БЕЗ НАЗВАНИЯ - Кирилл Маев

7

Потом уже ко мне домой пришла полиция.

– Полиция! Будет здорово, если вы откроете.

– А если не открою?

– Ох, и умеете же вы добавлять себе срок.

Я открыл, и вышел к ним на лестничную клетку.

– Как успехи? – поинтересовался я у них.

– А у вас?

– Я уже взял след.

– И где он?

– У меня в кармане.

– Тогда выверните карманы.

– Нет, не выверну.

– Выверните-выверните.

Какие же они настойчивые. Такую бы настойчивость девственницам на семьдесят восьмом свидании.

– Я могу показать, где он живет.

– Это нам подойдет, но для этого нужен протокол, без него мы никуда не пойдем.

– Меня это устроит.

Они переглянулись.

– Давайте тогда в среду?

– А почему бы и нет, – согласился я.

Они сказали, что еще дополнительно навестят меня, и чтобы я особенно никуда не уходил.

Я снова вспомнил парк аттракционов. Конечно, мы останавливались и около павильона с оружием. Надо было стрелять в беззащитные тарелки, чтобы выиграть беззащитного медведя. Она сказала, что у меня получится, и я поверил ей.

– На меня не наводите, – сказал продавец, когда увидел у меня в руках ружье.

Полезли тарелки. Я стрелял, и все они падали, одна за одной, друг за другом, как рождественские елки, как осенние одуванчики, как метадоновые наркоманы. Но когда дым рассеялся, стало понятно, что я сбил только две из одиннадцати.

– Хороший результат! – подбадривал меня продавец.

– Правда?

– Держите подарочное печенье.

– Какое песочное.

Медведя нам, разумеется, не дали. Мы все были беззащитными. Она тогда виду не подала, но я знал, чувствовал, что что-то пошло не так. Этот медведь как камень преткновения, как корень мандрагоры, да не к месту будет упомянут, как все ее вопросы в голове ко мне и моему образу жизни.

Я был не тем.

8

Тем временем «друзья» не унимались.

– Слушай, нигде не можем тебя найти, ты почему не отвечаешь?

– Господи, кто вы?

– Ну зачем ты так, мы же просто хотим тебе помочь.

– Помочь? Мешок для пожертвований под раковиной.

Я бежал по улицам. Светило солнце – редкое солнце сквозь толщи туч проглядывало, проглатывало меня, и от его света становилось еще больше не по себе, еще тревожнее.

Я прятал руки в карманы, они трескались от холода.

– Перекусить бы, – размышлял я про себя.

– Зачем тебе это? – отзывалось что-то внутри, возможно, желудочек, – гони прочь эти мысли.

– Но кушать же хочется.

– Это испытание.

– Я не пройду его.

– Пройдешь.

– Нет, не пройду.

Тем не менее, вместе с желудочком мы пошли в парк. Листья уже упали, и гнили на промерзшей, деревянной земле. Случайно, возле старого дуба, я увидел того парня – из бара. Он мельком взглянул на меня, и сразу же сорвался с места. Я – за ним.

Так мы шли минут пять, не оглядываясь, пока не зашли к каким-то пристройкам. Дальше – тупик. Я пригляделся – у него было две левых руки, это точно. Теперь понятно, почему он так странно наливал правой.

– Как погода, нравится?

– Нравится, – говорит.

– Пасмурная же погода.

– А мне все равно нравится.

– Понятно, понятно.

Я не стал ждать, и первым набросился – точнее, просто вывернул ему руку. Ту, насчет которой сомнений не было. Он завопил – все правильно, все умиротворенно.

– И где же ты достал еще одну руку?

– В рулетку выиграл.

– Вряд ли.

Я заломил руку посильнее.

– Хорошо, хорошо! Я расскажу правду.

– Правда – это то, что я не слышал уже много лет.

– Тогда слушай.

Мы присели, насколько это было возможно в данной ситуации, и он начал.

– Однажды я постирал свою прекрасную красную рубашку. Сам не знаю, зачем – какая-то неведомая сила вела меня. А живу я в маленькой комнате, в ней только стены и матрас в углу. Комната сырая, там холодно и влажно, хотя и ветер из всех щелей. Но на улице-то ветра больше! И я решил вывесить ее за окно – чтобы она высохла.

– Господи, что ты несешь?

– Сейчас-сейчас! – продолжал он, – повесил я ее за окно, там еще перегородка внизу была, очень удобно. Сижу, жду. Потом понял, что пора. В смысле – высохнуть уже должно было. Протягиваю я руку к ней на перегородку, все протягиваю и протягиваю, проталкиваю. Как вдруг! Сверху абсолютно вертикально падает окно – само стекло, которое в нем, без рамы, и отрубает мне руку, которой я тянусь за рубашкой.

– Но сейчас на тебе все эта же рубашка.

– А я ее другой рукой достал.

– Ага-ага.

– Самое интересное началось, когда я спустился вниз, чтобы поднять отрубленную руку. Там она нашлась, это да – но, почему-то уже левая.

– А потерял ты правую?

– Верно, и теперь у меня две одинаковых.

Я чуть ослабил хватку. Это была самая правдивая история из тех, что я слышал за последние пару лет, и я был в замешательстве. Я был замешен – во всем этом, и не знал ни как выбраться, ни как попасть.

Пропасть!

Вот, что мне оставалось.

Кажется, тот человек, что пришел ко мне для поиска своей левой руки, не совсем сумасшедший.

9

Комната все заливалась светом, и заливалась. Вместе с ним ворвался и теплый ветер. Я выглянул в окно – подо мной была гигантская скалистая пропасть. Волны разбивались о камни. Впереди – океан. Справа и слева, насколько можно было видеть, скалы.

– Пора выходить, – сказал он.

– Что?

– Уже девять почти, можешь начинать.

Это была комната-гримерка одного небольшого клуба. В пепельнице лежала непотушенная сигарета.

– Я курю?

– Вообще-то здесь нельзя, так что аккуратней.

Я выглянул из-за шторы на сцену, и в зал.

– Подождите, еще никто не пришел.

– В зале около пятнадцати человек.

– Пятнадцати?

– Слушай, уже никто и не придет, целый час ждем, начинай.

Я беру сигарету, пробую сделать пару затяжек. Получается, но как-то странно. Человек в комнате курит, а легким тяжело моим. Он встает, оглядывается по сторонам, и идет к сцене. Не очень уверенно идет, не очень.

Я выхожу, и раздается пара коротких аплодисментов, скорее хлопков. Я сажусь.

Начинаю играть, но звук блендера в баре заглушает игру. Я смотрю, как он пытается перекричать его – бьет по клавишам все сильнее, но не становится громче – звукорежиссеру за пультом плевать, он не двигает фейдеры. Тот начинает играть все сильнее, и все хуже – промахивается. Что-то уже не так.

Вдруг, я понимаю, что до диез третьей октавы залип. Он просто провалился внутрь. Что же это, куда.

Фа второй октавы тоже провалилось. Как же мне играть дальше? Ничего не получается, чертовы пальцы не слушаются, чертовы пальцы.. Почему, почему.

Я вижу, что у него дрожат руки. Уже половина клавиш запала, и звуки все пропадают и пропадают. Люди это тоже замечают. Произведение становится как будто атональным и полиритмичным.

Все клавиши запали. Я молча бью по ним, и ничего не происходит. Ни звука. Весь зал молчит. Все смотрят на меня. Абсолютная тишина.

«Это плохо» – крикнул кто-то. «Ужасно» – сказала женщина за барной стойкой.

Все начали кидать – салфетки, пепельницы, солонки и снова салфетки. Кидать и кидать, кидать и..

10

Это был тот вечер, когда я снова общался со своим клиентом.

– Я все-таки хочу вам кое-что сказать.

– Понимаю вас, – отвечал я.

– Нет-нет, дослушайте же, это очень важно, это даже важнее, чем вся эта история с рукой!

– Кстати, насчет этого не беспокойтесь – одним подозреваемым меньше.

– Подозреваемым?

– Скажем так – теперь я могу рассматривать и тот факт, что записка «я съел ее на обед» сфабрикована.

Он закатил глаза. Зачем он их закатил? Куда?

– Кстати, вашим делом занимается и полиция?

– Что? К вам приходила полиция?

– О, да.

– И вы планируете с ней сотрудничать?

– Кое о чем мы с ними договорились.

– Я бы не советовал.

Вид у него совсем скептический стал. Погрустневший. Он смотрел в окно – а там все то же низкое небо, серое, как эти улицы, и ветер заставлял лужи показывать рябь, и тревожные проспекты разносили капли воды еще с залива.

– Поверьте, вам надо держаться подальше от полиции.

– А может, это вам надо держаться подальше от полиции?

Он повернулся к выходу.

– Надеюсь, вам удастся выяснить правду.

Стены обдали холодом. Пустота. Всю жизнь мы пытаемся избавиться от врожденного чувства одиночества, но с каждой попыткой, с каждой вылазкой к другим людям становится лишь еще более одиноко. Лишь еще более безвылазно.

Я уже ничего не понимал, хотя разгадка как будто была у меня на языке. Или под ребрами? Я начал думать, что они в сговоре с тем парнем из бара. Двое сумасшедших. Может, и неплохо, что в этом деле мне помогает полиция.

11

Все клавиши запали. Я молча бью по ним, и ничего не происходит. Ни звука. Весь зал молчит. Все смотрят на меня. Абсолютная тишина.