Бездна - Никитин Юрий

Даже ко мне не может по-свойски, только через вызов и на плоском экране, что значит, уровень доступа почти нулевой.

Сейчас он, насколько знаю, как большой энтузиаст косплеев переигрывает разные варианты сражений, от времен каменного века до самых последних, когда длилось ожесточённое противостояние беспилотников и самоуправляемой артиллерии.

Особенно любит почему-то войны эллинов с персами, а также Столетнюю войну, у него целые регионы, где сражения не прекращаются ни на минуту, а он появляется как бог, в самые важные моменты, чтобы спасти, повернуть, задать другой вектор.

Несколько мгновений всматривался с экрана в меня, я молчал, давая ему возможность хотя бы поздороваться первым, наконец он проговорил:

– До меня дошли слухи… Это верно?

– Не знаю, – ответил я, – что до тебя и как что-то дошло. Неужто передали приглашение?

Он отрезал недовольно:

– Меня никто не приглашал!.. Я что, исключён?..

– Да вроде б нет, – ответил я.

– А ты как председатель и не знаешь?

– Знаю, – ответил я. – Не исключен точно.

– Ваше общество за это время покинули чуть ли не все, кто в нем был!

– Ты сказал «ваше», – ответил я, – значит, сам не считаешь его своим.

Он сказал зло:

– Не придеровывайся к словам простого человека, что имеет все права в разных позах! Я не появлялся, потому что одна говорильня, а дел не было.

Я обронил:

– Не было технологий. Теперь есть, начнём завтра. А ты как знаешь.

– Я в деле, – сказал он твердо. – В котором часу?

– Ровно в двенадцать.

Он поморщился.

– Почему так поздно? Южанин и Казуальник любят поспать?

– Не только они, – ответил я. – Многие… изменились. Но, надеюсь, поставим их на прежние рельсы.

– Поставим, – согласился он. – Ты кремень!.. Не представляю, как ты все эти годы жил, ожидая завтрашнего дня. Я бы не смог… да и не смог.

Я вздрогнул: из стены вывалился зеленокожий гоблин с красными перьями на голове, причёска ирокеза, доспехи из блестящего металла скреплены ремнями на голом теле, в руках огромный топор викинга с отчетливым клеймом «Сделано в Китае».

– Умрите! – заорал диким голосом.

Тартарин поморщился.

– Сгинь, в марафоне не участвуем.

– Дикари, – заявил гоблин с отвращением и, прошлепав голыми ступнями наискось через кабинет, ударился в стену, продавился через неё и пропал из виду.

В комнате остался быстро рассеивающийся запах болотной тины, а на полу блестели, испаряясь в чистом воздухе, капли зеленоватой слизи.

Тартарин буркнул:

– Это от Ламмера?

– Ещё спит, – заметил я. – Разве что твинка отпустил погулять.

Он сказал с отвращением:

– Много им свободы дали!.. Нам ограничивают, а им дают!..

– Закон сохранения энергии, – ответил я философски. – Вообще-то я рад, что ты ещё с нами. Увидимся!

Кондишен едва слышно и успокаивающе зашумел, едва я переступил порог спальни, донеслись мягкие звуки то ли музыки, то ли псигоники, якобы навевает хороший здоровый сон. Воздух стал прохладнее, дескать, спится лучше всего при температуре в семнадцать с половиной по Цельсию, а в моем индивидуальном случае в шестнадцать.

Все продумано, но уже устарело. Ещё до наступления Сингулярности медицина взяла рубеж индивидуального бессмертия для каждого человека, а это значит, сон всегда будет хорошим, если кто восхочет его придерживаться, а вообще-то можно и без него, на самочувствии или вечной жизни никак не сказывается.

Без всякой охоты лег в постель, человеку ночью положено спать, мы традиционники, хотя, конечно, не семь-восемь часов, а три, сон теперь занятие чисто ритуальное, никак не острая необходимость.

Уже закрывая глаза, вспомнил гоблина. Пора бы усилить защиту личного пространства. Вообще-то в современном обществе такое старинное понятие исчезло, Большой Брат видит и слышит всё, с этим смирились, но есть запреты для простого людья, которые мы сами придумали, а он просто утвердил.

Если вмешательство Большого Брата незримо, то его как бы и нет, а вот такое непотребство, как этот вломившийся гоблин, надо тащить и не пущать. Кто-то из знакомых или дальних френдов, наивно полагающий, что если ему нравятся такие шуточки, то остальные вообще будут в восторге.

Меня ещё в ранней молодости раздражало обилие так называемых приколов в интернете, когда дебилы собирают ролики, как люди поскальзываются и падают, и эти записи выставляют на видное место как самое смешное на свете.

У дураков энергии столько, что заменили бы пару термоядерных станций, но им тоже почему-то позволено самовыражаться, вот и рассылают свои аватары по знакомым, как раньше рассылали по социальным сетям глупейшие ролики и слащаво-приторные поздравительные открытки с гороскопами.

Раньше дураков как-то сдерживали, хотя и с трудом, сейчас свобода и демократия, попробуй ограничь или прижми, сразу вой либералов о засилье, деспотизме и сатрапизме, либеральство заразнее старого доброго гриппа, но куда противнее.

Тихо и без командной строки медленно погрузился в сон, понежился в сладких грезах, а утром красивым прыжком слетел с постели, помахал руками, с удовольствием чувствуя полное сил молодое тело и быстро бегущую по жилам горячую кровь.

Глава 5

Охнул, бросив беглый взгляд в окно. По ту сторону сквера медленно поднимается прямо из земли к небу сверкающее, как Версаль, великолепное здание. Высокое, наверняка просторное, украшенное шпилями и башенками. Недостает только надписи «Институт Всемирных Воскрешений», как назвал его Маяковский, хотя и без того ясно, зачем возникло и для чего предназначено.

За три часа для сингуляров создать такое – что мне пальцами шевельнуть, хотя это даже не сингуляров дело, вряд ли снизойдут до такой мелочи, это ГИИ, присматривающий за оставшимися за Земле человеками.

– Теперь не отвертимся, – пробормотал я вслух, – всё готово. А мы?

Некоторое время стоял столбом и пожирал взглядом дворец, как внезапно в сумбурные мысли ворвался бодрый голос Гавгамела:

– Уже увидел?..

– Если даже ты узрел, – буркнул я, – из своего прекрасного и страшного далеко…

Он сказал веско:

– Твое желание услышано – и р-р-раз! Только ты какая-то дурная щука. Мог бы щукануть и получше. Золотая рыбка сделала бы изящнее. Или Али-баба, тот бы вообще натаджмахилил…

Я поинтересовался ревниво:

– В каком смысле?

– Слишком много патетики, – пояснил он. – Мы ж деловые люди, а не говно какое-то, хоть и говно, если честно, но никому не признаемся. Зато теперя взыграем, поработаем!..

– Ты и так работаешь, – сказал я, – скалу лупаешь, косплеист хренов.

– То не косплей, – возразил он, – хоть и косплей, но сейчас то, в ожидании чего жили и… что, и у меня патетика? Видно, само дело такое патетическое. Но создавали кружок для чего?

В наш разговор вклинился далекий голос Казуальника, а через секунду он и сам возник посреди комнаты, весь в блёстках, словно клоун Дуров, в шляпе с цветными камешками по тулье.

Я присмотрелся – выглядит реальным, хотя с чего бы, явно сейчас в постели или с женщинами в бассейне, консерватор, традиции блюдёт, для выхода в реал готовится особо, с утра светлый костюм, после шести вечера только чёрный, а то подумают всякое, мужчина только тогда мужчина, а не просто демократ, когда за собой блюдет.

Он прошёлся по комнате, весь презрительный, как Терсит, красиво развернулся на каблуках и пояснил авторитетно:

– Создавали для своих членов, забыли? Гусары, молчать!.. Мы жаждали быть нужными и чем-то занятыми в тупом и разлагающемся в удовольствиях обществе. Мы ж не они, верно?

Последи комнаты прозвучал гулкий голос Гавгамела:

– А щас мы в каком?

Казуальник даже по сторонам глазом не повел, неважно, где та мускулисто-пузатая мелочь, пусть слушает на удаленке:

– А дело благородное, как раз оно живо для нас, дурных, но хороших, если копнуть до спинного мозга, он у нас за главного.