Жизнь в солнечном луче - Борис Фомич Шурделин

сказал Андрей,— какая солнечная дорога.

— У меня такое впечатление, что солнце для тебя — все.

— Почти все,— согласился Андрей.

Лицо Сергея показалось ему хмурым, раздраженным, хотя тот пытался скрыть свое состояние.

— Что ты?—спросил Андрей.

— А… мачеха. Все не так делаю.— Сергей вздохнул.— Я свободен до трех часов. Куда пойдем?

— Надо керосинчик занести домой. Хорошо?

— Конечно.

Они вернулись к керосиновой лавке. Но она оказалась закрытой. Бидона снаружи не было. Андрей пожал плечами, подумал, махнул рукой.

— Скажу дома, что керосинщик закрыл его в своей лавке. Ты не против?

— Как твоей душе угодно,

Сергей не захотел заходить в дом, где жил Андрей. Он только заметил:

— Знаю этот дом. Твой отец? Он оперировал мою мать. Только и он ничего не сумел сделать. Поздно было. Про него хорошо говорят.

— Я быстро, Сережа! — Андрей убежал в дом.

Его встретила мать.

— Как тебе не стыдно, Андрей?

— А что, мама?

— Керосинщик сам принес твой бидон.— Она подчеркнула вину Андрея.— Больной человек. И немолодой. Тебе не стыдно?

— Ну, конечно, стыдно. Но не сердись,— уговаривал Андрей.— Зато я познакомился с интересным человеком.

— Некрасиво, Андрей.

Он подумал.

— А знаешь, он это сделал с удовольствием.

— Что за новости!— возмутилась мать.

— Он же лечится у папы. Ведь папа его поставил на ноги!

— Папа, а не ты, Андрей. Некрасиво. В шестнадцать лет — не солидно. Я думаю, что такое не повторится. Ты обязательно попросишь у него прощения.

— Хорошо, мама. И полдня буду помогать ему качать керосин. Договорились? Я могу уйти?

— Твои каникулы, не мои. Делай, что тебе вздумается. Только, прошу тебя, не плавай в бурунах за пароходами.

— Но, мама!

— Прошу тебя.

— Сегодня — не буду. Будь спокойна. Не буду.— Он подумал.— Ты, конечно, не веришь?

— Не верю.

— Вот и хорошо. Пожалуйста, мне не верь.

Андрей выбежал на улицу. Сергей ходил вдоль забора. Как только Андрей появился, он пошел ему навстречу.

— Куда? — спросил Сергей.

— На Днепр,— ответил Андрей.— Скоро пойдет «Дмитрий Донской». Вот и поныряем в буруне. Есть что лучше?

Сергей вскинул голову вверх.

— Ну! — запротестовал Андрей.— Там что? Несет тебя, и все. А тут силенка нужна.

— Не будем спорить,— предложил Сергей.— У каждого свои привязанности. А их надо уважать. Согласен?

— Хорошо.

— Ради меня?

— А как бы ты хотел?

— Ради честности.

— Хорошо, ради честности.

Они пошли вниз, к Днепру, к речной пристани.

В первой половине лета на южную, приднепровскую Украину шли воздушные потоки с далекой Атлантики и южных морей, несли с собой теплые дожди, чаще всего — ливни. Зато во второй половине лета суховеи с востока, из донецких пыльных степей, и с юго-востока, с Азовского моря, превращали приднепровский край в раскаленный котел. Андрей любил именно вторую половину лета. Но Днепр приходил с севера, и в августе он нес уже холодную воду, ведь брал он ее где-то в далекой Смоленщине.

Андрей любил воду, и только ветреный, морозящий ноябрь заставлял его проститься — до весны — с днепровской водой, а в конце марта, едва Днепр освобождался ото льда, стосковавшись по воде, он бросался — всего на одну минуту — в мутный весенний поток.

Тогда еще не построили плотину в Каховке, и моря Каховского еще не было. Вся днепровская низина от Запорожья до Херсона — бесчисленное множество больших и порой совсем крохотных рукавов где-то широкой и полноводной реки — была занята знаменитыми днепровскими плавнями, скрывавшими в разное время разных людей — когда-то запорожских казаков, потом беглых холопов, потом партизанские отряды. Голубая и зеленая, со своими законами и своей погодой страна, край малярийных комаров, овощных богатств и рыбацкого раздолья.

На берегу, возле дебаркадера, на котором примостился речной вокзал, на зеленом склоне друзья застали приятелей Андрея. При виде Андрея некоторые из них повскакали со своих мест и замахали руками.

— Твоя команда? — спросил Сергей.

— Постоянной команды нет. Ты будешь?— спросил Андрей.

— Нет,— ответил Сергей и показал на ногу.

— Но ты можешь меня подождать?

— Подожду.

— И не сердись. Привязанности надо уважать,

Сергей улыбнулся.

Если разрешал капитан, Андрей прыгал с ходового мостика парохода. Среди капитанов у него были свои друзья и недруги. На «Дмитрии Донском» хозяйничал убежденный недруг, и Андрей никогда не просил у него разрешения.

Когда разделись, Андрей искоса оглядел фигуру Сергея. Она ему нравилась — типично боксерская, подвижная, с квадратными мышцами на спине и на груди, с легкими натренированными ногами.

— Я тебя на ринге приметил,— сказал Андрей.— Давно, правда. Ты бокс бросил?

— Бросил,— ответил Сергей.

Андрей посмотрел вверх.

— Ага,— ответил Сергей.— Трудно все вместо. Выбрал, что ближе.

Из-за поворота показался старый колесный пароход. Кто-то крякнул:

— Товсь! Пли!

Сергей сед на траву, вытянул ноги, отыскал в воде голову Андрея.

Ребята плыли уже к середине Днепра, ныряли, что-то кричали друг другу.

Пароход разворачивался. За кормой вода вдруг забурлила, волны сталкивались, бросались к берегу, возвращались к корме. В этой кипящей воде то и дело мелькали головы, руки и ноги. Потом вода стихла, но через десять минут, когда пароход пошел от дебаркадера к середине реки, снова закипела за кормой, и снова там барахтались Андрей и его приятели.

Первый выбравшийся на берег парень потерял в воде трусы. Его встретили хохотом, но он нисколько не смутился, сам смеялся, отыскивая что-то в своей одежде.

Андрея постигла та же участь.

— Лопнули,— объяснил он Сергею. — Уже вторые за лето. Но сегодня отменно «Митька» заварил нашу речку.

Андрей поднял с травы брюки, вытянул из кармана яркую косынку и ловко превратил ее в набедренную повязку.

«Ты мне начинаешь правиться», — подумал Сергей.

Что ж было дальше? В самом деле — что было дальше?

Кто помешал?

Это вошла мать,

— Андрей, прости, пожалуйста, но ты вчера спал, и мы не решились тебя беспокоить. Тебе письмо.

— От кого?

— Здесь написано: В. Ивашин. Прочитать?

— Дай мне письмо.

Мать положила письмо на колени сына. Он продолжал сидеть, не двигаясь. Мать поняла.

Как только Андрей услышал, что она ушла, дрожащие его пальцы сперва легли на конверт, потом, полежав недолго, заметались. Он нащупал сквозь бумагу соколиное перо. Пальцы сжали конверт.

Еще на первом