Флаг на грот-мачте - Николай Блинов

– Эн гоньяма, гоньяма, ин-бу-бу!

– Ябо. Ябо. Ин-бу-бу… – протяжно подхватили бойскауты.

– Это что за бу-бу-бу? – спросил Никита.

– Это индейская песня. Вождь хвалит храброго воина, и все сидящие вокруг костра подтверждают это, – тихо ответила Эрна и спросила: – А ты какие-нибудь песни знаешь?

– Знаю, конечно, – ляпнул Никита и испугался. Вдруг попросят спеть! А что он может спеть, кроме лихих песен, которым учил его Сенька Шпрот. Он представил, что поет, а его слушает эта чистенькая девочка с ласковыми глазами, и ему стало так жарко, что он вспотел. Он отвел глаза и увидел Костю. Патрульный смотрел на него как индюк на червяка. «Ну, ты у меня словишь, гад», – подумал Никита. В это время бойскауты кончили петь индейскую песню, и раздался голос Эрны:

– Новичок тоже знает песню, пусть он споет!

Девчонки захлопали в ладоши. Костя состроил кислую рожу и процедил:

– Представляю…

И тут Никиту осенило. Ну держись, фраер. Я тебе сейчас дам прикурить! Стараясь точно сохранить произношение, он запел на английском языке любимую песню Шуля, которую тот мурлыкал каждое утро, когда брился, приладив осколок зеркала к окну теплушки.

Шуль однажды перевел слова. Это была песня про то, как солдат вспоминает родной дом и любимую девушку в далеком и опасном походе.

Путь далек до Типарери,

Нам далеко брести домой.

Путь далек до крошки Мэри,

До моей Мэри дорогой…

Теперь захлопали все. Не хлопал только Костя. Лицо его вытянулось, и он ошалело смотрел на Никиту. Павлик удивленно поднял брови и, когда бойскауты утихомирились, спросил:

– Откуда ты знаешь английский? У тебя прекрасное произношение!

На этом триумф Никиты закончился.

– Я знаю только эту песню. Меня один человек научил, – сказал он.

Костя презрительно захохотал.

Глава 5

– Ну, ты и даешь! – сказал Ленька, когда ребята вышли со двора бойскаутской дружины. – Буржуйские деточки только ротики разинули.

– Почем ты знаешь, что буржуйские? – возразил Никита.

– Спрашиваешь! Половина из них в нашей второй школе, бывшей мужской гимназии, учится. Их папаши, все эти Витты, Гувелякены, – бывшие лесоторговцы, доктора, адвокаты…

– Доктора разве буржуи? Меня один доктор бесплатно вылечил. «Буржуи, буржуи», – передразнил Никита. – Просто гогочки, маменькины сыночки.

– В тебе еще классовое сознание не заговорило, вот что. Но ничего, это я беру на себя, – сказал Ленька и вдруг остановился и уставился на Никиту: – Скажи-ка лучше, где ты таким штукам выучился? Какое сальто отхватил!

– Меня один циркач научил. У него махновцы мальчишку-партнера застрелили, так он хотел меня приспособить. Он хлыстом сек. Я от него убежал. – Никита вздохнул и замолчал.

– Жалеешь, что убежал? – спросил Ленька.

– Соньку маленько жалко, – сказал Никита. – Он ее тоже бил.

– Гад он, твой циркач! – решил Ленька. – Только у тебя тоже не все хорошо получается. Там какая-то Сонька, здесь Эрна оказалась. И охота тебе с девчонками связываться!

– Ты что, всерьез? – обиделся Никита.

– Не туда смотришь, куда надо, вот что! Ты понял, о чем Костя, патрульный этот, пел?

Никита пожал плечами:

– Чего тут понимать? Про свою дружину пел: «Уже четыре долгих года терпели, братья, мы невзгоды, но верю я, что пятый год дружине счастье принесет».

– Революция в каком году была?

– Ну, в семнадцатом.

– А сейчас год двадцать второй. Пятый год Советской власти! Понял теперь, что это за песня? Недаром скаут-мастер ему допеть не дал и про какого-то Ганьяму затянул. Смотреть и понимать надо!

Тут они повернули на Соборную улицу, и Ленька схватил Никиту за рукав. Прямо на них шел Гленарван. Золотом отливали начищенные пуговицы флотского кителя, загорелое лицо обрамляли рыжеватые баки. Поравнявшись с ребятами, он окинул их внимательным взглядом и скрылся за забором. Они, не сговариваясь, повернули следом и выглянули из-за угла. Когда чуть покачивающаяся спина Гленарвана удалилась на достаточное расстояние, Ленька шепнул:

– Пошли!

И они пустились обратно.

У памятника Ломоносову Гленарван свернул во двор бойскаутской дружины. Ребята приникли к щелям забора.

На крыльце штаба дружины стоял скаут-мастер Павлик. Гленарван подошел к нему и поднял руку с тремя вытянутыми пальцами вровень с плечом. Павлик ответил ему таким же салютом и что-то сказал. Потом они скрылись в дверях штаба.

– Смотри-ка, да они кореша, – удивился Никита.

– Ничего не понимаю. Карпа выдумал Гленарвана. Мы за ним следили. И тут опять он.

Ленька кивнул Никите:

– Ну ладно, пошли к нам. У нас небось Володя с комсомольцами. «Азбуку коммунизма» изучают. У нас каждый день коммуна собирается.

– Может, потом? Больно шамать хочется, – сказал Никита.

– У нас и поедим. Картошкой жареной накормят.

Никита сглотнул слюну. Картошка, да еще жареная, это да! Он знал, что у них с батей, кроме хлеба и морковного чая, ничего нет.

– Да не, – промямлил Никита, – я лучше домой.

– Чего там. У нас каждый вечер не один человек питается. Картошки на всех хватит. Своя. И Карпа небось уже дожидается.

Они шли по проспекту Павлина Виноградова. Это была главная улица. Кирпичные и деревянные тротуары тянулись здесь вдоль двухэтажных каменных домов, а середина была вымощена булыжником, на котором тускло поблескивали трамвайные рельсы. Справа дома расступились, открылась просторная площадь. Золотые купола собора вонзались в белесое небо. За собором и площадью мелькнула поверхность реки.

У магазина с вывеской «Церабкооп» стояла телега. Толстоногий битюг с медными бляхами на сбруе жевал овес из торбы, подвешенной к его морде. Грузчики в кожаных фартуках перетаскивали с телеги ящики и с грохотом бухали их в подвал.

Никита углядел в ящиках распластанную рыбу.

– Ты иди, – сказал Никита. – Я сейчас.

Ленька удивленно глянул на него, но пошел. Никита повернул к телеге.

Битюг посмотрел на него крупным, как слива, глазом, тряхнул головой и захрупал овсом. Никита быстро пробежал пальцами по доскам ящика, ища, которая послабее. Нашел, сильно дернул и потянул на себя. Доска противно скрипнула, подалась. Лошадь дернула головой и переступила ногами.

– Тихо ты, нестепенной! – прикрикнул грузчик.

Никита отдернул руку и присел за телегой. Грузчик поднял ящик и потащил к подвалу. Никита просунул руку между досками и нащупал шершавый от соли хвост рыбины. «Как раз к жареной картошке», – порадовался Никита.

И тут кто-то схватил его за руку. Он присел еще ниже и оглянулся. На него глядели круглые от испуга глаза Леньки.

– А ну брось! – прошипел Ленька и дернул за руку.

– Уйди, не мешай!

– Брось, говорю! – не отставал Ленька.

Ящик над их головами сдвинулся, и вместо него показалось усатое лицо.

– Держи! – зарычал грузчик.

– Тикаем! – шепнул Никита, и они рванули за угол на площадь.

– Сюда! – крикнул Ленька. Никита нырнул следом за ним в какую-то дыру забора.

Мимо протопали сапоги и стихли. Ленька тяжело дышал. Он посмотрел на Никиту и сказал:

– Ну и дурак же!

– Сам дурак… – сказал Никита, задыхаясь. – Полез под руку… Сейчас бы наша была!

– Я ворованное не ем! – сказал Ленька.

– Подумаешь, цаца… – Никита усмехнулся и сплюнул. – Тоже, видать, из этих. Из маменькиных деточек?

– Дурак ты! – сказал Ленька. – Ты у кого воровал?

Никита не понял.

– У кого?

– У своих, вот у кого! Эту треску по пайкам выдавать будут. И в столовку твоему отцу. Ты же у отца воровал! Вот у кого.

Никита оторопел.

– Врешь! – сказал он.

– Читать умеешь? Видел вывеска: «Церабкооп» – Центральный рабочий кооператив. Понял? У Советской власти ты воровал! Вот.

Ленька высунул голову в дыру между досок и махнул рукой:

– Пошли!

– Не пойду я к вам, – сказал Никита и отвернулся.

– Ладно, идем, – сказал Ленька.

Никита упрямо мотнул головой. Он представил себе, что Ленька рассказывает про него ребятам, Карпе, Володе. Представил презрительный смех Карпы и внимательный взгляд Володи. Бойскауты узнают… И Эрна.

– Нет, – сказал Никита, – не гожусь я для вас.

– Идем! – сказал Ленька и крепко взял Никиту за локоть. – Струсил, что ли? Эх ты, акробат!

– Очень нужно! – буркнул Никита и пошел рядом.

Глава 6

Ленька больше не вспоминал про рыбу. Он стал рассказывать Никите про комсомольскую коммуну, которую организовал его брат Володя.

– Она называется комсомольская «коммуна имени товарища Августа Бебеля», – оживленно говорил он, размахивая длинными руками, которые далеко высовывались из рукавов его рубашки. – У комсомольцев коммуна – это, как бы тебе сказать, это как наше общество Красных пинкертонов… Только для больших. Понял? Все общее. Все вместе! Контру бить – вместе, политграмоту изучать – тоже вместе.