Футбол на планете Руссо - Станислав Токарев

Отец рассказывал, что, когда на Руссо завезли собак, они в первое время рычали, лаяли и выли без передышки. Их земной ум не мог примириться с местной фауной — шестиногой, и когда они стаей загоняли маленького безобидного длинноухого олешка и тот, припав на четыре копытца — средние и задние, в ужасе отмахивался от них передними, то даже бравые псы-вожаки отшатывались и пускались наутёк.

Наши собаки жмутся к жилью, для охоты они непригодны Знаменитый зверолов и зоолог Спаркс носится с идеей приручить чёрного коня — не для вьючной работы, а именно чтобы охотиться с человеком (я у него на сей счёт брал интервью), но это, по-моему, невозможно. Во всяком случае, хрип и зубовный скрежет табуна, в котором низкорослая самочка достигает трёх метров в холке — самая кровь леденящая музыка нашей планеты.

Посёлок был по-дневному пуст. Издалека — оттуда, где синел лес, — слышался грохот механизмов. Я свистнул, и тотчас послышался ответный свист. С высокого порога ближнего домика спрыгнул мальчик в разведчицкой шляпе набекрень.

— Вы кто?

— А ты кто?

— Я на вахте.

Это был подлинный юный переселенец, независимый, уверенный и настороженный, в комбинезоне на голом коричневом теле. Точь-в-точь я десять лет назад в шестом, отцовском отряде.

— Мне нужен Джон-Джейкоб Смит. Старый негр. Знаешь такого?

— Знаю. Это повар. Только вы ему кто? У него никого нет родных.

— Я из газеты, — проговорил я заветную фразу, которая всё и всем всегда объясняла.

— О! Послушайте, ведь у "Скорунды" с "Валендией" будет переигровка, верно? У нас сломался приёмник.

— Конечно, будет, — сказал я. — Послушай, а какой он — Джон-Джейкоб Смит? Добрый, сердитый?.. Он старик, он много, наверное, историй знает…

— Может, и знает, но вам из него их не выкачать. Он молчит и рисует на песке цифры

— Что рисует?

— Всякие цифры и значки. Он не злой, но и не добрый. Не знаю какой. Просто старик, который молчит. Его кухня во-он там — вправо от опушки, возле ручья.

Опушка сельвы была искорёжена исполинскими вывороченными пнями, ямами и следами гусениц. Сине-зелёная чаща трещала и рушилась в полусотне метров отсюда. Хижина притулилась к сизому стволу прекрасного пальмового клёна, который разведчики пощадили, обрубив только нижние ветки, чтобы какое-нибудь шестилапое не обрушилось ненароком на крышу. В огромном медном котле, висящем над костром, аппетитно скворчало. Я присел на полированный обрубок — давно он, видно, служил табуретом. Возле него на песке, перемешанном с пеплом, было и вправду что-то начерчено.

Я вгляделся.

Это был интеграл вероятности Гаусса, именно он, — я же в техническом полгода оттрубил, прежде чем сбежать в репортёры.

Старый повар на досуге развлекался высшей математикой.

…Смит показался снизу, от ручья. Он нёс ведро с водой, и только когда приблизился, я понял, что передо мной великан — согнутый, скрюченный, но великан. Я смотрел прямо на него, а он меня словно не видел. Тёмно-бронзовая кожа его лица обвисла, глаза были скрыты под складками, только макушка блестела сквозь седой пух. Я сидел и смотрел, пока он приподнял крышку котла, плеснул туда воду, понюхал вздыбившийся пар, полез в карман, что-то достал и бросил в своё варево, аккуратно прикрыл котёл и лишь потом покосился на незнакомца.

— Здесь интересно получится, если ввести суммы Дарбу, — сказал я и ткнул прутиком в формулу. — Не пробовали?

Он проворчал что-то неразборчивое, влез в хижину и вылез с железной палкой в руке. Я вспотел. Но это не мне предназначалось — у него, оказывается, висел гонг возле хижины, и он, видно, собрался звонить на обед.

— Постойте, — сказал я. — Не сбежит ведь никуда каша. Всё равно я знаю, кто вы, и теперь вам не отмолчаться.

— Всё он знает, — пробасил старик нараспев. — Пришёл сюда такой, всё знает. А за ручьём лошадки топочут. О-ох, надо ему уходить.

— Изящная позиция, — сказал я. — Двадцать два бога создали мир и умыли руки. Разбирайтесь без нас. В мире всё, может, сикось-накось, а мы кашу варим.

— Что вам от меня надо? — Это был другой голос, по другому модулированный. Таким голосом можно и об интегральном исчислении толковать.

— Прежде всего меня интересует, есть ли у вас экземпляр "Клятвы".

— Предположим. Но вы, полагаю, должны знать, что там написано.

— Смит, это ваша планета, и на ней неладно. Из "Клятвы", которая хранится в музее, вырезано несколько страниц. Кому-то невыгодно, чтобы полный текст был известен людям. Для вас это новость?

Он снова скрылся в хижине и вернулся с бумажным свёртком.

— Уходите в посёлок. Там сейчас все дома пустые — садитесь и читайте. Сюда придут люди и будут есть. А я буду думать. Потом приходите.

Когда я вернулся, он мыл котёл — скрёб изнутри песком. Он спросил;

— Что они из неё вырезали?

— Кто "они"?

— Жаль, что вы об этом спрашиваете у того, кто не может знать.

Я прочёл ему то, что переписал в свой блокнот. Он кивал головой точно в такт стихам, с умилённым и светлым лицом. Когда я закончил, он не проронил ни слова.

— Сколько вас осталось?

— Не знаю.

— Вы никого из них не встречали за полвека?

— Полвека… — Он выговорил это слово, будто вдумываясь в его непостижимость. — Полвека… Лет двадцать назад здесь… Не здесь, конечно, тогда мы работали севернее, у истоков Блэк-Ривер, убили охотника. Убил не зверь, а человек. Когда его хоронили, я узнал. Это был младший Баттон Юджин… Как вы сказали тогда: "Двадцать два бога умыли руки"?.. Полвека — это срок, чтобы подумать. Тем более если нет книг.

— Послушайте, Смит, но ведь книги — это доступно. Не в тюрьме же пробыли вы все эти годы.

— Меня зовут Теренс Тейлор, а тюрьму я выстроил сам. Чтобы быть как все, кто вокруг меня. Я учил себя подчиняться людям и обстоятельствам, чтобы не заболеть жаждой ими управлять. Похоже, что это ложная посылка. Хотя я не должен тёк говорить. Один я не могу признать неправоту всех, моя информация слишком бедна, да и ваша, я вижу, немногим богаче. Но у вас ещё есть время. Наша история только началась, полвека — это для нас страшно, а для неё, друг, смешно.

— Чем я могу быть вам полезен?

— Есть прекрасная древняя книга. "Дон Кихот Ламанчский". Достаньте мне её.

12

"Продолжается допрос свидетеля Ульриха Земана (27 лет, холост, род занятий — профессиональный футболист, полузащитник команды "Валендия").

Адвокат:

— Свидетель, вы утверждаете, что ударили игрока "Скорунды" потому, что он вас оскорбил.

— Так это… Конечно. Шестиногим желтопузиком он меня обозвал. Обидно. И нервы. Вот как получилось.