Леонид Утесов. Песня, спетая сердцем - Глеб Скороходов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так, на пятое ноября в Таганрог была вызвана и моя дорогая мама. А было ей в ту пору всего восемнадцать лет. Вместе с ней на торжественное появление нового члена семьи – первого внука или внучки – выехали оба деда, одна бабушка (дед Прут был вдовцом) и тетя Аня – его двоюродная сестра – старая дева, богатая особа, жившая в Одессе.
В данный момент тетя Аня переживала очередную жизненную неудачу: оперный бас, некий Сангурский, обещавший на ней жениться, своего обещания не выполнил! Но тетя Аня – хорошая пианистка – верная своему чувству, усиленно занялась изучением оперных клавиров. В ту пору она «сидела» на «Пиковой даме»…
Тетя Аня громогласно заявила: если моя мать родит мальчика – назвать его Германом! Коли появится девочка – Лизой! И в случае выполнения ее пожелания внести на счет новорожденного ребенка тысячу рублей (деньги по тем временам огромные: корова стоила десять рублей!).
Начались роды… Я шел ногами. А так как они были предельно тонкими, Фрума безапелляционно заявила:
– Девочка!
После чего тетя Аня закричала:
– Лиза!
Но когда я, выходя, дошел до середины, Фрума, присмотревшись, поняла, что ошиблась. И уже более спокойно, но совершенно уверенно произнесла:
– Оказывается, мальчик.
– Герман! – воскликнула тетя Аня.
– Осип! – рявкнул дед Прут. – Так звали моего отца, так будут звать и моего внука!
– А Осипом зовут, между прочим, и моего дворника! – закричала тетя Аня. – И вот ему что, а не тысяча! – При этом мне, еще не совсем вышедшему из чрева моей мамы, сунула большую полновесную дулю. Таким образом, не появившись на свет Божий, я уже успел потерять одну тысячу рублей. Видимо, поэтому всю последующую жизнь стоически несу, терплю и мужественно переношу материальные потери.
Спасибо тете Ане за своевременный урок!
Через полгода после моего рождения у папы обнаружилась скоротечная чахотка, а у меня – в изрядном количестве – палочки Коха, которые я унаследовал от больного туберкулезом отца.
Этой болезнью папа страдал с детства, поэтому десять лет лечился в Швейцарии. Вернувшись домой, он встретил мою мать, в течение полугода ухаживал за ней, и затем они стали мужем и женой.
Но болезнь, очевидно незалеченная, вновь разыгралась со страшной силой.
Нас – отца, мать и меня – погрузили в поезд, идущий в Швейцарию.
По дороге папа умер…
Это случилось, когда мы проезжали Германию. А так как немцы не разрешали возить покойников в пассажирских поездах, нас высадили из поезда на первой же остановке – маленькой станции Герберсдорф. Мама телеграммой сообщила домой, что мы на платформе. Оба деда прислали деньги и указание: похоронить отца на месте и уплатить за сто лет заботы о его могиле…
Мама выполнила все распоряжения: похоронила мужа, поставила плиту с его именем, датами рождения и смерти, уплатила кладбищенской общине пятьсот марок: уход и наблюдение за цветами вокруг плиты стоил пять марок в год.
После всего этого мы тронулись дальше – в Швейцарию, где я теоретически должен был сразу же умереть – таковым был приговор ростовских врачей. Но восемнадцать лет жизни, лечения и учебы в этой благословенной стране сделали свое дело, и, как видите, я остался жить…
После восьми лет, которые я провел в санатории, меня привезли в Ростов проверить, могу ли я там остаться – без швейцарской медпомощи и целебного воздуха этой горной страны. Оказалось – не могу. И меня отправили обратно в Швейцарию.
Прошло еще два года. Решили опять попробовать. Но на сей раз меня повезли в Одессу, рассчитывая на ее благоприятное соседство с Черным морем и особый, здоровый климат.
Мы остановились у тети Ани. В тот день эта старая дева собралась было ехать хоронить Горького, но в связи с тем, что, как выяснилось, умер не Алексей Максимович, а Лев Николаевич Толстой, она осталась дома.
Иосиф Прут (1900–1996) в Центральном Доме литераторов в Москве
Тетя Аня занимала обширную квартиру на втором этаже. А на третьем жили Вайсбейны. Их сын Лёдя, который был старше меня на 5 лет, стал впоследствии знаменитым советским эстрадным артистом Леонидом Осиповичем Утесовым, с которым я дружил всю нашу жизнь… А в ту пору он был учеником гимназии Файга. Очень независимый, весьма способный к пению и, кроме того, успешно занимавшийся игрой на скрипке.
Вайсбейны держали своих детей в строгости, и у Лёди никогда не находилось лишних пяти копеек для покупки второй порции мороженого, которое он обожал!.. Деньги всегда были у меня: ими я в достатке снабжался тетей Аней и поэтому с радостью угощал своего нового товарища.
Надо сказать, что тетя Аня возмечтала сделать из меня пианиста, чем усиленно и занималась. Она заставляла своего бедного внучатого племянника ежедневно посещать школу Столярского (знаменитая в Одессе музыкальная школа). А я ужасно не хотел быть пианистом, о чем и поделился с Лёдей. Он решительно заявил:
– Две порции мороженого – и я тебе помогу! Можешь быть уверен.
Действительно, в тот же вечер я услышал его разговор с моей почтенной родственницей:
– Совершенно не понимаю, Анна Исааковна…
– Интересно знать: чего ты, Лёдя, не понимаешь?
– Почему вы водите своего внука к Столярскому? Ведь у вашего Оси нет никакого музыкального слуха!
– Дурак! – ответила тетя. – При чем тут слух?! Его же там будут учить играть, а не слушать!..
Тогда прикончить проблему моего музыкального образования Лёдя решил другим способом. Он достал мне большие портновские ножницы и составил текст моей декларации. Я выучил ее наизусть и вечером за ужином пригрозил тете Ане:
– Если ты от меня не отстанешь, я вот этими ножницами выстригу все струны в твоем пианино!
Больше меня не беспокоили. И пианистом я не стал…
Запомнилось то, что мне однажды рассказал Лёдя, подслушав диалог двух стариков в городском саду.
«– Ну, что нового в газетах?
– В этом году Сумской гусарский полк проведет лето ув Чугуеве, а Чугуевский гусарский полк – ув Сумах.
– А зачем? Какая в их разница?
– И неужели ви не знаете?! Сумской носит доломан синий, а чахчары – бруки – красные! А чугуевский – доломан красный, а чахчары – синие.
– Непонятно… Зачем было гонять столько людей, когда можно просто поменять их штанов?!»
Обычно мы с Лёдей гуляли по Приморскому бульвару. Однажды сели на скамейку и оказались возле группы почтенных стариков, один из коих вслух читал газету.
Я услышал:
– Новости с Парижу. «На ирадроме ля Бурже летчик Пегу сделал в воздухе четыре мертвые петли!..»
После паузы один из стариков спросил:
– А для евреев это лучше или хуже?..
Едва сдерживая смех, мы с другом поспешили перейти на другую скамейку…
Родители Лёди очень тепло относились ко мне, больному туберкулезом мальчику. Как-то я сидел у них в воскресенье и читал купленный для меня детский журнал.
Рядом находился папа Вайсбейн, углубившийся в газету.
В соседней комнате старшая дочь этой уважаемой семьи вела революционный кружок. Ее с вниманием слушали четверо молодых рабочих.
Говорила она громко, поэтому мы внезапно услышали ее восторженный возглас:
– Вдумайтесь, товарищи! Какой великий лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Папа Вайсбейн встал, снял пенсне и, открыв дверь, сказал дочери:
– Только не у нас в квартире!
Тетя Аня делала все возможное, чтобы меня развлечь, отогнать тяжелые мысли о страшной болезни… Она читала мне вслух Конан Дойля, сопровождая его рассказы о Шерлоке Холмсе своими комментариями. А один даже выдумала сама. Прошло столько лет, но я до сих пор помню его содержание:
«– Представьте себе, дети, город Лондон, где живет этой великий человек! – говорила она мне и Лёде. – В то утро знаменитый сыщик сидел у камина в своем кабинете на Беккер-стрит и читал газету. Кто-то постучал в дверь.
– Войдите! – сказал Шерлок Холмс.
И вошел его друг – доктор Ватсон. Не знаю, какой он был доктор как врач, но Холмсу – верный помощник.
Вошел и сказал:
– Здравствуйте, Холмс!
– Здравствуйте, Ватсон. Но объясните мне: почему вы носите голубое белье?
Ватсон не удержался от восторженного восклицания:
– Холмс! Вы – гений! Откуда вам стало известно, что я сегодня одел голубые кальсоны?!
Великий сыщик, ответил:
– Потому что вы пришли без брюк!..»
Жилось мне в Одессе хорошо, но морской воздух моей болезни все-таки не помог… Врачи снова отправили меня обратно в Швейцарию.
Последний мой приезд в Россию состоялся через девять лет, в одна тысяча девятьсот девятнадцатом году. Я уже был совершенно здоров. За эти девять лет в России произошли огромные события. Первая мировая война. Февральская и Октябрьская революции. Затем началась схватка внутренняя: война гражданская. Красные бились с белыми. Мы убивали друг друга, уверенные, что каждый из нас защищает правое дело. Эта трагическая война продолжалась три года. В феврале двадцатого мы пришли в Одессу. Ее освободили от интервентов и войск противника наши бойцы под командованием Григория Котовского.
