Я печален печалью разлуки - Николай Гумилев

Перчатка

На руке моей перчатка,И ее я не сниму,Под перчаткою загадка,О которой вспомнить сладкоИ которая уводит мысль во тьму.

На руке прикосновеньеТонких пальцев милых рук,И как слух мой помнит пенье,Так хранит их впечатленьеЭластичная перчатка, верный друг.

Есть у каждого загадка,Уводящая во тьму,У меня – моя перчатка,И о ней мне вспомнить сладко,И ее до новой встречи не сниму.

Орел Синбада

Следом за Синдбадом-МореходомВ чуждых странах я сбирал червонцыИ блуждал по незнакомым водам,Где, дробясь, пылали блики солнца.

Сколько раз я думал о СиндбадеИ в душе лелеял мысли те же…Было сладко грезить о Багдаде,Проходя у чуждых побережий.

Но орел, чьи перья – красный пламень,Что носил богатого Синдбада,Поднял и швырнул меня на камень,Где морская веяла прохлада.

Пусть халат мой залит свежей кровью, —В сердце гибель загорелась снами.Я – как мальчик, схваченный любовьюК девушке, окутанной шелками.

Тишина над дальним кругозором,В мыслях праздник светлого бессилья,И орел, моим смущенным взором,Отлетая, распускает крылья.

Носорог

Видишь, мчатся обезьяныС диким криком на лианы,Что свисают низко, низко,Слышишь шорох многих ног?Это значит – близко, близкоОт твоей лесной поляныРазъяренный носорог.

Видишь общее смятенье,Слышишь топот? Нет сомненья,Если даже буйвол сонныйОтступает глубже в грязь.Но, в нездешнее влюбленный,Не ищи себе спасенья,Убегая и таясь.

Подними высоко рукиС песней счастья и разлуки,Взоры в розовых туманахМысль далеко уведут,И из стран обетованныхНам незримые фелукиЗа тобою приплывут.

«Нас было пять… Мы были капитаны…»

Нас было пять… Мы были капитаны,Водители безумных кораблей,И мы переплывали океаны,Позор для Бога, ужас для людей.

Далекие загадочные страныНас не пленяли чарою своей.Нам нравились зияющие раны,И зарева, и жалкий треск снастей.

Наш взор являл туманное ненастье,Что можно видеть, но понять нельзя.И после смерти наши привиденья

Поднялись, как подводные каменья,Как прежде, черной гибелью грозяИскателям неведомого счастья.

«Мне снилось: мы умерли оба…»

Мне снилось: мы умерли оба,Лежим с успокоенным взглядом,Два белые, белые гробаПоставлены рядом.

Когда мы сказали: «Довольно»?Давно ли, и что это значит?Но странно, что сердцу не больно,Что сердце не плачет.

Бессильные чувства так странны,Застывшие мысли так ясны,И губы твои не желанны,Хоть вечно прекрасны.

Свершилось: мы умерли оба,Лежим с успокоенным взглядом,Два белые, белые гробаПоставлены рядом.

Крыса

Вздрагивает огонек лампадки,В полутемной детской тихо, жутко,В кружевной и розовой кроваткеПритаилась робкая малютка.

Что там? Будто кашель домового?Там живет он, маленький и лысый…Горе! Из-за шкафа платяногоМедленно выходит злая крыса.

В красноватом отблеске лампадки,Поводя колючими усами,Смотрит, есть ли девочка в кроватке,Девочка с огромными глазами.

– Мама, мама! – Но у мамы гости,В кухне хохот няни Василисы,И горят от радости и злости,Словно уголечки, глазки крысы.

Страшно ждать, но встать еще страшнее.Где он, где он, ангел светлокрылый?– Милый ангел, приходи скорее,Защити от крысы и помилуй!

Рассвет

Змей взглянул, и огненные звеньяПотянулись, медленно бледнея,Но горели яркие каменьяНа груди властительного Змея.

Как он дивно светел, дивно страшен!Но Павлин и строг и непонятен,Золотистый хвост его украшенТысячею многоцветных пятен.

Молчаливо ждали у преддверья;Только ангел шевельнул крылами,И посыпались из рая перьяЛегкими сквозными облаками.

Сколько их насыпалось, белея,Словно снег над неокрепшей нивой!И погасли изумруды ЗмеяИ Павлина веерное диво.

Что нам в бледном утреннем обмане?И Павлин, и Змей – чужие людям.Вот они растаяли в тумане,И мы больше видеть их не будем.

Мы дрожим, как маленькие дети,Нас пугают времени налеты,Мы пойдем молиться на рассветеВ ласковые мраморные гроты.

Сады-Якко

В полутемном строгом залеПели скрипки, вы плясали.Группы бабочек и лилийНа шелку зеленоватом,Как живые, говорилиС электрическим закатом,И ложилась тень акацийНа полотна декораций.

Вы казались бонбоньеркойНад изящной этажеркой,И, как беленькие кошки,Как играющие дети,Ваши маленькие ножкиТрепетали на паркете,И жуками золотымиНам сияло ваше имя.

И когда вы говорили,Мы далекое любили,Вы бросали в нас цветамиНезнакомого искусства,Непонятными словамиОпьяняя наши чувства,И мы верили, что солнцеТолько вымысел японца.

Невеста льва

Жрец решил. Народ, согласныйС ним, зарезал мать мою:Лев пустынный, бог прекрасный,Ждет меня в степном раю.

Мне не страшно, я ли скроюсьОт грозящего врага?Я надела алый пояс,Янтари и жемчуга.

Вот в пустыне я и кличу:«Солнце-зверь, я заждалась,Приходи терзать добычуЧеловеческую, князь!

Дай мне вздрогнуть в тяжких лапах,Пасть и не подняться вновь,Дай услышать страшный запах,Темный, пьяный, как любовь».

Как куренья, пахнут травы,Как невеста, я тиха,Надо мною взор кровавыйЗолотого жениха.

«Моя душа осаждена…»

Моя душа осажденаБезумно-странными грехами.Она – как древняя женаПеред своими женихами.

Она должна в чертоге прясть,Склоняя взоры все суровей,Чтоб победить глухую страсть,Смирить мятежность бурной крови.

Но если бой неравен стал,Я гордо вспомню клятву нашуИ, выйдя в пиршественный зал,Возьму отравленную чашу.

И смерть придет ко мне на зов,Как Одиссей, боец в Пергаме,И будут вопли жениховПод беспощадными стрелами.

Поэту

Пусть будет стих твой гибок, но упруг,Как тополь зеленеющей долины,Как грудь земли, куда вонзился плуг,Как девушка, не знавшая мужчины.

Уверенную строгость береги:Твой стих не должен ни порхать, ни биться.Хотя у музы легкие шаги,Она богиня, а не танцовщица.

И перебойных рифм веселый гам,Соблазн уклонов легкий и свободный,Оставь, оставь накрашенным шутам,Танцующим на площади народной.

И выйдя на священные тропы,Певучести, пошли свои проклятья.Пойми: она любовница толпы,Как милостыни, ждет она объятья.

Старый конквистадор

Углубясь в неведомые горы,Заблудился старый конквистадор,В дымном небе плавали кондоры,Нависали снежные громады.

Восемь дней скитался он без пищи,Конь издох, но под большим уступомОн нашел уютное жилище,Чтоб не разлучаться с милым трупом.

Там он жил в тени сухих смоковницПесни пел о солнечной Кастилье,Вспоминал сраженья и любовниц,Видел то пищали, то мантильи.

Как всегда, был дерзок и спокоенИ не знал ни ужаса, ни злости,Смерть пришла, и предложил ей воинПоиграть в изломанные кости.

Вечер

Еще один ненужный день,Великолепный и ненужный!Приди, ласкающая тень,И душу смутную оденьСвоею ризою жемчужной.

И ты пришла… Ты гонишь прочьЗловещих птиц – мои печали.О, повелительница ночь,Никто не в силах превозмочьПобедный шаг твоих сандалий!

От звезд слетает тишина,Блестит луна – твое запястье,И мне опять во сне данаОбетованная страна —Давно оплаканное счастье.

Колдунья

Она колдует тихой ночьюУ потемневшего окнаИ страстно хочет, чтоб воочьюЕй тайна сделалась видна.

Как бред, мольба ее бессвязна,Но мысль упорна и горда.Она не ведает соблазнаИ не отступит никогда.

Внизу… Там дремлет город пестрыйИ кто-то слушает и ждет,Но меч, уверенный и острый,Он тоже знает свой черед.

На мертвой площади, где сероИ сонно падает роса,Живет неслыханная вераВ ее ночные чудеса.

Но тщетен зов ее кручины,Земля все та же, что была,Вот солнце выйдет из пучиныИ позолотит купола.

Ночные тени станут реже,Прольется гул, как ропот вод,И в сонный город ветер свежийПрохладу моря донесет.

И меч сверкнет, и кто-то вскрикнет,Кого-то примет тишина,Когда усталая поникнетУ заалевшего окна.

«Рощи пальм и заросли алоэ…»