Вивьен Ли. Жизнь, рассказанная ею самой - Вивьен Ли

и возможностям было выполнено, потому что я этого пожелала? Будь честен, дорогой, я желаю только то, что ты можешь выполнить либо готов сделать. Букет цветов – каприз? Или просьба к гостям курить только определенные сигареты, потому что дым других вызывает у меня кашель?

Ты знаешь более послушную женщину, готовую даже видеться с собственным ребенком тайно, поскольку это не нравится любовнику, актрису, готовую отказаться от любой роли, потому что роль неугодна мужу, жену, готовую, несмотря на больные легкие, превратить сырой каменный мешок в очаровательное гнездышко, потому что серая, мрачная громада «Нотли» понравилась супругу в качестве будущего дома?

Я готова всегда и на все, Ларри, единственная вольность, которую я позволила себе, – добиваться роли Скарлетт (хотя ты не был против!) и играть на сцене по-своему. Я не виновата, что мой подход нравится критикам и зрителям больше твоего. Но об этом потом.

Я послушная, возможно, слишком послушная жена, женщина, мать, актриса. И сейчас постепенно начинаю понимать, что твоя первая супруга Джилл была права, предупреждая, что это послушание до добра не доведет, что в отношениях с тобой одинаково губительны и сопротивление, и подчинение. Первое грозит разрывом, второе – потерей собственного «я».

Господи, только бы не сорваться снова! Еще раз мне из клиники Фрейденберга не выбраться.

Марион больше не будет рядом, ей не простили моего бегства из психиатрической лечебницы и пришлось вернуться в Америку, это первое. Второе – приехал Ларри! Впервые я боюсь своего мужа. Какой уж тут разговор по душам, если меня просто парализует страх. А страх – это приступ.

Нет, я справлюсь, обязательно справлюсь! Марион вчера беседовала со мной несколько часов, все наставляла и наставляла, советовала, учила, обещала звонить как можно чаще. Я знаю, что она рискует собственной карьерой, но пока справиться без ее помощи не могу. Господи, так хорошо начиналось!

Доктор права, ее отсутствие нужно воспринимать как очередное испытание для меня, с которым я обязательно должна справиться. Так и будет. Главное – не поддаться страху и не дать ни малейшего повода втянуть меня в приступ. Я буду спокойна, даже холодна, я буду непробиваема, недосягаема, не… что бы там еще написать про «не»? Ладно, я просто справлюсь.

Ларри – шелковый, ведет себя так, словно и впрямь сознает свою вину в моем пребывании у Фрейденберга. Значит, виноват.

Букет на столике рядом с кроватью теперь от него, рядом гордо красуется карточка: «Любимой жене. Ларри». Примирение? Я молчу о приступе, он тоже, словно ничего и не было.

Пора домой, потому что больничные стены даже в клинике Юниверсити-колледжа давят, больница есть больница. В «Нотли» у меня есть своя комната, свои книги, туда придут мои друзья, я буду слушать свою любимую музыку. Я уже лежала запертой в «Нотли» целых четыре месяца, когда Ларри впервые испугался моей болезни – туберкулеза. Смешно вспомнить, тогда он боялся подойти к кровати, ведь туберкулез заразен. Пришлось сказать, что я не люблю его, чтобы дать повод не целовать даже в щеку.

Хочу домой и как можно скорее. Только не хочу, чтобы отвозил Ларри, почему-то страшно, вдруг он снова отправит к Фрейденбергу. Глупость, конечно, но страшно. Нет, лучше позвонить Кауарду. Ноэль друг, он всегда выручит и не боится заразиться от меня ни туберкулезом, ни безумием. Особенно вторым.

Я дома, что дальше?

Как же хорошо дома! Даже в собственной спальне, где знаком не просто каждый уголок, но каждый дюйм, вдруг открывается столько нового.

Под надуманным предлогом, что мне нужно больше спать и просто читать, я удалила Ларри, стоит отметить, что дорогой супруг подчинился не без облегчения. Это дает мне возможность взяться за свои записи, не боясь, что их кто-то увидит. Ларри не слишком настаивает на частом общении, а остальные нос в мои дела не суют. Прекрасно, я могу доделать то, что начала под руководством доктора Марион. Перед отъездом она дала мне вопросник, по которому я должна описать свою жизнь, стараясь не обманывать саму себя, даже если это не слишком приятно.

Быть честной с самой собой тяжело, даже труднее, чем с другими. Ложь другим можно оправдать, а как оправдаться перед собой? Интересная тема, над этим стоит подумать.

Кажется, что оправдать саму себя проще всего, в душе мы же все знаем, что хорошие, а если и поступили недостойно, то просто так случилось, мы вовсе не хотели совершать подлость, на это нашлись тысячи причин… Даже если думать не о подлости или откровенных ошибках, а просто о каждодневном поведении, все равно найдется тысяча и одна причина оправдать себя.

Это хорошо и плохо одновременно, Марион права. Если себя только корить за ошибки, жизнь покажется немилой уже через пару дней, но если только оправдывать, то можно докатиться до такой низости… Где золотая середина? Не о ней ли толкуют те, кто наставляет нас в самом начале жизненного пути?

Что-то я занялась философией. Самое время после выхода из психбольницы!

Пересмотрела свои предыдущие записи и поняла, что для больной с маниакально-депрессивным психозом я, пожалуй, излишне логична и даже насмешлива. А для синдрома эмоционального выгорания слишком оптимистична. Это признак выздоровления? Тогда я на верном пути. Правильно доктор советовала мне побольше шутить над собой и над тобой.

Она ошибается только в одном: над собой шутить можно, а вот над тобой опасно, особенно в том, что касается твоего творчества и положения короля английской сцены, шутка может плохо закончиться. Но я буду шутить вслух над собой, а в записях над нами обоими.

У меня получается! Сегодня в «Нотли» приезжал на обед Дэвид Нивен, он в Лондоне по делам. О!.. бедолага Дэвид не знал, куда прятать глаза. Ведь это он помогал выманить меня из гримерной, когда начался приступ в Голливуде.

– Дэвид, дорогой, не смотри так, словно ты продал меня в рабство на галеры и тридцать сребреников прожгли дыру в твоем кармане. Я выкарабкалась, больше не опасна, меня научили держать себя в руках. У меня одна просьба: пожалуйста, расскажи мне все, что ты помнишь, без утайки. Мне нужно знать.

– Не стоит, Вив.

– Дэвид, я всегда считала тебя другом, потому и согласилась впустить в гримерную в ту кошмарную минуту. Мне нужно увидеть все со стороны. Понимаешь, я должна понять разницу между своим и сторонним восприятием моего поведения. К тому же я обидела многих людей, нужно извиниться. Ты должен мне помочь.

– Это не опасно?

– Дорогой, я больше не кусаюсь и кричать «Помогите!» тоже не буду, обещаю это. Давай поговорим, пока не вернулся Ларри. И снотворного в твоем кофе нет.

Это даже доставляет удовольствие – видеть, как заливается краской стыда Дэвид Нивен, обычно