Пастушка Анка - Ивана Брлич-Мажуранич

Вечером сноха говорит старухе:

— Мы пойдём в гости, а ты тем временем нагрей воды.

Сноха была жадная, скупая и всегда норовила на даровщинку угоститься.

Ушли сын со снохой, осталась старуха одна, взяла ту самую лучину, что ей дала девушка, развела в очаге огонь и пошла в клеть за дровами.

Только вошла туда, как в кухне раздался топоток и шум.

— Кто там? — громко крикнула старуха.

— Свои! Свои! — отозвались из кухни голосочки, тоненькие, как у воробушков, что гнездились под стрехой.

«Кого это нелёгкая принесла среди ночи?» — с удивлением подумала старуха и пошла назад. Входит она в кухню и видит: в очаге пылает огонь, а вокруг него скачут крошечные человечки, ростом с вершок. Кафтаны, колпаки и опанки на них алые, как кровь, волосы и бороды серые, как пепел, а глаза горят, как раскалённые уголья.

А из очага выходит всё больше и больше человечков — вот их стало ровно столько, сколько было в связке лучин. Выпрыгивают из огня, с визгом и хохотом кувыркаются и уж так потешно кривляются и гримасничают, что можно лопнуть со смеху. Потом взялись за руки, спрыгнули с очага и пошли скакать, плясать, перепрыгивать через стулья и скамейки, горшки и ухваты. Вот в бешеной пляске закружились по всей кухне. Дым идёт коромыслом. Писк, визг, хохот! Ну и дел натворили: соль опрокинули, квас на пол пролили, муку просыпали. Смотрит старуха и только диву даётся. Горит, потрескивая, лучина. Хорошо, тепло на кухне. И на душе у старухи стало радостно.

Забыла она про свои года, заулыбалась, встала в круг, словно молодая девушка, и закружилась в хороводе. Плясала старуха, плясала да вдруг про своё горе вспомнила и сразу в лице переменилась. Мигом веселье прекратилось.

— Братья мои милые, — обратилась старуха к гномам, — как бы увидеть мне у снохи змеиное жало собственными глазами. Может, тогда сын образумится.

Гномы вскочили на очаг, расселись по краям, свесив ножки, и стали слушать про старухину беду. Слушают и головами покачивают от изумления, а красные колпаки на них словно пламенем полыхают.

Кончила старуха свой рассказ, и один гном, по имени Малик Тинтилинич, сказал:

— Это дело нетрудное. Я схожу в солнечную страну и принесу оттуда сорочьих яиц. Ты посади на них наседку. Вылупятся птенцы, сноха сразу почует сорочий дух. Захочется ей, как всякой змее, полакомиться сорочатами, она и высунет жало.

Гномы просто запрыгали от радости, что Малик Тинтилинич так ловко придумал. Только они расшумелись, а уж сноха из гостей с пирогом возвращается.

Услыхала она с порога шум да возню и давай изо всех сил в дверь колотить. Но не успела дверь отвориться, как — хоп! — вспыхнуло в очаге огромное пламя, гномы повскакали с мест, разом топнули ногами, взвились кверху, крыша разошлась, и они исчезли.

Один Малик Тинтилинич не убежал, а зарылся в золе.

Сноха с перепугу так и села на пол. Пирог выпал у неё из рук, гребни выскочили, волосы рассыпались по спине, вытаращила она глаза и в ярости закричала:

— Что здесь было, старая карга?

— Ничего, — спокойно ответила старуха. — Просто ты отворила дверь, и ветер раздул огонь.

— А что там, в золе? — увидела сноха в золе красный каблук Малика Тинтилинича.

— Да это ж уголёк, — отвечала старуха.

Не поверила сноха, вскочила на ноги и, как была простоволосая, метнулась к очагу — посмотреть, что там такое. Наклонилась она, а Малик Тинтилинич дрыг ногой и угодил ей каблуком в нос. Сноха отскочила как ошпаренная, лицо в саже, волосы пеплом обсыпаны.

— Что это, старая карга? — завопила сноха.

— Это каштан в углях треснул, — ответила старуха, а Малик Тинтилинич прыснул со смеху.

Сноха пошла отмываться, а старуха показала Малику клеть, где сидела наседка, снохе к рождеству цыплят высиживала. Той же ночью Малик Тинтилинич принёс старухе сорочьи яйца, и она подменила ими куриные.

Приказала сноха старухе хорошенько за наседкой присматривать и, как только цыплята вылупятся, сразу же ей доложить. Не терпится ей перед всем селом похвастаться — только у неё к рождеству будут цыплята.

В положенный срок вылупились сорочата. Старуха доложила снохе, как было приказано. Созвала сноха всё село — пришли кумовья и соседи, всё село от мала до велика, и сын старухин тут же. Велит сноха старухе цыплят в горницу нести.

Принесла старуха корзину, подняла наседку, голые сорочата попрыгали из корзины и разбежались по горнице.

Увидела сноха-змея сорочат, забыла обо всём, вернулся к ней змеиный нрав, кинулась она ловить сорочат и жало-то и высунула.

Ахнули кумовья и соседи, похватали детей в охапку и давай бог ноги. Так все узнали, что старухина сноха и впрямь змея.

— Вот видишь, сынок, кого ты в доме пригрел? Отведи-ка её туда, откуда привёл, — радостно сказала мать сыну и хотела его обнять.

Но сын ещё пуще заупрямился и слушать ничего не хочет. Гонит мать со двора. Еле старуха умолила позволить ей побыть дома до темноты, чтоб люди не видели, какого она сына воспитала. Пришёл вечер, положила старуха в котомку ломоть хлеба и лучину, что дала ей бедная девушка, и пошла прочь из дому. Только она переступила порог, как огонь в очаге погас. Остались сын со снохой в темноте. И вдруг тяжко стало на душе у сына, понял он, что зря мать обидел, но жене побоялся сказать правду и решил её обмануть.

— Вставай, жена, пойдём поглядим, как мать на морозе умирать будет.

Злую сноху не надо было долго упрашивать: мигом достала тулупы, оделись они потеплее и пошли следом за старухой.

А старуха бредёт по снегу через поле. Наконец она совсем выбилась из сил, остановилась, разгребла руками снег, достала из котомки лучину и зажгла её, чтоб хоть немного согреться.

Только лучина разгорелась и во все стороны полетели искры, из огня стали выпрыгивать один за другим маленькие человечки — точь-в-точь как в тот раз.

Заплакала старуха от радости, а человечки скачут вокруг неё и весело посвистывают.

— Не до веселья мне сейчас, — промолвила старуха. — Лучше помогите мне, если можете.

И она рассказала им, как неразумный сын её из дому выгнал.

Призадумались гномы, стоят, с ноги на ногу переминаются, не знают, что и сказать.

— Идёмте к Стрибору, — сказал наконец Малик Тинтилинич. — Он научит, как быть.

Малик Тинтилинич влез на куст боярышника, всунул в рот пальцы, свистнул, и тотчас к ним подбежали олень и двадцать белок.

Посадили они старуху на оленя, сами вскочили на белок и помчались к Стрибору.

Ночь тёмная, непросвётная. Впереди скачет старуха на олене, а на рогах у него звёзды горят, путь освещают, за ней гномы на белках, и глаза у белок что алмазы сверкают.

Вихрем несутся они по чистому полю, а сын со снохой за ними бегут, едва поспевают.

Вот и Стриборов лес. Мчит олень старуху в чащу лесную. Сын со снохой тоже по лесу бегут. Темень такая, что хоть глаз выколи, однако ж сноха узнала лес, где она змеёй жила. «Пропадёт глупая старуха в заколдованном лесу», — злорадно подумала сноха и ещё быстрей за оленем припустила.

А олень тем временем примчал старуху в самую середину леса, к огромному дубу, где жил Стрибор, царь лесной. На дубе том было семь золотых дворцов да ещё село за серебряной оградой. Перед самым красивым дворцом сидел сам Стрибор в красном кафтане.

— Помоги старухе, сживает её со свету сноха-змея, — низко поклонились гномы. И рассказали всё, как было. А сын со снохой подкрались к дубу с другой стороны, подслушивают, ждут, что дальше будет.

Выслушал Стрибор гномов и говорит:

— Не горюй, старая! Забудь про сноху, пусть себе живёт в злобе и ненависти, пока снова не попадёт туда, откуда она раньше времени вышла. А твою тоску-печаль я развею. Видишь за серебряной оградой село?

Взглянула старуха в ту сторону, куда Стрибор показал, и узнала своё родное село. Идёт там пир да веселье. Колокола трезвонят, гусли поют, флаги развеваются, песни льются.

— Войди за ограду, хлопни в ладоши и сразу помолодеешь на пятьдесят лет, — продолжал Стрибор. — Заживёшь в родном селе припеваючи.

Обрадовалась старуха, подбежала к ограде, потянула было серебряную калитку, но вдруг остановилась и спросила:

— А что с моим сыном будет?

— Не чуди, старая! — рассердился Стрибор. — Какой такой ещё сын, ведь ты станешь молоденькой девушкой. Ты и знать не будешь про сына. Он ведь останется в этом времени, а ты вернёшься к своей молодости. Не будет у тебя никакого сына!

Услышала это старуха, и радость как рукой сняло. Постояла она немного у калитки и медленно побрела назад. Подошла к Стрибору, низко ему поклонилась и говорит:

— Спасибо тебе, милостивый государь, за доброту твою, да передумала я. Лучше я буду горе мыкать, да знать, что у меня есть сын, чем жить в довольстве да радости и про сына забыть.

Не успела она договорить, как лес загудел, деревья зашатались, и огромный дуб со всеми дворцами и селом за серебряной оградой провалился сквозь землю. Исчезли и Стрибор и гномы. Сноха вскрикнула, превратилась в змею и уползла в нору. А мать с сыном очутились одни посреди леса.