БЕЗ НАЗВАНИЯ - Кирилл Маев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Большой карман.
2
Дома есть было нечего, но я все-таки поел. Доски смотрели на меня осуждающе, я же отводил взгляд. Черт, зачем я их притащил? Вся эта затея казалась мне глупой. И человек – глупым. Да и я сам – хотя нет, я все-таки казался себе не таким глупым, нет-нет, только не я.
На следующий день не пошел на работу, а стал делать лодку. Это оказалось очень легко – я просто прибивал нужные доски к другим доскам. Щели были гигантские.
Она пришла вечером.
– Ох, ты зря так много пьешь, – говорит.
– Это же апельсиновый сок.
– Мне кажется, там не только апельсиновый сок.
– И мне так кажется.
Я показал ей лодку.
– Вот, на ней поплывем.
– На ней?
– Поплывем.
Она скептически посмотрела в ее сторону.
Да, она не поклонница лодок. Нет. Музыка – вот, что она любила. Так любила, что однажды даже мастурбировала третьей пластинкой Пинк Флойд. Хотя у нее были и другие пластинки этой замечательной группы.
И познакомились мы с ней в вагоне метро. Она проспала свою станцию и уехала в депо, а я поехал с ней – в надежде обокрасть и изнасиловать.
Но потом передумал.
– А может, не на ней? – развеяла она мои мысли.
– Может, и не на ней.
– Но скорее все-таки на ней.
– И это ты тоже верно заметила.
Та ночь была беспокойной и умиротворяющей. Я несколько раз просыпался, проверял ее пульс – странный страх того, что она должна умереть. Просыпалась ли она, чтобы пощупать мой? Вряд ли.
И это все, что нужно знать об отношениях между мужчиной и женщиной.
– Прекрасное утро.
– Прекрасное.
Снова шел дождь. Опасные месяцы. С третьего раза я смог выжать сцепление, и машина плавно поехала вдоль шоссе. Чем дальше мы ехали, тем больше елок образовывалось слева и справа. Потом еще больше. Потом сосны.
Так мы доехали до моря.
– Неспокойные волны.
– И дождь все не кончается.
– Ты уверен, что эта затея с лодкой – хорошая затея?
– Нет, я не уверен.
– Хорошо, давай попробуем спустить лодку.
Несмотря на гигантские щели и, в целом, хлипкость конструкции, лодка не утонула. Наоборот – она мягко покачивался на воде, как бы маня. Как бы заманивая.
– Сейчас попробую.
Я сделал шаг и оказался в ней. По-прежнему не тонет. Ну, ладно.
– Я тоже попробую.
Она сделала шаг. Все, мы в ней. Единственным инженерным решением, которое крутилось в моей голове где-то между расчетами сужения поиска пространств Калаби-Яу и нахождением гравитационных волн с помощью интуиции оказалось установка мотора между щелями замечательной лодки.
Да, я был умен, и это был я.
– Хорошо, что ты сделал моторную лодку.
– Очень хорошо.
– И бензина для нее нам надолго хватит, верно?
– На года хватит.
Через двадцать минут лодка заглохла.
– Весел нет?
– Нет.
– Ну, и слава богу.
Она полезла ко мне обниматься. С девчушками всегда так – дай им возможность, и они лезут, подлезают, подлизываются. А вокруг сгущался туман. Все сгущался и сгущался. Сгустился.
Настолько сгустился, что и не туманом он был уже вовсе, но обыкновенной сгущенкой. Тем не менее, мы были сыты.
– Странно, я никогда такого тумана не видела.
– Это потому что он глаза выедает.
– Давай руками грести.
– Давай руками.
Мы зажмурились и начали грести. Минуты, часы. Потом перестали. Лодка ударилась обо что-то мягкое, и мы поняли, что приплыли. Сгущенный туман уходил куда-то обратно в море, а перед нами вырисовывались очертания заброшенного острова.
Да, это был тот самый остров.
3
Мы оглянулись – вокруг нас на сотни миль лишь море. Соленое море – мы попробовали.
– Как странно, – заметила она, – если рассказать об этом моим подругам, они ни за что не поверят.
– Ох, детка, – ответил я, – твои подруги поверят во что угодно – у них дома есть телевизоры.
Мы отправились изучать остров. Сначала мы изучали его по горизонтали, потом – по вертикали. По горизонтали и вертикали, шаг за шагом, месяц за месяцем. Хотя, про месяцы – это я уже перегнул, не более трех часов понадобилось на все.
– Ничего нет.
Это правда – лишь пустота хвойных деревьев и тишина. Оглушающая тишина. Самым большим разочарованием, конечно, был маяк. Его отсутствие. Мы стояли и молчали.
– Странно, сигареты куда-то делись, – заметил я.
– Думаешь, кто-то их украл?
Я медленно оглянулся.
– Думаю, что как-то слишком тихо для такого острова.
– А я проголодалась.
Вся эта затея нравилась мне все меньше. Чертов любитель гардин, из-за таких как он люди и бросаются под колеса обозрения. Потом бросают друг друга. «Не бросайте, не надо!» – кричат колеса, но тебе кажется, что ты на правильном пути. Люди забывают, что на любых путях две рельсы никогда не пересекаются.
– Давай вернемся вглубь острова, поищем плодовые деревья.
Мы идем, а вокруг только сосны. Сосны и елки. Прекрасный запах. От него еще сильнее хочется есть. Мы пробуем елки – не то. Не то, что сосны, но и сосны лишь навевают меланхоличные мысли. Потом она споткнулась.
– Аккуратней, – говорю, – что там?
– Черт, тут какая-то металлическая штука.
– Надеюсь, не капкан.
– Если бы это был капкан, я бы начала кричать.
– Нет-нет, кричать бесполезно, здесь никто тебя не услышит, никто..
Страшно такое слышать на необитаемом острове, но еще страшней – заваривать одноразовый кофе несколько раз.
Мы пригляделись – металлической штукой оказался замок. Я разгреб вокруг ветки и опилки, и увидел, что замок принадлежит старой двери, находящейся на земле.
– Как думаешь, куда она ведет?
– Уж точно не к маяку.
– И замок такой большой.
– Неправдоподобно большой.
Это правда – замок был такой огромный, что по сути и сама дверь была не намного больше. Железный, тяжелый.
– Нам никогда его не открыть.
– Нам даже его не поднять.
– Хотя однажды я подняла целого дельфина.
– Ничего себе, целого дельфина? И где же это произошло?
– В ресторане.
Я подергал замок. Ничего. Подергал дверь. Открылась.
– Черт, этот замок ведь даже не прикреплен к ручке!
– И правда – смотри, его зацепили просто за петлю рядом.
Повеяло прохладой. Не холодом, от которого кровь стынет в холодильнике, но тревожной прохладой. Тревожной и приятной. Я открыл дверь нараспашку и увидел лестницу, ведущую в темноту.
– Идем?
– Идем.
4
Зачем кто-то повесил замок рядом с дверью без замка – загадка. Я любил загадки, и ребусы, и аэробусы – помню, как в детстве водитель одного из таких аэробусов посмотрел мне в глаза и сказал абсолютно серьезно: «Запомни, никогда больше не заходи в кабину водителя без спроса!».
Почему я помню эти слова, но не строчки песен битлз – еще одна загадка. Хотя и Джон Леннон нередко приходит ко мне во сне и просит написать ему новых песен.
– Творческий кризис, – говорит Джон.
– Это потому наверно, что ты умер.
– Возможно, возможно..
Мы спускались по лестнице. Сначала было темно, а потом появились окна. Сквозь окна проникал солнечный свет, и это было странно. Видеть солнечный свет под землей.
– Высоко слишком эти окна, не выглянуть.
– Тогда идем дальше.
Лестница была винтовая. Она кружилась, закручивалась и мы кружились с ней – как в вальсе, как в сальсе, на «раз-два-три, раз-два-три», – считал я вслух, а что дальше было уже и не вспомнить.
– Четыре, – подсказывает она.
– Спасибо.
Она выпивает четыре чашки кофе, потом еще две, и все это на голодный желудок, на желудок праздничный, одухотворенный, под Джима Моррисона и Мориса Равеля, в нижнем белье и без, под и на, ускорители и антидепрессанты, друг за другом, отчаяние за отчаянием. Любовь – это западня, бассейн, в которой ты заходишь наивным агнцем, а выходишь – Брайаном Джонсом.
– А кто-то фотографирует меня, пока я голая, – наконец признается она.
– Черт, и часто ты бываешь голая?
– Только тогда, когда меня фотографируют.
Лестница подходит к концу – внизу помещение. Там большие панорамные окна. Истина уже близко, она почти у нас на языках.
Я спускаюсь, и смотрю – бескрайнее синее небо на сотни миль вокруг. Прекрасное небо, прекрасные мили.
– А почему оно внизу? – спрашивает она.
И я не знаю, что ей ответить. Но это так – мы выглядываем из окон, и понимаем, что небо – под нами. Где-то внизу. А в центре помещения стоит гигантская лампа с кучей стекол и зеркал.
– Черт, да это же маяк!
– Похоже на маяк, – соглашается она.
– Только он растет не вверх, а вниз.
– Под землю растет.
– Подземный маяк.
От этого становится немного не по себе. Мне хочется отвлечься, забыться – я спрашиваю про те эротические фотографии, которые мы обсуждали, пока спускались по лестнице.
– Они не очень хорошего качества, – говорит.