Страсти по Фаусту. Роман - Светослов

Фауст усмехнулся и философски высказал:

– Не зная тайн преображенья,куют апломб лишь дураки;удача требует смиренья,и здесь бессильны кулаки.

Кто выживает в этой бойне?Кого почувствовать нельзя.Как забулдыга с перепою,молчит святой, хандру гася.

Маргарита опять встревожилась:

– Но что влечёт в чужие даличудных бродяг? Азарт ли? Стресс?..Им суета мила едва ли,как прихожанам – блажь повес.

Вымолвив это, Маргарита взглянула на Фауста.

Фауст улыбнулся и зафиналил:

– Душе нужна одна лишь тайна;и суть дороги – в ней самой.Так и стихия не случайна, —пока есть буря – есть герой…

С этими словами они растворились в туманном пространстве загадочного сада…

7. Ничего не желают лишь мёртвые

Тем временем Лёва Башковитов, будучи с бодуна и не при делах, но, уже выручив деньгу за презентованный «Капитал», получивший покой на полке одного из старинных книжных магазинов столицы, мобилизовав всю свою силу воли, уже выходил из этого самого магазина с надписью «Букинист». Он что-то бубнил себе под нос (очевидно для поднятия духа) и направлялся не иначе как в винный магазин…

А между тем спецкор Илья Лютнев в этот момент как раз уже подходил к парадному входу небольшого патриархального здания. Подойдя к солидной двери с помпезной вывеской: «Издательство Секретный вестник», Илья открыл дверь и исчез в глубине холла… Пройдя по коридору, он остановился напротив двери с табличкой Комм. Дир. А. П. Варшавский. Илья набрал воздуху и зашёл в кабинет…

В этом кабинете за столом вальяжно сидел солидный человек щедрых манер в затуманенных очках, одетый как денди; он курил длинную тонкую сигарету и попутно попивал кофеёк, непринуждённо слушая Джо Дасена…

– Привет, Петрович! – с ходу приветствовал Лютнев комдира Варшавского, мгновенно прервав его идиллию.

– А, Лютнев… Добро пожаловать, – лениво ответил Варшавский.

Он убавил громкость на музыкальном центре и поднял томный взгляд на Лютнева, который быстро прошёл к столу и остановился напротив коммерческого директора.

Илья возбуждённо продолжил:

– Петрович, выписывай командировочные, – еду за спецрепортажем!

– Куда? – невозмутимо спросил Петрович.

– На юга, – туманно ответил Лютнев.

– Что значит – «на юга»? Здесь нужна конкретность. Это ж не частная лавочка, а секретный, понимаешь, вестник… И вообще, расслабься и определись, – вальяжно изложил Петрович.

Он глотнул кофе и смачно затянулся сигаретой.

– Да я там определюсь. Понимаешь? Там, – многозначительно произнёс Лютнев. – У нас направлений – как собак нерезаных; и кругом – сенсации. Не могу же я заранее всё просчитать, – где и кто мне услуги окажет. Этак и дел никаких не выйдет. Я же – спецкор! Чуешь?

Илья с надеждой смотрел на Петровича. Тот усмехнулся и лениво вздохнул, как бы намекая спецкору на субординацию и вообще на значимость собственной персоны.

– Чуешь, чуешь… – скептически передразнил Варшавский.

Он поразмыслил и выложил:

– Ну, хорошо. Я тебе выпишу командировочные; но, если прогоришь – из зарплаты вычту. Согласен?

– О чём разговор! Конечно, – обрадовался Лютнев.

– Окей.

Петрович встал, открыл сейф и аккуратно достал упаковку купюр… Отсчитав необходимую сумму, он убрал деньги и закрыл сейф. Петрович положил на стол командировочные для спецкора и сообщил:

– За хорошие деньги нужно так же хорошо и поработать…

– Само собой, поработаем.

Илья улыбнулся и облегчённо добавил:

– Ну вот – это другой разговор.

Он уже хотел было взять эти деньги, так запросто предоставленные ему комдиром Петровичем, но тут же был остановлен.

– Не спеши… – с иронией произнёс Петрович. – Распишись… за получение…

Он протянул Илье ручку и ведомость; спецкор, вздохнув, поставил свою подпись.

– Будут проблемы – звони, – с невозмутимой вальяжностью добавил Варшавский.

– Разумеется! – ответил возбуждённый Лютнев.

Он забрал деньги со стола, упрятал их во внутренний карман и покинул кабинет…

И тут каким-то немыслимым образом в голову спецкора влетели поэтические строки: «Душе нужна одна лишь тайна, и суть дороги – в ней самой…»

Илья напрягся, резко остановившись, улыбнулся непонятно чему, и вымолвил:

– Вот это да… Уже поэзия во мне звучит… Это неспроста. Точно! Правильно, что лечу за репортажем!

И он, вдохновлённый этой внезапной мистической фразой, пошёл дальше, покидая на время глобальный отдел под названием «Издательство Секретный вестник». А когда он вышел на улицу, в пространстве призрачно прозвучало, как бы вдогонку вдохновлённому спецкору: «Так и стихия не случайна: пока есть буря – есть герой…»

А шумный мегаполис в этот нелёгкий час был далёк от поэтических настроений. По одному из переулков шёл Лёва Башковитов, и нёс он три бутылки вина, тяжело дыша…

На ходу он бормотал себе под нос, при этом страшно заикаясь:

– Вэ… вэ… в-вот ведь гэ… гэ… г-говорила мэ.. мэ… м… мама: «Лёва, нэ… нэ… н… не пей, Лёва, не пей…» Нэ… нэ… н… нет же. Лёва не слушался, осёл упрямый… Вэ… вэ… в… вот и мучайся тэ… тэ… т… теперь… с бодунища…

Тут Лёва сбавил шаг и решительно произнёс:

– Дэ… дэ… д… дойду – нэ… нэ… н… не дойду? Дэ…. дэ… дойду?.. Не дойду.

Он резко остановился и выровнял одышку; потом достал бутылку, протолкнул ключом пробку и жадно отпил прямо из горла… Облегчённо отдуваясь, он убрал бутылку и закурил папиросу. Войдя в более нормальное состояние, Лёва Башковитов продолжил свой путь…

Неожиданно его взору предстал удивительный типаж: манекен с непостижимо натуральной внешностью. Он стоял в полной неподвижности, словно застывшее мгновение вечности… У ног манекена лежала шляпа – по всей видимости для гонораров; но Лёва в пылу восторга её просто не заметил. Он изумлённо смотрел на манекен.

У него вырвалось:

– Ну надо же, – как живой… Неужели научились так делать?

Никанорыч заворожённо смотрел на этот манекен, пытаясь понять: манекен это или всё-таки человек? Манекен оставался неподвижен, как истукан; он даже не моргал, что не было свойственно живому человеку… Лёва приблизился почти вплотную к нему и глянул в сторону противоположного тротуара, по которому спокойно гуляли прохожие. Внезапно он услышал голос, прозвучавший совсем рядом:

– Отойди. Не мешай работать…

Лёва вздрогнул и вперил изумлённый взгляд в застывший манекен. Этот голос исходил явно от него… Но говорящий манекен оставался неподвижен и по-прежнему не моргал и даже не менял направление взгляда… Тут Лёва подумал: «А не глюк ли это?» И он осторожно потрогал манекен, пощупал руку, плечо… Манекен не производил ни малейшей реакции на это. «Вот же блин, ну натуральный человек…» – опять подумал любознательный Лёва. И тут, то ли вино заиграло в голове Никанорыча, то ли щекотливая любознательность ударила в мозг, озарив душу прыткой шалостью, но он решил конкретно и окончательно удостовериться в своих измышлениях – человек это или кукла…. И Никанорыч, шпанисто осмотревшись, чтоб никто не увидел, дал хорошего пинка под зад манекену. Вот же до чего доводит любопытство!

Внезапно оживший манекен отшатнулся вперёд, издав сдавленный стон; и оцепеневший Лёва в удивлении открыл рот, но сказать ничего не успел. «Манекен» повернулся к нему и так же хорошо заехал Лёве кулаком в челюсть… Искры перед глазами погрузили Башковитова в грёзы, и он плавно рухнул на тротуар… К счастью, он успел удержать в руках сумку с драгоценным вином, и это обстоятельство согрело Лёву и успокоило.

Выйдя из нокдауна, Никанорыч тряханул головой, и виновато произнёс:

– Извини, брат; я думал – ты манекен…

– Индюк тоже думал… Деятель, блин, – с досадой ответил уличный актёр, искусно игравший роль манекена. – Здесь не для лохов зрелище.

Он вздохнул и добавил:

– Ладно, иди, гуляй.

Лёва поднялся и побрёл прочь от этого экстремального места, оставившего нехороший след в его памяти… Он шёл и думал, зачем всё-таки он такой любопытный, и на кой хрен стоит этот чудак в образе манекена, зарабатывая на жизнь… А что, иначе нельзя заработать? Обязательно вот так надо – людей примагничивать и дурить? Никанорыч пощупал ушибленную челюсть, которая приняла на себя гнев «манекена», вздохнул и выругался…

Но дошёл-таки, дотащился до нужного места – ареала спасения! И вошёл в свой двор Никанорыч с вином…

Каким-то странным образом в этот день пути наших героев пересекались, вживаясь в единый неотвратимый маршрут, ведомый лишь Небесам; и то время, когда Лев Башковитов заходил во двор своего родимого дома, Илья Лютнев тоже возвращался в свои пенаты.