Вирикониум - Майкл Джон Харрисон

Как мне жить дальше, если я в это поверю? — этот вопрос он задал самому себе. Он снова подбежал к старику, схватил его за плечи и встряхнул. — Зачем ты мне это показал? Как мне теперь жить в этом ужасном городе?

Ты не должен жить, как жил, — пробормотал старик. — Мы сами творим мир, в котором живем.

Ретц снова отшвырнул его. Старик ударился головой о буфет, издал недоуменный сердитый стон и затих. Кажется, он был все еще жив. Еще несколько минут Ретц беспокойно метался от окна к стене, где только что висел гобелен, повторяя: «Как мне жить? Как мне жить?!» Потом он бросился к пюпитру и попытался выломать стального орла. К этому времени уже рассвело. Сейчас торговцы с Жестяного рынка, наверно, уже греют руки у керосинок и кряхтят… Осталось всего несколько часов, чтобы продать птицу, купить лошадь, нож и исчезнуть. Потом убийцы возобновят охоту. Но к тому времени он проедет верхом через Врата Призраков, повернет на юг… и никогда больше не увидит этих мест.

Птица зашевелилась. Сначала Ретцу показалось, что она вот-вот оторвется от постамента из черного дерева, на котором была закреплена. Потом он почувствовал резкую боль в правой ладони. Он вскинул глаза. Птица ожила и яростно рванулась у него из рук. Потом замерла, склонила голову набок и смерила его холодным жестким взглядом. Ей удалось высвободить одно крыло, потом другое, и она удвоила усилия. Ретц сумел продержаться еще секунду или две, а потом, с ужасом и отвращением вскрикнув, выпустил ее и отшатнулся, стискивая разодранные руки. При этом он обо что-то споткнулся, упал и увидел прямо перед собой голубые, точно фарфоровые, глаза старика.

— Убирайся из моего дома! — закричал старик. — Я достаточно тебя терпел!

Тем временем птица торжествующе взмыла в воздух и закружила по комнате. Она билась о стены и истошно кричала, ее медно-красные перья то и дело вспыхивали. Коты испуганно забились под буфет.

— Помогите! — взмолился Ретц. — Этот орел живой!

Но старик, лежа на полу, словно парализованный, лишь сурово поджал губы и ответил:

— Ты сам виноват.

Ретц поднялся и попытался пересечь комнату и подойти к двери, ведущей на лестницу. Но птица, которая только что, как безумная, атаковала собственную тень на стене, стремительно впилась ему в лицо, целя в глаза и раздирая когтями шею и грудь. Мальчишка закричал. Он оторвал птицу и швырнул ее об стену, где она затрепыхалась, словно на миг потеряв ориентацию, а потом бросилась за одним из котов. Потрясенный, Ретц некоторое время наблюдал за происходящим. Потом, прижав руки к окровавленному лицу, он бросился прочь из комнаты, вниз по узкой лестнице, обратно во двор. Дверь громко захлопнулась у него за спиной.

Все еще было темно.

Сидя на пороге, Ретц осторожно ощупал шею, чтобы определить, насколько серьезно он ранен. Его трясло. Да, это не просто царапины. Над его головой все еще раздавались вопли запертой в комнате птицы и хлопанье крыльев. Если она вырвется на свободу, то непременно его найдет. Как только кровь остановилась, он, дрожа, пересек внутренний двор и через арку вышел на улицу. Это место было ему незнакомо.

Он очутился на широкой, почти незастроенной улице, вдоль которой громоздились разрушенные здания и груды щебня. Тут и там ее пересекали траншеи, вырытые без всякого смысла, горели беспорядочно расположенные костры. Пыль покрывала сломанные каштаны и ограждения с сорванными перилами. Хотя ничто не указывало на приближение рассвета, с неба лился какой-то странный, ровный свет. Здания, которые окружали тесный каменный дворик, по-прежнему возвышались у Ретца за спиной, но окрестные дома куда-то пропали. Казалось, посреди пустыря стоит одинокая приземистая башня с глухими стенами. Сначала он подумал, что все еще смотрит на гобелен старика. А может быть, ночью разразилась война, и Матушка Були пустила в ход смертоносные орудия. Ретц не знал, что думать. Он нервно зашагал в сторону канала, потом побежал. Он бежал долго, а канала все не было и не было. Акры битой черепицы звенели у него под ногами, словно косточки ксилофона. Если бы он оглянулся назад, то увидел бы «башню». Но она становилась все меньше и меньше, и в конце он уже не смог бы ее найти.

На протяжении всей этой долгой ночи он понятия не имел, где находится, но чувствовал, что оказался на высоком плато — ветреном, покрытом пылью, среди руин незнакомого города. Ветер жег раны, которые нанесла ему птица. Дождь поливал разрушенные стены, прибивая пыль. В какой-то миг Ретц услышал музыку, доносящуюся из дальнего дома — лихорадочное биение тамбурина и жалобные прерывистые стоны похожие на пение кларнета. Но когда юноша подошел ближе, снова стало тихо. Тогда он испугался по-настоящему и убежал.

Позже среди руин, совсем рядом, раздался человеческий голос, который заунывно затянул: «у-лу-лу-лу», и вдалеке кто-то немедленно откликнулся, завывая, как собака. Ретц бросился прочь между длинными насыпями щебня и какое-то время прятался в голых стенах здания, похожего на собор. Просидев там около часа, он заметил снаружи несколько смутно различимых фигур, которые тихо и энергично копали ямы на дороге. Внезапно их что-то встревожило. Кажется, они заметили то, чего не мог видеть Ретц, и убежали. Потом вокруг, в темноте, зашаркали ноги. Кто-то глубоко вздохнул. Снова послышалось «у-лу-лу» — до жути близко, — и после этого Ретц остался в одиночестве. Кто бы это ни был, его изучили и не нашли в нем ничего интересного.

К рассвету Ретц покинул здание, чтобы осмотреть яму, которую незнакомцы копали на дороге.

Та оказалась мелкой, и ее уже частично засыпало серым песком. Пройдя около мили, Ретц заметил мертвеца, полускрытого каменной кладкой — некогда углом здания. Теперь руины напоминали бортик высотой чуть больше чем по пояс.

Ретц опустился на колени и с любопытством принялся разглядывать мертвеца.

Человек лежал, словно упал на бегу, спасаясь от кого-то: его конечности были скрючены, а одна рука, очевидно, сломана. Он был крепко сбит, одет в свободную белую рубашку и черные молескиновые брюки, стянутые под коленями красным шнурком. Такой же шнурок был на маске в виде рыбьей головы. Рыба напоминала лосося с распухшими губами, печальными выпученными глазами и гребнем из жестких игл. Маска была сделана таким образом, что если стоять прямо, рыба таращилась своими стеклянными глазами в небо. Предплечье мертвеца обвивали изумрудные ленты. Их концы трепетали и шелестели на ветру. Рядом с тем местом, где упал незнакомец, валялся энергоклинок. Там, где лезвие прожигало щебенку, поднимался ровный столбик мелких ядовито-желтых крупинок.