Шум прибоя - Юкио Мисима

— Ага, вот ты где! — воскликнул юноша.

И в тот же миг стремительно, словно сорвавшаяся с цепи собака, Хацуэ в грубом полосатом платье выскочила и помчалась вдоль берега со всех ног. Вскоре она скрылась из виду.

глава шестая

На следующий день после работы Синдзи пошел на маяк, прихватив для смотрителя пару небольших рыбешек окодзэ. Им в жабры он продел прут. Пройдя мимо храма, Синдзи вспомнил, что забыл поклониться и поблагодарить бога за милость к нему, поэтому вернулся совершить обряд.

Помолившись, он глубоко вздохнул и взглянул на залив. Над ним уже взошла луна. Облака, словно древние божества, проплывали над морем.

Он ощущал гармонию природы, не задумываясь о ней. Казалось, невидимая часть этой божественной природы вошла в него вместе с воздухом и растеклась по всему молодому телу, а шумный прибой огромного моря совпал с ритмом бегущей в его жилах крови. Эти ритмы наполняли его жизнь изо дня в день. В другой музыке Синдзи не нуждался.

На вид рыба, которую он нес, была уродливой: над глазами у нее торчали шипы. Она была еще жива, но не шевелилась. Синдзи раздвинул ей челюсти, рыба дернула хвостом. Синдзи немного убавил шаг, решив, что на свое первое свидание идет слишком быстро.

Хацуэ полюбилась смотрителю маяка и его жене с первых дней, как стала посещать домашний кружок по этикету. Девушка никогда не молчала, считая, что это нелюбезно; все время заливалась смехом, и при этом было заметно, как ее щеки заливает румянец. Она была воспитана, с хорошими манерами, всегда первой спешила ополоснуть чашку после чаепития и помогала хозяйке прибраться на кухне.

У супругов была дочь — она училась в Токио, в университете, и приезжала домой только на каникулы, поэтому они принимали деревенских девушек, что навещали их довольно часто, как собственных дочерей. Они искренне отзывались на все их беды, радовались их удачам.

Смотрителем маяка хозяин работал уже лет тридцать. Внешне он казался суровым. Когда деревенские мальчишки из озорства подкрадывались к маяку, он набрасывался на них с криками — голос у него был громкий, но красивый. Мальчишки боялись смотрителя, однако человеком он был добродушным. Живя одиноко, вдали от всех, супруги полностью утратили представление о человеческом зле. На маяке гостей встречали радушно. У них бывали посетители из самых отдаленных мест, порой не всякий приходил с добрым намерением, однако супруги приветливо встречали каждого, и это отогревало самые ожесточенные сердца. Хозяин частенько говаривал: «У зла короткие ноги, все равно оно дальше добра не уйдет».

Его жена была тоже доброй женщиной. Раньше она учительствовала в сельской школе. За годы жизни на маяке она прочитала немало книг, ее голова была напичкана просто энциклопедическими знаниями. Она бывала в Милане, в «Ла Скала»; едва не стала актрисой в Токио, но однажды вывихнула правую ногу. После долгих споров с мужем она все-таки настояла на том, чтобы стать простой домохозяйкой, и ушла в заботы о нем: то подшивала ему носки, то стряпала что-нибудь. Когда приходили гости, болтала с ними без умолку. Среди деревенских жителей она славилась красноречием. Однако некоторые, не чуравшиеся совать нос в чужие дела, сравнивали ее со своими молчаливыми женами и сочувствовали смотрителю маяка, уважавшему супругу за эрудицию.

Их казенная квартира состояла из трех просторных комнат. Они сияли чистотой. В столовой на стене висел календарь судовой компании, в ирори никогда не скапливалась зола.

В одном углу гостиной стоял столик. Когда не было дочери, его украшала французская кукла; там же, переливаясь на свету, стоял пустой стакан для карандашей из зеленого стекла. За домом у них была установлена даже ванна гоэмон, которая раньше подогревалась машинным маслом, а потом старый обогреватель заменили газовым. У них даже голубенькое ручное полотенце в уборной всегда было свежевыстиранным — не в пример другим домам.

Большую часть дня смотритель проводил возле печи, покуривая латунную трубку. Днем маяк не горел. В сторожке сидел только молодой помощник — наблюдал за прохождением судов.

В тот день в кружке по этикету занятий не было. Ближе к вечеру пришла Хацуэ с гостинцем — завернутым в газету трепангом. На ней были темно-синяя юбка и красный свитер; поверх бежевых хлопковых чулок — красные носки.

Когда она вошла, хозяйка скороговоркой произнесла:

— А вот к синей юбке лучше бы надеть черные носки, Хацуэ-сан.

— Хорошо, — ответила Хацуэ, слегка покраснев.

Она присела на пол возле печи. Вначале возникла неловкость, но хозяйка сумела сгладить ее. В ее речи не звучал тот учительский тон, с каким она говорила на лекциях в кружке. Но когда она прямо спросила: «Есть ли у тебя любимый друг?» — то заметила, как девушка смутилась. Даже хозяин однажды задал бестактный вопрос.

Наступал вечер, и смотритель с женой в два голоса настойчиво предлагали ей поужинать с ними вместе. Хацуэ отказывалась, мол, дома ждет старый отец; но все-таки вызвалась похлопотать на кухне. Она сидела с потупленным взглядом, пунцовая от смущения, и не притронулась даже к сладостям, которые поставили перед ней. Выйдя на кухню, Хацуэ вздохнула с облегчением. Она резала трепанга, напевая народную песню. На острове ее часто исполняли во время праздника «Бон».[3] Бабушка научила ее этому напеву только вчера: «Комод, сундук, футляр для ножниц, подождите, я еще вернусь…»

— Я до сих пор не выучила этой песни, хотя живу на острове третий год, а ты, Хацуэ-сан, уже распеваешь! — воскликнула хозяйка.

— В Оидзаки есть похожая песня, — сказана Хацуэ.

Снаружи послышались шаги.

— Здравствуйте! — раздался из сумерек голос.

Хозяйка выглянула за двери кухни.

— Никак в гости пожаловал, Синдзи-сан? Опять с рыбой! Большое спасибо! Хозяин, Кубо-сан принес рыбу!

— Всегда спасибо! — ответил смотритель маяка, поднимаясь от печи. — Входи, входи, Синдзи-кун!

Синдзи и Хацуэ переглянулись, пока хозяева приветствовали гостя. В тот момент, когда Синдзи улыбнулся девушке, хозяйка неожиданно обернулась и перехватила взглядом их улыбки.

— Вы друг друга знаете? Ну конечно! В такой маленькой деревушке! Тем лучше, заходи, Синдзи-сан! Кстати, из Токио от Тиёко пришло письмо. Она спрашивает о твоем здоровье. Кажется, ты ей нравишься. Скоро она приедет на весенние каникулы. И ты заходи в гости.

Синдзи занес было ногу, чтобы войти, но при этих словах споткнулся на пороге. Хацуэ отвернулась к раковине и больше не оборачивалась. Юноша попятился, чтобы уйти. Его удерживали, но он отказался заходить, поклонился издали и пошел обратно.

— Отец, слышишь, оказывается, Синдзи-сан у нас застенчивый, — посмеиваясь, сказала хозяйка.

В доме звучал только ее смех. И хозяин, и Хацуэ молчали.

Синдзи поджидал Хацуэ в том месте, где дорога сворачивала на Ведьмину гору. Оттуда было видно, как тусклые лучи закатного солнца упали на маяк. И хотя тень от сосен добавляла темных красок в вечернюю палитру, море все еще плескалось в последних отсветах заката. Сегодня над заливом впервые подул восточный ветер. Он дул весь день, однако даже с наступлением сумерек холод не чувствовался. Ветер умирал за Ведьминой горой. Сквозь облака прозрачным одеянием безмятежно струился свет.

На противоположной стороне, охватывая порт Утадзимы, в море вытянулся небольшой мыс. Пенились белые волны — будто пожимали плечами. Время от времени они накидывались на окраину мыса и разбивались. В окрестностях мыса было светлее всего. На его вершине, широко расправив ветви, росла красная сосна. Закатное солнце освещало ее всю. Юноша пристально посмотрел вдаль, его глаза тоже озарились светом. Вдруг сосна потемнела. Через некоторое время высоко в небе почернели облака, и над окраиной Восточной горы проклюнулась первая звезда.

Синдзи услышал, как со стороны дома смотрителя раздался цокот каблуков по каменным ступеням. Мелкие шаги приближались. Синдзи спрятался, решив из озорства напугать Хацуэ. Чем ближе были ее шаги, тем сильнее его охватывало волнение, и вместо того, чтобы напугать ее, он стал насвистывать песенку, которую напевала Хацуэ. «Если восток затянет облаками…»

Выйдя на поворот дороги, огибавшей Ведьмину гору, Хацуэ прошла мимо Синдзи, сделав вид, что не заметила его. Синдзи пустился следом.

— Эй, послушай! Эй!

Девушка не оборачивалась. Юноша молча шел за ней. Дорога становилась круче, сосны отбрасывали глубокую тень. Девушка освещала дорогу маленьким карманным фонариком. Когда она замедлила шаг, Синдзи немного обогнал ее. Вдруг раздался слабый крик какой-то птицы. Луч света выхватил ее из темноты — она перелетала от сосны к сосне. Юноша быстро оглянулся, затем обнял девушку.

Получилось неловко. Он не сказал ни слова — ему было просто стыдно за то, что он сначала спрятался, насвистывал, подавая знаки, а потом кинулся преследовать ее. В собственных глазах он выглядел хулиганом. Со вчерашнего дня его переполняла нежность. Синдзи, словно старший брат, принялся бережно отряхивать соринки с одежды девушки. Смущение прошло. Хацуэ, положив на его крепкие плечи руку, по-детски взглянула на него и обронила фонарик.