Шум прибоя - Юкио Мисима
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юноша не стал мешкать. Он оттолкнулся и легко перелетел через костер. На его голом теле отражались языки пламени. И в следующее мгновение обнаженный юноша стоял перед девушкой. Его грудь легонько соприкоснулась с ее грудью. «Какие упругие!» — подумал юноша. Они обняли друг друга. Девушка ослабла и стала оседать наземь.
— Сосновые иголки колются, — прошептала она.
Юноша хотел постелить белье под спину Хацуэ, но та отвела его руку и высвободилась из объятий. Поджав колени, она скомкала белье и прикрылась им, похожая на ребенка, который ловит в траве кузнечика.
— Не надо, не надо! Девушка не может заниматься этим до замужества, — произнесла Хацуэ.
— Почему не может? — испуганно спросил юноша, обезоруженный ее словами.
— Нельзя! — спокойно и примирительно произнесла девушка. Она закрыла глаза. — Сейчас нельзя. Ведь я решила быть твоей женой, поэтому нельзя делать этого до свадьбы.
В глубине души Синдзи был мальчиком благочестивым, он избегал дурных поступков. Он не знал еще ни одной женщины, поэтому слова девушки прозвучали для него как откровение. Синдзи показалось, будто он прикоснулся к сути женского сердца. Юноша не стал принуждать девушку, однако его руки невольно обхватили ее. Они оба чувствовали, как дрожат их обнаженные тела. Долгий поцелуй не утолил их, он был мучительным, но спустя мгновение эта боль обернулась счастьем. Странным счастьем. В угасающем костре все еще потрескивал валежник, порывистый ветер грабителем врывался в окно, но этот шум не мог заглушить гулкое биение сердец влюбленных. Синдзи опьянел: хаотичный грохот прибоя и шум ветра смешались с его чувствами в единый порыв. Юношу переполняло счастье.
Он отстранился от девушки и произнес:
— Я сегодня нашел ракушку на берегу. Хочешь взглянуть?
— Да, очень! Покажи!
Синдзи вернулся туда, где бросил одежду, натянул штаны. Девушка тоже неспешно накинула на себя одежду. Так они чувствовали себя намного естественнее. Юноша вынул перламутровую раковину, показал девушке.
— Ах, какая красивая! — воскликнула она, любуясь, как пламя костра отражается в створках ракушки. — На коралл похожа. А заколку из нее можно сделать? — спросила она, прикладывая ее к волосам.
Синдзи присел на пол, наклонился к девушке. Одежда не стесняла их, они соприкоснулись губами, наслаждаясь долгим поцелуем…
…Они возвращались, а буря все не утихала. Синдзи не стал остерегаться встреч с односельчанами. Они миновали развилку, где расстались в прошлый раз, и спустились по дороге за маяком тс каменной лестнице. Ветер подгонял их в спину.
Тиёко вернулась на остров, под родительский кров, но мучительная скука стала одолевать ее уже на следующий день. Синдзи в гости не наведывался. На кружок по этикету собрались деревенские девушки. Среди них она увидела незнакомое лицо. Она догадалась, что это та самая девушка, о которой говорил Ясуо на катере. С его слов она знала, что на острове ее называют красавицей. И, на взгляд Тиёко, эта девушка была привлекательной, несмотря на простоватые черты лица. Ведь так считали окружающие! Обычно Тиёко была уверенной в себе — более или менее. Она охотно подмечала в других недостатки, но, в отличие от мужчин, трезво оценивала многоликую красоту других женщин.
От нечего делать Тиёко принялась изучать историю английской литературы и творчество поэтесс начала викторианской эпохи — Джин Ингелоу, Огюсты Уэбстер, Элис Мейнелл, Аделаиды Энн Проктер, Кристины Джорджины и других.[5] Она выписывала стихи и запоминала их наизусть. Тиёко была прилежной ученицей, зубрила все уроки, записывала в тетрадь каждое слово преподавателя. Она старалась еще больше, когда рядом была мать: та набиралась знаний от дочери. Тиёко поступила в университет по своему желанию. Отец, правда, сначала противился, но за дочь заступилась мать, чувствовавшая, как та в глубине души несчастна. Всю жизнь они скитались с одного острова на другой, с маяка на маяк, вот Тиёко и стала любознательной и мечтательной.
Ночью, когда разыгрался ураган, смотритель не спал. К своим обязанностям он относился добросовестно. Жена и дочь тоже не спали. Все коротали время за разговорами, поэтому на следующий день проснулись поздно. Завтракали они в полдень. Из-за бури весь день безвылазно просидели дома — делали уборку.
Тиёко полюбила Токио. Она любила этот город даже в дождливую погоду, когда не прекращали разъезжать автомобили, были переполнены электрички. Природа в городе была покорена, однако ее скудные клочки отчаянно сопротивлялись человеческому насилию. На острове было все наоборот: люди здесь жили в согласии с природой.
Тиёко устала читать, прислонилась лицом к стеклу. В такой дождь не выйдешь прогуляться. Дул унылый ветер, шел монотонный дождь. Шумели волны, и шум их был похож на нудные пьяные бормотания. Вдруг ни с того ни с сего Тиёко вспомнила слухи об одной сокурснице: поговаривали, что над ней надругался ее возлюбленный. Прежде эта девушка нахваливала своего мужчину перед подругами, восхищалась его благородством и элегантностью, но после той ночи открыла в нем эгоизм и жестокость. После этого происшествия она замкнулась.
…В этот самый момент Тиёко увидела, как Синдзи и Хацуэ спускаются по лестнице, сопротивляясь ветру.
Зная, что она вовсе не красавица, Тиёко утешалась тем, что безобразные лица тоже обладают своими достоинствами. Она считала, что зрелое лицо у некрасивых людей более выразительно, более эмоционально, чем у холодных красавиц. Это убеждение было крепким, как гипс.
Она отвернулась от окна. Родители расположились вокруг ирори: мать шила, отец покуривал трубку. Никто не замечал, что их дочь несчастна.
Тиёко снова склонила голову над столом, перевернула страницу в английской книжке. Она бубнила слова, не вникая в их смысл. Вдруг в ее воображении пролетела та самая чайка над башней на Тоба. Тиёко задумалась. Она ждала какого-то важного события.
глава девятая
На остров пришла первая весточка — от Хироси: открытка с видом храма Киёмидзудэра.[6] Ее отправили из Киото срочной почтой, чтобы она успела прийти до возвращения экскурсантов. На обратной стороне стояла огромная фиолетовая печать в память о посещении храма. Еще не прочитав письма, мать стала сердито выговаривать:
— Какая расточительность! В этом возрасте дети еще не знают цену деньгам.
В открытке ничего не говорилось о достопримечательностях. Письмо читал Синдзи.
«В первый же вечер в Киото нас отпустили погулять. Я, Хадзимэ и Масару тут же отправились в ближайший кинотеатр. Это очень большое и красивое здание, похожее на дворец. Только вот сиденья неудобные — узенькие и жесткие, сидишь на них, как на насесте, никак не устроишься, даже попа занемела. Какой-то мужчина позади нас все время говорил сердито: „Ну-ка сядьте! Сядьте!" Вот думаешь, кажется, уселся удобно, однако этот человек как нарочно стал поучать нас снова. А стулья-то оказались складными! Вот почему мы втроем то и дело проваливались, а потом чесали головы. Матушка, посидеть бы вам разок на таком же стуле, так сразу почувствовали бы себя императрицей!»
На последних строках мать разрыдалась. Положила письмо перед божницей и стала молиться за детей, за их успешное возвращение, за хорошую погоду. И Синдзи заставила. В тот момент она подумала, что младший сын, в отличие от старшего, который и писал, и читал из рук вон плохо, оказался весьма смышленым мальчиком. Именно эта мысль — что у нее подрастает умный ребенок — вызвала слезы умиления и радости. Она отправилась к родителям мальчиков показать письмо; затем пошла вместе с Синдзи в общественную баню, где встретила в клубах пара жену почтальона, и тотчас упала голыми голенями на пол, благодаря ее за вовремя доставленное письмо.
Синдзи закончил мыться раньше. Он стоял у входа в женское отделение и ждал мать. Под деревянным обшарпанным карнизом с надписями клубился пар. Ночь была теплой, море спокойным. В нескольких шагах от Синдзи стоял какой-то мужчина, задрав к карнизу голову. Засунув обе руки в карманы штанов, он ритмично постукивал по камню деревянной обувью. В темноте Синдзи различил на нем коричневую кожаную куртку. Он не помнил, чтобы кто-то еще носил на острове такие дорогие вещи, кроме Ясуо. Если Синдзи окликал его по имени, он вообще редко оборачивался. Синдзи рассмеялся. Ясуо сделал вид, что не слышит, и продолжал невозмутимо смотреть на карниз, а потом повернулся и пошел прочь. Синдзи решил не обращать внимания на зазнайство Ясуо, однако такая выходка показалась ему странноватой. Из бани вышла мать, и они отправились домой. Синдзи, как всегда, молчал.
В тот солнечный день после бури, когда Ясуо вернулся с моря, его неожиданно навестила Тиёко. Она сказала, что ходила за покупками в поселок вместе с матерью, которая по оказии зашла к председателю артели. Тиёко тоже решила заглянуть в дом Ясуо, жившего по соседству. Юноша весьма загордился. Весь вечер он предавался раздумьям по поводу визита Тиёко. На следующий вечер после бани Ясуо шел по деревенской дороге, и ему в глаза бросились развешанные на стенах домов графики водозабора.