Рождественская песнь в прозе (пер. Пушешников) - Чарльз Диккенс

— Странно. Прошло такъ много лѣтъ, а ты еще не забылъ ея, — замѣтилъ духъ. — Идемъ.

Они пошли. Скруджъ узнавалъ каждыя ворота, каждый столбъ, каждое дерево. Вдали показалось маленькое мѣстечко съ церковью, мостомъ и извивами рѣки. Они увидѣли нѣсколько косматыхъ пони, бѣгущихъ рысью по направленію къ нимъ; на пони сидѣли мальчики, которые перекликались съ другими мальчиками, сидѣвшими рядомъ съ фермерами въ большихъ одноколкахъ и телѣжкахъ. Всѣ были веселы и, перекликаясь, наполняли звонкими голосами и смѣхомъ широкій просторъ полей.

— Это только тѣни прошлаго, — сказалъ духъ. — Они не видятъ и не слышатъ насъ.

Когда веселые путешественники приблизились, Скруджъ сталъ узнавать и каждаго изъ нихъ называть по имени. Почему онъ былъ такъ несказанно радъ, видя ихъ, почему блестѣли его холодные глаза, а сердце такъ сильно билось? Почему сердце наполнилось умиленіемъ, когда онъ слышалъ, какъ они поздравляли другъ друга съ праздникомъ, разставаясь на перекресткахъ и разъѣзжаясь въ разныя стороны? Что за дѣло было Скруджу до веселаго Рождества? Прочь эти веселые праздники! Какую пользу они принесли ему?

— Школа еще не совсѣмъ опустѣла, — сказалъ духъ. — Тамъ есть заброшенный, одинокій ребенокъ.

Скруджъ сказалъ, что знаетъ это, — и зарыдалъ.

Они ввернули съ большой дороги на хорошо памятную ему тропу и скоро приблизились къ дому изъ потемнѣвшихъ красныхъ кирпичей съ небольшимъ куполомъ и колоколомъ въ немъ, съ флюгеромъ на крышѣ. Это былъ большой, но уже начавшій приходить въ упадокъ домъ. Стѣны обширныхъ заброшенныхъ службъ были сыры и покрыты мхомъ, окна разбиты и ворота полуразрушены временемъ. Куры кудахтали и расхаживали въ конюшняхъ, каретные сараи и навѣсы заростали травой. Внутри дома также не было прежней роскоши; войдя въ мрачныя сѣни сквозь открытыя двери, они увидѣли много комнатъ, пустыхъ и холодныхъ, съ обломками мебели. Затхлый запахъ сырости и земли носился въ воздухѣ, все говорило о томъ, что обитатели дома часто не досыпаютъ, встаютъ еще при свѣчахъ и живутъ впроголодь.

Духъ и Скруджъ прошли черезъ сѣни къ дверямъ во вторую половину дома. Она открылась, и ихъ взорамъ представилась длинная печальная комната, которая, отъ стоявшихъ въ ней простыхъ еловыхъ партъ, казалась еще пустыннѣе. На одной, изъ партъ, около слабаго огонька, сидѣлъ одинокій мальчикъ и читалъ. Скруджъ опустился на скамью и, узнавъ въ этомъ бѣдномъ и забытомъ ребенкѣ самого себя, заплакалъ.

Таинственное эхо въ домѣ, пискъ и возня мыши за деревянной обшивкой стѣнъ, капанье капель изъ оттаявшаго жолба, вздохи безлистаго тополя, лѣнивый скрипъ качающейся дверіи въ пустомъ амбарѣ и потрескиваніе въ каминѣ — все это отзывалось въ сердцѣ Скруджа и вызывало слезы.

Духъ, прикоснувшись къ нему, показалъ на его двойника, — маленькаго мальчика, погруженнаго въ чтеніе. Внезапно за окномъ появился кто-то въ одеждѣ чужестранца, явственно, точно живой, съ топоромъ, засунутымъ за поясъ, ведущій осла, нагруженнаго дровами.

— Это Али-баба! — воскликнулъ Скруджъ въ восторгѣ. — Добрый, старый, честный Али-баба, я узнаю его. Да! Да! Какъ-то на Рождествѣ, когда вотъ этотъ забытый мальчикъ оставался здѣсь одинъ, онъ, Али-баба, явился передъ нимъ впервые точно въ такомъ же видѣ, какъ теперь. Бѣдный мальчикъ! А вотъ и Валентинъ, — сказалъ Скруджъ, — и дикій брать его Орзонъ, вотъ они! А какъ зовутъ того, котораго, соннаго, въ одномъ бѣльѣ, перенесли къ воротамъ Дамаска? Развѣ ты не видалъ его? А слуга султана, котораго духи перевернули внизъ головой, — вонъ и онъ стоитъ на головѣ! Подѣломъ ему! Не женись на принцессѣ!

Какъ удивились бы коллеги Скруджа, услышавъ его, увидѣвъ его оживленное лицо, всю серьезность своего характера, расточающаго на такіе пустые предметы и говорящаго совсѣмъ необычнымъ голосомъ, голосомъ, похожимъ и на смѣхъ и на крикъ.

— А вотъ и попугай! — воскликнулъ Скруджъ, — зеленое туловище, желтый хвостъ и на макушкѣ хохолъ, похожій на листъ салата! Бѣдный Робинзонъ Крузо, какъ онъ назвалъ Робинзона, когда тотъ возвратился домой, послѣ плаванія вокругъ острова. «Бѣдный Робинзонъ Крузо. — Гдѣ былъ ты, Робинзонъ Крузо?» Робинзонъ думалъ, что слышитъ это во снѣ, но, какъ извѣстно, кричалъ попугай. А вотъ и Пятница, спасая свою жизнь, бѣжитъ къ маленькой бухтѣ! Голла! Гопъ! Голла!

Затѣмъ, съ быстротой, совсѣмъ несвойственной его характеру, Скруджъ перебилъ самого себя, съ грустью о самомъ себѣ воскликнулъ: «Бѣдный мальчикъ!» — и снова заплакалъ.

— Мнѣ хочется, — пробормоталъ Скруджъ, отирая обшлагомъ глаза, закладывая руки въ карманы и осматриваясь, — мнѣ хочется… но нѣтъ, уже слишкомъ поздно…

— Въ чемъ дѣло? — спросилъ духъ.

— Такъ, — отвѣчалъ Скруджъ. — Ничего. Прошлымъ вечеромъ къ моей двери приходилъ какой-то мальчикъ и пѣлъ, такъ вотъ мнѣ хотѣлось дать ему что-нибудь… Вотъ и все…

Духъ задумчиво улыбкулся, махнулъ рукой и сказалъ: «Идемъ, взглянемъ на другой праздникъ!»

При этихъ словахъ двойникъ. Скруджа увеличился, а комната сдѣлалась темнѣе и грязнѣе; обшивка ея потрескалась, окна покосились, съ потолка посыпалась штукатурка, обнаруживая голыя дранки. Но какъ это случилось, Скруджъ зналъ не лучше насъ съ вами. Однако онъ зналъ, что это такъ и должно быть, — чтобы онъ снова остался одинъ, а другіе мальчики ушли домой съ радостно встрѣчать праздникъ.

Онъ ужи не читалъ, но уныло ходилъ взадъ и впередъ. Посмотрѣвъ на духа, Скруджъ печально покачалъ головой и безпокойно взглянулъ на дверь.

Дверь растворилась, и маленькая дѣвочка, гораздо меньше мальчика, вбѣжала въ комнату и, обвивъ его шею рученками, осыпая его поцѣлуями, называла его милымъ, дорогимъ братомъ.

— Я пришла за тобою, милый брать, — сказала она. — Мы вмѣстѣ поѣдемъ домой, — говорила она, хлопая маленькими ручками и присѣдая отъ смѣха. — Я пріѣхала, чтобы взять тебя домой, домой, мой!

— Домой, моя маленькая Фанни? — воскликнулъ мальчикъ.

— Да, — сказала въ восторгѣ дѣвочка. — Домой навсегда, навсегда! Папа сталъ гораздо добрѣе, чѣмъ прежде, и у насъ дома, какъ въ раю. Однажды вечеромъ, когда я должна была, идти спать, онъ говорилъ со мною такъ ласково, что я осмѣлилась попросить его послать меня за тобой въ повозкѣ. Онъ отвѣтилъ: Хорошо, — и послалъ меня за тобою въ повозкѣ. Ты теперь будешь настоящій мужчина, — сказала дѣвочка, раскрывая глаза, — и никогда не вернешься сюда. Мы будемъ веселиться вмѣстѣ на праздникахъ.

— Ты говоришь совсѣмъ, какъ взрослая, моя маленькая Фанни, — воскликнулъ мальчикъ.

Она захлопала въ ладоши, засмѣялась, стараясь достать до его головы, приподнялась на цыпочки, обняла его и снова засмѣялась. Затѣмъ, съ дѣтской настойчивостью, она стала тащить его къ двери, и онъ, не сопротивляясь, послѣдовалъ за нею.

Какой-то страшный голосъ послышался въ сѣняхъ: «Снесите внизъ сундукъ Скруджа». Появился самъ школьный учитель, который, посмотрѣвъ сухо и снисходительно на Скруджа, привелъ его въ большое смущеніе пожатіемъ руки. Затѣмъ онъ повелъ его вмѣстѣ съ сестрой въ холодную комнату, напоминающую старый колодезь, гдѣ на стѣнѣ висѣли ландкарты, а земной и небесный глобусы, стоявшіе на окнахъ и обледенѣвшіе, блестѣли, точно натертые воскомъ. Поставивъ на столъ графинъ очень легкаго вина, положивъ кусокъ очень тяжелаго пирога, онъ предложилъ дѣтямъ полакомиться. А худощаваго слугу онъ послалъ предложить стаканъ этого вина извозчику, который поблагодарилъ и сказалъ, что если это вино то самое, которое онъ пилъ въ прошлый разъ, то онъ отказывается отъ него. Между тѣмъ чемоданъ Скруджа былъ привязанъ къ крышѣ экипажа, и дѣти, радостно простясь съ учителемъ, сѣли и поѣхали; быстро вертѣвшіяся колеса сбивали иней и снѣгъ съ темной зелени деревьевъ.

— Она всегда была маленькимъ, хрупкимъ существомъ, которое могло убить дуновеніе вѣтра, — сказалъ духъ. — Но у нея было большое сердце!

— Да, это правда, — воскликнулъ Скруджъ. — Ты правъ. Я не отрицаю этого, духъ. Нѣтъ, Боже меня сохрани!

— Она была замужемъ, — сказалъ духъ, — и, кажется, у нея были дѣти.

— Одинъ ребенокъ, — сказалъ Скруджъ.

— Да, твой племянникъ, — сказалъ духъ. Скруджъ смутился; и кратко отвѣтилъ: «да».

Прошло не болѣе мгновенія съ тѣхъ поръ, какъ они оставили школу, но они уже очутились въ самыхъ бойкихъ улицахъ города, гдѣ, какъ призраки, двигались прохожіе, ѣхали телѣжки и кареты, перебивая путь другъ у друга, — въ самой сутолокѣ большого города. По убранству лавокъ было видно, что наступило Рождество. Былъ вечеръ, и улицы были ярко освѣщены. Духъ остановился у двери какого-то магазина и спросилъ Скруджа, знаетъ ли онъ это мѣсто?

— Еще бы, — сказалъ Скруджъ. — Развѣ не здѣсь я учился?

Они вошли. При видѣ стараго господина въ парикѣ, сидящаго за высокимъ бюро, который, будь онъ выше на два дюйма, стукался бы головой о потолокъ, Скруджъ, въ сильномъ волненіи, закричалъ: