Свеченье слов. Поэтические произведения - Олег Сергеевич Прокофьев

под видом слов

пока звенит пространство

и время горит

хорошо бы проснуться

за морем случая

где происходит улыбка

а больше ничего

На вопрос о смысле поэзии Олег Прокофьев отвечает скорее отрицательно, сравнивая стихи с дикими цветами, до которых случайному прохожему нет дела:

стихи не знают смысла

они как дикие цветы

растут

на удивление прохожих

стремящихся путем толпы…

(№ 222)

И всё же смысл в них есть, но он так глубоко запрятан, что до него практически не докопаться — как в том же стихотворении:

смысл

как в лепестки

в себя завернут

он прячет сам себя

и с лепестками облетает

Другой вопрос — как поэту избавиться от подражания и стать независимым, то есть самим собой? Вот и рецепт:

опустоши себя как ведро

болезненно ототри от своей неподвижности

всякий жест

прочь излишки мудрости

фарс гармония

поза ритм

сторонись чужих стихов

никаких облаков внутри

ни звезд

сегодня репетиция себя

(№ 234)

Но, кроме стихов, есть еще музыка, живопись и скульптура — ими переполнена его поэзия, ведь он — сын великого композитора и сам музыкант, играющий на флейте, а также художник и скульптор по призванию. Так, многие его стихи можно охарактеризовать как музыкально-поэтические пейзажи:

в сельской церквушке

настой тишины таков

что фразы виснут как бирюльки

и образуют фриз чудовищ

с хвостами общих мест

шероховатая стена пауз

расписана фреской молчания

где ангелы дуют в трубы

и музыка слышна

или нет

(№ 333)

или:

как флаг

за полосою нежной

поле желтое

с наклейкой голубой в конце

хором поднятые руки верноподданных деревьев

патриотических ворон восторг

славят холодную эру

осени струится вырождение

под флейту всепрощающей зимы

(№ 307)

Прижизненной славы практически не испытав, он смотрит на нее с ужасом:

приснилось мне что вдруг

на чай заходит слава

с длинным дурацким ножом

и режет меня на славу

пестрым глаза лохматит

зашивает суровой ниткой

бросает в море к рыбам

что кивают ракам отрыбисто

смотри

опять падла дрейфует

(№ 264)

Но больше всего его занимает собственная смерть — от нее не увернешься, как ни старайся:

придумал я немало ухищрений

чтоб смерть свою обманом обойти

она же скрылась за спиною

и тень ее огромная как небо

была как колоссальный раб…

(№ 399)

Что такое смерть — человеку понять невозможно, но попытаться это осмыслить — необходимо:

не жить

это быть в другом месте

а кто знает где?

камни от знания каменеют

вода от невежества течет

я заглянул в дыру себя

ужас наполнил меня как вода

до краев дыхания

то жизнь была

сильней всего

окаменелостью трещала оболочка

воспоминание хлюпало как кочка

роза по-прежнему

сощурив бесчисленные лепестки

понимающе пахла собой

(№ 260)

Он видит будущее как землю без человека — спокойно, без эмоций, просто констатируя факт:

насекомые унаследуют планету

жужжащую поверхность льда

вытряхнутые сундуки душ

пропитают туманы как гарь

палящее презрением солнце

декорацией прикроет драму

за ненадобностью зрителя

(№ 288)

Родившийся во Франции и многие годы проживший в Англии, он то и дело возвращается мыслью к России, где проходило его становление:

с точки зрения 100 000 лет

россия не бог весть

что относительно россии

ну чем я не козявка

в моей жизни

мгновение это пустяк

но через него я постиг щемящую мысль

что без меня

эти 100 000 лет

не стоят и выеденного яйца

(№ 321)

или:

путь россиянина труден

он идет колокольным звоном

открывает вид на себя

через форточку в тюремный двор

где зеленого неба клочок

сияет как новенький доллар

(№ 500)

Сконцентрировав свою мысль на самом главном, он понимает, что мысль эта проста:

я мысль одну ращу

среди нерукотворных ясеней и буков

им невдомек моя фантазия

они

величие веков

и мерят время сменою сезонов

если б двигаться могли они

величие отдав за суету

то растоптали бы меня

но я окутан их молчанием

и их всезнанием спасен

а мысль моя проста:

почувствовав величие

ничтожество как я

становится его частицей

(№ 267)

И есть у него такие маленькие шедевры, где, кажется, приоткрываются самые главные тайны этого мира и где практически все основные темы его поэзии, концентрируясь, сливаются воедино:

таинство пары раскроется в музыке

она их поднимет

если услышат

в пространство волшебной печали

где радость одна на двоих

а двое едины раздельно

она в них разбудит

если запомнят

загадку что смерть удивительна

но жизнь куда чудней

(№ 525)

С Олегом мы подружились с первой же нашей встречи в феврале 1992 года. За шесть лет нашей дружбы мы встречались с ним множество раз: у меня дома или у него, на концертах или художественных выставках. Ученик Роберта Фалька, он был незаурядным художником и скульптором, а его поэзию я знал по целой серии самодельных поэтических сборников, которые он дарил мне и моей жене, композитору Елене Фирсовой, чуть ли не при каждой нашей встрече. Олег был на 20 лет старше меня и на 20 лет дольше меня жил в Англии.

В один из последних своих визитов, незадолго перед смертью, он преподнес нам свой очередной сборник «Нет слова без любви» и подписал:

Любовь иногда как музыка

глубока и неуловима…

Эта надпись могла бы стать началом еще