Брат птеродактиля - Александр Чуманов

— Что, Мишк? — обеспокоились и коллеги, потому как — мало ли… — Родила твоя?

— Родить-то родила…

— С «короедом» что-то?

— Да не-е, нормально. Три шестьсот. Девка. Танькой будет…

— А Машка твоя — в ажуре?

— Сказали — не совсем. Сказали — разрывы какие-то. Сказали — придется ушивать…

— Так что ж ты сидишь, беги!

— Куда?

— Дак назад, в больницу!

— Зачем?

— Как зачем, скажи, чтобы поуже ушили!..

Такие вот хохмачи-пролетарии всегда были на Руси, есть и вряд ли переведутся в будущем. А то некоторые тревожатся насчет нынешнего засилья на отечественном телевидении юмора «made in Hollywood», иначе говоря «солдатского», тогда как подлинно народный юмор, нравится кому-то или нет, именно таков…

Конечно, согласно древнему обычаю, следовало бы, поднатужась, начать строить сыну полноценный дом, но ни копейки лишней тогда у родителей не водилось, приданое-то двум старшим дочерям через силу собрали. А кроме того, родное государство к тому моменту уже стало изыскивать средства на строительство пролетариату какого-нибудь жилья, притом не только в больших, но и в малых городах, притом даже иногда пролетариату о собственном физическом выживании и комфорте нет нужды заботиться, специалисты на это есть, которых грамотные мастера навроде Аркашки возглавляют. Короче, зачем надрываться родителям, коли появилась надежда на дармовую казенную хоромину.

Аркашке же благородство в отношении Светочки проявить-таки пришлось. Предложение руки и сердца, само собой, отсрочилось на неопределенное время, и окружающие были уверены, что он со Светочкой продолжает платонически дружить. Нет, братану Аркаша, конечно, давно сказал бы, что тоже, между прочим, не лыком шит. Но преодолел соблазн. Потому что Мишка первый темнить начал, а еще потому, что все-таки не пристало ему, итээровцу, быть легкомысленней простого электромонтера, хотя и с четвертой группой электробезопасности да с допуском к установкам, работающим под напряжением свыше тысячи вольт. Тем более что и общественное мнение полагало Аркашку намного солидней и вдумчивей шебутного Мишки. Значит, рот зашей себе — но соответствуй.

Правда, какое-то время еще зудело любопытство: а как это у неопытных Мишки с Машкой столь стремительно все получилось? Неужто никаких трудностей не возникло, тогда как Светка объясняла, что у каждого в первый раз не выходит ничего? Но задать эти вопросы Аркашка насмелился только после армии и по пьянке. Мишка тогда расхохотался во все горло, а потом с легкостью признался, что, конечно же, довелось в свое время похолодеть от ужаса и ему. Но со второго раза трудности были благополучно преодолены. Дальше уж — как по маслу. И Аркашка испытал чувство глубокого удовлетворения: все правильно, так и должно быть, он, разумеется, и в этом ничуть не хуже Мишки…

По году с небольшим ребята практиковались на производстве после учебных своих заведений. Мишка, достигнув восемнадцатилетия, не только женился, но и вырос профессионально почти до предельной высоты. Ибо работа эта проста, как закон Ома, и не столько высокого профессионализма требует, сколько скрупулезного соблюдения множества жизненно важных правил безопасности. Аркадий же Федорович так и не научился быть для своих работяг отцом родным, зато в жилищно-коммунальной отрасли изрядно нахватался, не только собственноручно сальники набивал и токарил помаленьку, но и самостоятельно подварить мелочь какую-нибудь мог. Чем нередко и занимался, в то время как его подчиненные, которых трудовой процесс окончательно сморил, отдыхали на травке в тенечке либо, когда отопительный сезон, грелись на бойлере в котельной.

Отныне Аркадий подавал докладные, лишь когда Алексей Маркьянович приказывал, а при всех авралах обреченно напяливал на себя спецовку и первым лез хоть в канализационный колодец, хоть в глубоченную траншею заделывать очередной прорыв коммуникации, сработанной из некондиционных, поскольку только такие всегда выделялись захолустным коммунальщикам, а потому ненадежных труб.

Докладных по собственной инициативе не писал, со всеми старался быть, что называется, «вась-вась», но все равно за год в бригаде сменился весь контингент, а кое-кого даже успели дважды уволить «по инициативе администрации» и после слезных, но явно физически неисполнимых обещаний принять вновь «до первого раза». Да и новички, которых Аркашка раньше не знал, для Алексея Маркьяновича были далеко не новичками, их трудовые книжки читались не менее увлекательно, чем те, которые доводилось прежде читать.

И уже ничуть не изумляло, когда уволенные, протрезвев, являлись в слесарку забрать из шкафчика свой скарб, а среди личного имущества было в основном то, чего, опять же, ни в каком магазине не купишь, да и зачем покупать, если данные предметы испокон веку должны приноситься с работы. Конечно, прежде чем подписать обходной лист, Аркадий Федорович в документацию заглядывал, но там действительно ничего такого не числилось, а если когда-то числилось, так давно списано и, следовательно, не существует.

Изумляло же, когда, увольняясь с работы по причине призыва в армию, окидывал Аркашка мысленным взором всю недолгую пока трудовую автобиографию, каким чудом удалось ему пережить без особого позора и неприятностей аж две полновесных подготовки жилого фонда к зиме. Ведь оба раза до самого последнего дня не покидал ужас: не успеть, ни за что не успеть! И душераздирающие картины вымерзшего по его вине жилого поселка завода искусственного волокна снились ему во сне. А один раз даже — вот до чего парня больное воображение доводило — привиделся ему его собственный расстрел по уголовной статье «за халатность и служебное несоответствие». Есть ли на самом деле такая статья, даже боязно было у кого-либо спрашивать.

Но наступал роковой день начала отопительного сезона, и все обходилось более-менее благополучно. Конечно, не Аркашке благодаря, а Алексею Маркьяновичу — кудеснику жилищно-коммунального творчества и непревзойденному тактику социалистических производственных отношений. Аркашка же, сказать по правде, не столько начальнику помогал, сколько под ногами суетливо путался да панику сеял, за что бессчетно раз материм был. Однако расстался с ним этот человек-легенда великодушно и благородно: пожелал успешной службы ратной и выразил надежду, что, окрепнув морально и физически, Аркашка снова вернется в ЖКО. Насколько при этом «Мартемьяныч» был искренен — бог весть.

Мишке и Аркашке военкомат прислал повестки одновременно. И все решили, что их вместе так и заберут. Потому что, мол, братьев да тем более близнецов — а формально-то они, конечно же, близнецами числились — согласно какой-то инструкции, разлучать нельзя.

Народу на проводины приперлось — ужас сколько. И никого с порога не завернешь, потому как — традиция. Казенные-то водки-вина в ту пору мало кто покупал — откуда деньги шальные — но бражки да самогонки папа с мамой наделали в достатке. Самогон в те поры, конечно, запрещался, но на производство его для личных нужд органы смотрели сквозь пальцы, а бражка не возбранялась официально, ее даже в одном кооперативном киоске стаканами продавали.

Все желающие напились, как говорится, «в умат». В том числе и Мишка с кормящей уже месяц Машкой. Все желающие еще и подрались, к счастью, без поножовщины, а Машка вдобавок ревела белугой, рискуя потерять молоко, на Мишке висла, как будущая шинель-скатка, у Мишки пьяные слезы тоже рекой текли. Так что обоих отпаивать пришлось водой и все той же самогонкой. Подействовало — оба вырубились на диване в обнимку и безмятежно улыбаясь. Приятно было со стороны на такую любовь смотреть всем, кроме, может, только Машкиной матери, которой все проводы зятя пришлось просидеть в малухе с месячной внучкой.

Зато Аркадий со Светочкой весь вечер продержались тихо и чинно. Выпили в меру, Аркашка, заметим, и всегда в развитии алкогольного увлечения где-то на шаг от брата отставал, петь — пели, но дурными голосами не блажили. Светка скупую слезинку для порядка проронила, всем присутствующим честно ждать солдата пообещала, но в основном-то они все больше шептались да поглаживали друг дружку по тем частям тела, публичное поглаживание которых общественное мнение уже допускало. В виде исключения.

Поутру, когда пришел за призывниками автобус, окончательное прощание совершилось почти интеллигентно. Потому что ни у кого здоровье настолько не сохранилось, чтобы с раннего утра «Солдаты в путь…» базлать и энергичные телодвижения производить. Девки, Машка и Светка, солидарно, как настоящие солдатки, всплакнули, обнявшись, сестры новобранцев — накануне веселые да деловитые — поревели несколько громче. У отца же с матерью были совершенно сухими глаза, они ведь оба, притом не так уж давно, пережили проводы на самую истребительную войну, и мирная служба виделась им делом хотя и затяжным, однако совершенно несерьезным. Чем-то вроде строго обязательного общеукрепляющего курса.