Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка - Константин Бадигин

Голоса становились все настойчивее и громче. Толпа угрожающе напирала на вечевую башню, подбираясь к ступеням.

Улучив удобный момент, парень с короткой шеей прыгнул к помосту вечевой башни и схватил за одежду растерявшегося посадника. Несколько человек бросились его защищать; другие с криком поспешили на помощь парню, и началась свалка.

На помост взбирается мореход Труфан Амосов. Толпа понемногу успокаивается.

— Слушайте люди новгородские! — раздается спокойный голос морехода. Он кланяется на все стороны.

— Пусть говорит, слушаем!

— Слушаем!

— Говори, Амосов!

— Задумал я на своих кораблях хлеб привезти, а с ганзейцами ряды не чинить. Купцы югорские, иванские в согласии… Прошу слова новгородского. Как скажете, братья?

— Не чинить ряды с Ганзою!

— Сидели голодом, потерпим еще!

— Согласны с Амосовым!

— Согласны, согласны!.. — завопила в один голос толпа. Амосов поднял руку — опять стало тихо.

— Дружина нужна из людей лучших, непугливых. Тяжел и опасен будет наш путь.

— Кого хочешь бери!

— Все согласны!

— За Новгород Великий и головы сложим!

— Эй, мореходы, выходи к Амосову!..

Вече закончилось временной победой купечества: простой народ поддержал его. Посадник был выбран новый, а о договоре с Ганзой господе сейчас нельзя было и думать.

Глава III. ДВОР СВЯТОГО ПЕТРА

Прозвучал удар в било, что означало конец торговли. Купцы–ганзейцы заторопились, выпроваживая задержавшихся новгородцев. Слуги уносили многочисленные образцы товаров, выставленные на день в лавках и амбарах.

Появилась ночная стража из купеческих слуг и учеников, вооруженная мечами и копьями. Загремели засовы на дубовых воротах, окованных толстым полосовым железом.

Как всегда, ровно в шесть часов вечера старшина двора, ольдерман Юлиус Мец, появился в дверях своего дома.

— Какие будут приказания, господин старшина? — обратился к нему один из стражников.

— Охраняйте как можно лучше двор. В городе неспокойно. Вчера на вече сменилось правительство, много кричали против нас, ганзейских купцов. Бог знает, что еще могут придумать эти новгородцы… — Ольдерман Юлиус Мец махнул рукой.

Ожидавший его знака слуга спустил с цепей десяток больших свирепых псов, наводящих страх на мальчишек Славенского конца.

Огороженный дощатым забором от русского населения, немецкий двор состоял из нескольких двухэтажных строений, в которых удобно располагались приезжавшие купцы. В этих же помещениях находились лавки и склады. Другие дома были заняты больницей, баней и пивоварней.

В центре двора помещалась католическая каменная церковь Святого Петра с глубокими погребами и пристройками для хранения товаров.

Двор был расположен в центре Великого Новгорода. С одной стороны, на Ярославовом дворище, рядом с которым жили немцы, новгородцы собирались на вече для решения своих внешних и внутренних дел; с другой — сосредоточивалась вся обширная новгородская торговля.

Близость церкви Ивана Предтечи облегчала общение ганзейцев с именитым новгородским купечеством. И в той же церкви тысяцкий разбирал тяжбы русских и немецких купцов.

Напротив немецкого двора находилась церковь Святой пятницы, покровительницы заморского купечества Новгорода, а по обе стороны от нее, ближе к реке Волхову, — Готский и Псковский гостиные дворы. Тут же, на берегу Волхова, протянулись главные корабельные пристани: Княжья, Псковская, Иванская, Ильинская, и начинался Великий мост, переброшенный через реку на Софийскую сторону, прямо к Богородицким воротам Детинца.

Свободно изучая и наблюдая жизнь новгородцев, немецкие купцы ревниво оберегали от русского глаза все свои дела. Древние правила Ганзейского союза затрудняли непосредственное общение купечества с новгородскими жителями и ограничивали доступ в гостиные дворы новгородским купцам.

Итак, двор быстро опустел. Только у дверей церкви Святого Петра несколько купцов и слуг провожали на ночное дежурство молодого немца–купца из Любека, Иоганна Фусса, и слугу одного из бременских купцов — горбуна Пруца.

Войдя в церковь и заперев изнутри дверь на тяжелые крючья, сторожа прислушались. Трижды со стоном в замке повернулся ключ. Шаги стали удаляться — провожавшие торопились передать ключ ольдерману.

Поставив подсвечник на выступ стены, обильно закапанный воском, Иоганн Фусс с интересом осмотрелся: охранять церковь, да еще ночью, ему приходилось впервые. Церковь Святого Петра оказалась надежным и обширным складом для товаров ганзейских купцов: тут было использовано каждое свободное местечко.

На веревках, протянутых рядами вдоль стен, до самых сводов висели тюки с мягким товаром. Иоганн, глядя на упаковку, стал от нечего делать угадывать, что за товар в тюках.

«Тут фламандские сукна, — думал он, — самые лучшие в мире: ипрские, диксмюйденские и лангемарские. А это английские — безукоризненная выделка, не хуже фламандской».

Взглянув на большие черные тюки, Иоганн усмехнулся:

«Наше, немецкое сукно — толстое, грубое. Наверно, из Кельна или Ахена». Купец взял в руки свечу, нагнулся и стал рассматривать фирменные знаки.

Подойдя к мехам, он с удовольствием провел ладонью по драгоценным собольим шкуркам, приладил на себя дорогую соболью шубу и бобровую шапку, сшитые новгородскими ремесленниками. Вспомнив, что в алтаре хранится скра — правила для немецких купцов, проживающих в новгородском дворе, Иоганн Фусс решил взглянуть на древний документ. Лавируя между кругами воска, разложенными на каменном полу, кипами с тонким бременским полотном и фряжскими кружевами, слитками меди, олова, бочками с серой, купец пробирался к алтарю. Он с завистью смотрел на тяжелые дубовые бочки с романеей и мальвазией, с яблоками, на ящики со сластями, окружавшие со всех сторон алтарь.

Тут же у алтаря небольшими кучками лежали драгоценные моржовые клыки; на их желтоватой кости издалека были видны хозяйские клейма. Отодвинув в сторону весы с медными чашками, он вошел в алтарь. Большая толстая книга сразу бросилась в глаза — это была скра.

Положив ее поудобнее и поставив свечу, Фусс стал читать.

«За убийство старшина двора присуждает к смертной казни; за нанесение раны — к отсечению руки. Всякий вор как за большое, так и за малое воровство осуждается к позорной казни — виселице…» Фусс перевернул несколько листов.

«Штраф десять марок серебром, — писалось в другом месте, — платит сторож, допустивший русского только на первую ступеньку церкви… Запрещается торговать с русскими в кредит. Запрещается вступать с ними в компанию… Запрещается выносить со двора ключ от церкви… Штраф десять марок, если русский даже во дворе заметит церковный ключ…»