборище взрослых, и мы слышали обмен мнениями: надо ввести телесные наказания, заставить учиться вообще без выходных дней и каникул, вспоминали древние казни, и тут же — какими хорошими были они сами в своём детстве, как слушались старших, и всё такое. «Благодетели» в момент откровенности… И это — когда мы одни, родители на суточном дежурстве! Всю ночь до утра, за наспех сооружённой баррикадой у двери — даже глаз не сомкнули… А уже наутро идём, смотрим: школа закрыта, занятий нет, по улице местами — действительно следы погромов, пожаров. И такие взгляды взрослых, что страшно: вдруг в самом деле бросятся на нас? Но обошлось… А с теми задержанными, говорят, разбирались ещё несколько дней — пока дошло, что дети ни при чём, это взрослые не поняли взрослых. И каких-то взрослых же и судили за погромы — но тихо, незаметно, в общественном мнении виноваты остались дети…

— А меня это застало на секретном полигоне под Моараланой, — вспомнил Итагаро. — Где я из всех школьников был единственным каймирцем. Правда, и единственным на особом режиме — хоть сам без проблемы, в чём идти в школу. И вообще там больше прошло стороной: все из разных мест, кто там помнил какие традиции… Шли просто в том, что у кого было. И потом же по всей Лоруане объявили: приходите кто в чём может, только чтобы не оскорбляло местных обычаев и понятий! Хотя тоже пойми — когда так успели смешаться народы и расы… А у меня и национальность в документах значится: шемтурсиец — но разве я знаю, какая в Шемтурси «традиционная детская одежда»? И главное — отношение сверстников потом? Однажды проявил себя «не так» — и кто ты уже до самого конца учёбы? А это и не город — гарнизон в пустыне при секретной лаборатории, и всюду — дети офицеров! Да и сами солдаты — особенно эти двусмысленные «военные плотники», «военные портные», что идут в армию, но никакой военной специальности не получают… И как их всех воспитывают, что с ними делают, что так мало похожи на людей? А потом взрослых не интересует, кто в чём виноват — и не докажешь, что хочешь жить как человек, а не дикое животное! Предпочёл бы работать с компьютером, электронной техникой, заниматься исследованиями физических полей, а в дальнейшем хотел бы — и моделированием процессов мышления, памяти… — тяжело вздохнул Итагаро. — Но пока просто вынужден осваивать иные навыки — личной самозащиты! И заранее проигрывать в уме возможные сценарии преступлений, несчастных случаев — как оправдаться, если что! Они же, мало того, что сразу не придут подростку на помощь — и потом неизвестно, как разберутся. У нас там в школе однажды нашли труп — так тех, кто нашёл, затаскали по допросам чуть не до сумасшествия, а дело не раскрыли… И вообще подумать: та же военная служба теперь — дело добровольное, в тюрьме, наоборот, сидят за преступления, ну а в школе — за что? У кого-то от неразвитого ума буйствуют эмоции, кто-то не хочет учиться, кто-то должен его заставить — но зачем это тому, кто хочет, при чём тут он? И в любой трудной ситуации только скажут: «будь мужчиной»! А как, спрашивается, «быть мужчиной» ученику младшей группы, как реально противостоять старшим, если носить в школу оружие он не имеет права? А имел бы — тоже, что за школа, где можно запросто расстаться с жизнью? А взрослые будто не понимают — пока не случится что-то серьёзное, и тут уже поднимает вой, как им страшно за себя! А нам — не страшно, когда душат мешком в подвале, всаживают в тело гвоздь, мажут в раздевалке чем-то липким, так что ничего не наденешь — и делай что хочешь? Будто для нас даже и ранения, и гибель в драках — это только такая игра? И обратиться куда-то по вопросам нашей безопасности могут только они от нашего имени, мы сами — не можем…

— И это не война, не тюрьма — мирное детство, — печально согласилась Фиар. — Но неужели и в их школьные годы всё это было нормой жизни?

— Наверно, нет, если постоянно повторяют: «мы такими не были»! — ответил Итагаро. — Будто мы хотим быть такими! Но это у них молодость состояла из сплошных подвигов — а кто такие мы, если нам можно заявить: ты ещё не человек, только заготовка человека? Да, судьба поколения: сперва пухли головы от учебных перегрузок, чтобы усвоить рекордный в истории объём информации, а потом оказалось — человечество зашло не туда, наука поглощает ресурсы, но не даёт того, что нужно «простому человеку», не отвечает на какие-то «самые главные» вопросы, и тому подобное — а ресурсы, несмотря ни на какие сверхэкономные технологии, фатальным образом на исходе… И что дальше? Готовиться к возврату на технический, бытовой и идейный уровень уж не знаю каких старых времён? «Поколение победителей, поколение строителей великой державы»… А мы — какое, как назовут нас? Поколение краха, провала, заката всех надежд? Старшие вовсю попользовались благами технической цивилизации, нам, правда, ещё тоже досталось — но что потом? Одичание от беспросветной тупости и отсутствия всякой цели? Чем и как предлагается жить дальше нам, и поколениям, что придут за нами? Тупым повторением анахроничных обрядов, дикими первобытными развлечениями? И уже действительно готовят к жизни в агонизирующей цивилизации, которой осталось только вернуться в древность?

— Это уж не знаю, — с сомнением ответил Минакри. — Вряд ли взрослые так легко от всего откажутся. Попробуй отнять прямо сейчас — такой крик поднимут…

— А мы от чего должны быть готовы отказаться? От того, что отвлекает на себя ресурсы, или — к чему кто-то не может приспособиться? И что вообще за «нужды», что за «простой человек»? Если нищий, наркоман, уголовник, кто-то со дна общества — чем таким обделён он на своём уровне? И что отобрать у нас — чтобы пошло ему впрок? Или просто у всех должно быть отнято то, к чему не могут приспособиться некоторые? Или — чего у них просто нет? И при этом мы должны быть благодарны старшим, построившим современную цивилизацию, блага которой у нас скоро отнимут, так как кому-то в ней, видите ли, плохо, но и отдельно от неё он жить не хочет, предпочитая на ней паразитировать? Но при чём тогда истощение ресурсов? Если это — очередные поиски в плане общественного равенства? Как когда-то пытались делить поровну имущество, гоняли бывшую знать на чёрные работы, так и тут: глупость, жизненные неудачи, недостаток свободного времени — на всех поровну? Хотя странное получается равенство, уже с каким-то обратным перегибом! Школьникам — трудовые повинности, будто грузчиком или землекопом не может быть «простой человек» из взрослых, но он брезгует такой работой даже за деньги — и как раз тут перегрузка детского организма никого не волнует! И что остаётся детям: тюремные хитрости по симуляции ожогов, ушибов, отравлений? Вот на днях — уже пятый выпуск по этой урезанно-надрывной программе… Для какой жизни, какой цивилизации будут подготовлены эти люди?

— И потом всё равно придётся учить чему-то серьёзному, — добавил Минакри. — Чтобы хоть как-то поддерживать достигнутый уровень цивилизации…

— Потом придётся, — не скрыл возмущения Итагаро. — Уже в институтах, на третьем десятке лет… И на что будут годны? После того, как до 18-ти лет рыли на этих «отработках» канавы, таскали дрова, камни, мусор? И называлось это: «чтобы знали, как люди жили раньше»? Хотя им — жить не «раньше», а сейчас? Что это: просто рядовое глумление, издевательство старших над младшими, оформленное как часть школьной программы — или действительно готовят к древности, грядущей вслед за современностью?