Рождественская песнь в прозе (пер. Пушешников) - Чарльз Диккенс

Поистинѣ, въ молоткѣ, висѣвшемъ у двери не было ничего страннаго, развѣ только то, что онъ отличался большими размѣрами. Самъ Скруджъ видѣлъ его ежедневно утромъ и вечеромъ, все время своего пребыванія здѣсь. При томъ же Скруджъ, какъ и всѣ обитатели лондонскаго Сити, не исключая и старшинъ, и членовъ городского совѣта и цѣховъ, — да простится мнѣ великая дерзость! — не обладалъ ни малѣйшимъ воображеніемъ.

Не надо также забывать и того, что до сегодняшняго дня, когда Скруджъ упомянулъ имя Марли, онъ ни разу не вспомнилъ своего усопшаго друга.

А поэтому пусть, кто можетъ, объяснитъ мнѣ теперь, какъ произошло то, что, вкладывая ключъ въ замокъ, Скруджъ увидѣлъ въ молоткѣ, хотя послѣдній не подвергся ровно никакой перемѣнѣ, лицо Марли.

Лицо Марли! Оно не было окутано темнотой, подобно другимъ предметамъ на дворѣ, но, окруженное зловѣщимъ сіяніемъ, напоминало испорченнаго морского рака въ темномъ погребѣ. Лицо не было сурово или искажено гнѣвомъ, но было именно такое, какъ при жизни Марли, даже съ его очками, приподнятыми на лобъ. Волосы странно шевелились, точно отъ дуновенія горячаго воздуха, широко раскрытые и неподвижные глаза, свинцовый цвѣтъ лица, — все это дѣлало его ужаснымъ; но главный ужасъ все-таки скрывался не въ самомъ лицѣ или выраженіи его, а въ чемъ-то постороннемъ, непостижимомъ.

Видѣніе тотчасъ же снова становилось молоткомъ, какъ только Скруджъ пристально вглядывался въ него.

Было бы неправдой сказать, что Скруджъ не испугался и не ощутилъ волненія, забытаго имъ съ самыхъ дѣтскихъ лѣтъ. Однако послѣ нѣкотораго колебанія онъ рѣшительно взялся за ключъ, крѣпко повернувъ его и, войдя въ комнату, тотчасъ зажетъ свѣчу.

Помедливъ въ нерѣшительности нѣсколько мгновеній, прежде чѣмъ запереть дверь, онъ осторожно оглянулся, точно боясь увидѣть за дверью косичку Марли. Но за дверью не было ничего, кромѣ винтовъ и гаекъ молотка. И, издавъ неопредѣленный звукъ, Скруджъ крѣпко захлопнулъ дверь.

Стукъ, подобно грому, раскатился по всему дому. Каждая комната въ верхнемъ этажѣ дома и каждая бочка въ винномъ погребѣ отвѣчали ему. Заперевъ дверь, Скруджъ медленно прошелъ черезъ сѣни вверхъ по лѣстаницѣ, на ходу поправляя свѣчу.

По этой лѣстницѣ можно было бы провести погребальную колесницу, поставивъ ее поперекъ, дышломъ къ стѣнѣ, а дверцами къ периламъ, при чемъ осталось бы еще свободное пространство. Можетъ быть, это и заставило Скруджа вообразитъ, что онъ видатъ во мракѣ погребальную колесницу, которая двигается сама собою. Полдюжина газовыхъ фонарей съ улицы слабо освѣщала сѣни и, слѣдовательно, при свѣтѣ сальной свѣчи Скруджа въ нихъ было довольно темно.

Скруджъ шелъ вверхъ, мало безпокоясь объ этомъ. Темнота стоитъ дешево, а это Скруджъ очень цѣнилъ. Однако, прежде чѣмъ запереть за собой тяжелую дверь, онъ подъ вліяніемъ воспоминанія о лицѣ Марли прошелся по комнатамъ — посмотрѣть, все ли въ исправности.

Въ гостиной, спальнѣ, чуланѣ все было какь слѣдуетъ: никого не было ни подъ столомъ, ни подъ диваномъ, маленькій огонекъ тлѣлъ за рѣшеткой камина. Вотъ ложка, кастрюлька съ овсянкоц, въ устьѣ камина, — и никого ни подъ постелью, ни въ стѣнномъ шкапу, ни въ шлафрокѣ, какъ-то подозрительно, висѣвшемъ на стѣнѣ. Все какъ всегда: чуланъ, каминная рѣшетка, старые башмаки, двѣ корзины для рыбы, умывальникъ на трехъ ножкахъ, кочерга. Успокоившись, Скруджъ заперъ дверь, повернувъ ключъ два раза, чего прежде никогда не дѣлалъ.

Предохранивъ себя такимъ образомъ отъ нападенія. Скруджъ снялъ галстукъ, надѣлъ шлафрокъ, туфли и ночной колпакъ и сѣлъ передъ огнемъ, чтобы поѣсть овсянки.

Для такой лютой ночи этотъ огонекъ былъ черезчуръ малъ. Скруджъ долженъ былъ сѣсть очень близко къ нему и нагнуться, чтобы отъ этой горсточки углей почувствовать едва уловимое дыханіе теплоты.

Старинный каминъ, сложенный, вѣроятно, давнымъ давно голландскимъ купцомъ, былъ обложенъ голландскими кафелями, украшенными рисунками изъ Св. Писанія. Тутъ были Каинъ и Авель, дочери фараона, царица Савская, вѣстники-ангелы, парящіе въ воздухѣ на облакахъ, похожихъ на перины, Авраамъ, Валтасаръ и апостолы, отправляющіеся въ плаваніе на лодкахъ, напоминающихъ соусники, и сотни другихъ забавныхъ фигуръ. И однако лицо Марли, умершаго семь лѣтъ тому назадъ, поглощало все. Если бы каждый чистый кафель могъ запечатлѣть на своей поверхности образъ, составленный изъ разрозненныхъ представленій Скруджа, то на каждомъ такомъ кафлѣ появилось бы изображеніе головы старика Марли.

— Вздоръ все это! — сказалъ Скруджъ и, пройдясь по комнатѣ взадъ и впередъ, снова сѣлъ. Откинувъ голову на спинку стула, онъ случайно взглянулъ на старый, остававшійся безъ употребленія колокольчикъ, предназначенный неизвѣстно для какой цѣли и проведенный въ комнату въ верхнемъ этажѣ дома. Смотря на него Скруджъ съ безграничнымъ удивленіемъ и необъяснимымъ ужасомъ замѣтилъ, что колокольчикъ началъ качаться. Сначала онъ качался такъ тихо, что звука почти не было, но потомъ зазвонилъ громче, и тотчасъ же къ нему присоединились всѣ колокольчики въ домѣ.

Быть можетъ, звонъ длился и не болѣе минуты, но Скруджу эта минута показалась часомъ. Колокольчики замолкли всѣ сразу, а вслѣдъ за ними откуда-то изъ глубины послышался шумъ, подобный лязгу тяжелой цѣпи, которую тащили по бочкамъ въ винномъ погребѣ. Скруджъ тотчасъ же припомнилъ тѣ разсказы, въ которыхъ говорилось, что въ тѣхъ домахъ, гдѣ водится нечистая сила, появленію духовъ сопутствуетъ лязгъ влекомыхъ цѣпей.

Дверь погреба распахнулась съ глухимъ шумомъ настежь, и Скруджъ услышалъ, какъ подземный шумъ, усиливаясь, поднимался вверхъ по лѣстницѣ, прямо по направленію къ его двери.

— Все это вздоръ! — сказалъ Скруджъ. — Я не вѣрю въ эту чертовщину.

Однако онъ даже измѣнился зъ лицѣ, когда духъ, пройдя сквозь тяжелую дверь, очутился въ комнатѣ передъ его глазами.

При его появленіи едва тлѣвшій огонекъ подпрыгнулъ, какъ будто хотѣлъ воскликнуть: «Я знаю его! Это духъ Марли!» И точно — это было его лицо, самъ Марли со своей косичкой, въ своемъ обычномъ жилетѣ, узкихъ брюкахъ и сапогахъ, съ торчащими кисточками, которыя шевелились такъ же, какъ его косичка, полы сюртука и волосы на головѣ. Цѣпь, которую онъ влачилъ за собою, опоясывала его. Она была длинна и извивалась какъ хвостъ. Скруджъ хорошо замѣтилъ, что она была сдѣлана изъ денежныхъ ящиковъ, ключей, висячихъ замковъ, счетныхъ книгъ, разныхъ документовъ и тяжелыхъ стальныхъ кошельковъ. Тѣло призрака было прозрачно, и Скруджъ, зорко приглядясь къ нему, могъ видѣть сквозь жилетъ двѣ пуговицы сзади на сюртукѣ.

Скруджъ часто слышалъ, какъ говорили, что у Марли нѣтъ ничего внутри, но донынѣ онъ не вѣрилъ этому. Не повѣрилъ даже и теперь, хотя духъ былъ прозраченъ и стоялъ передъ, нимъ. Что-то леденящее, чувствовалъ онъ, исходило отъ его мертвыхъ глазъ. Однако онъ хорошо замѣтилъ то, чего не замѣчалъ раньше, — ткань платка въ складкахъ, окутывавшаго его голову, и подбородокъ. Но все еще не довѣряя своимъ чувствамъ, онъ пытался бороться съ ними.

— Что вамъ отъ меня нужно? — сказалѣ Скруджъ ѣдко и холодно какъ всегда. — Чего вы хотите?

— Многаго! — отвѣтилъ голосъ, голосъ самого Марли.

— Кто вы?

— Спросите лучше, кто я былъ?

— Кто вы были? — сказалъ Скруджъ громче. — Для духа вы слишкомъ требовательны. (Скруджъ хотѣлъ было употребитъ выраженіе «придирчивы», какъ болѣе подходящее).

— При жизни я былъ вашимъ компаньономъ, Яковомъ Марли.

— Но, можетъ быть, вы сядете? — спросилъ Скруджъ, во всѣ глаза глядя на него.

— Могу и сѣсть.

— Пожалуйста.

Скруджъ сказалъ это, чтобы узнать, будетъ ли въ состояніи призракъ сѣсть; онъ чувствовалъ. что въ противномъ случаѣ предстояло бы трудное объясненіе.

Но духъ сѣлъ съ другой стороны камина съ такимъ видомъ, какъ будто дѣлалъ это постоянно.

— Вы не вѣрите въ меня? — сяросилъ духъ.

— Не вѣрю, — сказалъ Скруджъ.

— Какого же иного доказательства, помимо вашихъ чувствъ, вы хотите, чтобы убѣдиться въ моемъ существованіи?

— Не знаю, — сказалъ Скруджъ.

— Почему же вы сомнѣваетесь въ своихъ чувствахъ?

— Потому, — сказалъ Скруджъ, — что всякій пустякъ дѣйствуетъ на нихъ. Маленькое разстройство желудка — и они уже обманываютъ. Можетъ быть, и вы — просто недоваренный кусокъ мяса, немножко горчицы, ломтикъ сыра, гнилая картофелина. Дѣло-то, можетъ быть, скорѣе сводится къ какому-нибудь соусу, чѣмъ къ могилѣ.

Скруджъ совсѣмъ не любилъ шутокъ, и въ данный моментъ ему нисколько не было весело, но онъ шутилъ для того, чтобы такимъ путемъ отвлечь свое вниманіе и подавить страхъ, ибо даже самый голосъ духа заставлялъ его дрожать до мозга костей. Для него было невыразимой мукой просидѣть молча, хотя бы одно мгновеніе, смотря въ эти стеклянные, неподвижные глаза.