Вирикониум - Майкл Джон Харрисон

потолком и пятью окнами. Никто не знал, откуда она взялась — не знали даже северяне, которым она заменила королеву. Ее разум никогда не ослабевал. Ночью слуги слышали, как она напевает тонким жалобным голоском на языке, которого никто из них не знал. Она пела, сидя среди древних скульптур и сломанных машин, оставленных в наследство Городом.

Иньяса Ретца провели внутрь, чтобы он предстал перед Матушкой. Это сделали те же придворные, которые ходили с ним к месту поединка. Они поклонились и вытолкнули парня вперед, более не стараясь скрывать презрение, которое испытывали к нему. Матушка Були улыбнулась им, протянула руку и подтянула Ретца поближе. Ее лысая голова оказалась совсем рядом. Матушка с тревогой взглянула в лицо победителя, провела пальцами по его предплечью, по скуле, по алому гребню. Осмотрела синяки на висках, которые поставил ему Практал. Убедившись, что никаких серьезных повреждений нет, она оттолкнула мальчика.

— Преуспел ли лучший из моих воинов, защищая мою честь? — спросила она.

В окнах вспыхнул свет, освещая тусклые синие лица, которые, казалось, беззвучно повторяли каждое ее слово.

— Этот человек мертв?

Ретц тут же сообразил, что совершил ошибку. Он мог убить Практала, и теперь ему стало жаль, что он этого не сделал. Интересно, донесли ли ей об этом. Он знал: независимо от того, что он скажет, придворные сообщат ей правду. Чтобы не отвечать на вопрос прямо, он бросил кольчугу Практала к ногам Матушки.

— Я принес вам его кольчугу, госпожа, — только и произнес он.

Матушка посмотрела на него. Ее взгляд ничего не выражал. Лица в окнах начали пускать ртами пузыри. Ретц услышал, как кто-то у него за спиной проговорил:

— Увы, этот человек жив, Ваше Величество. Ретц дрался кое-как, а потом выиграл бой с помощью грубой уловки. Мы не понимаем, почему так произошло. Ведь он получил четкие указания.

Ретц хохотнул, чувствуя, что все это не предвещает ничего хорошего.

— Моя уловка вовсе не была грубой. Утонченная уловка. Когда-нибудь я придумаю что-нибудь в этом духе специально для вас.

Матушка Були сидела, словно вязанка хвороста, ее единственный глаз смотрел в потолок. Через мгновенье она едва заметно пожала плечами.

— Довольно, — безучастно проговорила она. — Впредь ты должен их убивать. Ты должен всегда убивать. Я хочу, чтобы их убивали, — ее рука, отмеченная старческими пятнами, снова высунулась из складок одеяния, на которых, словно пыль на причудливых листьях иноземного растения, осели крошечные хлопья известки и мокрой штукатурки. — Теперь сдай мне оружие до следующего боя.

Ретц растирал ухо. После общения с энергоклинком его кости до сих пор вибрировали. Из-за этой вибрации тело наливалось свинцом, а к горлу подступала тошнота. Он боялся Матушки Були, а еще больше его пугали мертвые синюшные лица в окнах. Он боялся придворных, которые бродили взад-вперед у него за спиной и шушукались. Но он убил слишком многих в Низком городе, нажив себе еще больше врагов. Он хотел убедить Матушку не забирать у него клинок, хотя бы на эту ночь.

Чтобы выиграть время, Ретц опустился на колено. В нашумевшей пьесе под названием «Война с Великими жуками» была весьма подходящая фраза.

— Госпожа, позвольте мне еще послужить вам! — с жаром произнес он. — На юге и востоке раскинулись обширные пустоши, которые грозят проглотить Вирикониум. Там должны быть заложены новые империи, добыты новые сокровища! Только дайте мне этот клинок, лошадь и небольшой отряд, и я рискну — ради вас.

Когда тегиус-Кромис, отчаянный фехтовальщик из «Войны с Великими жуками», обратился с подобной просьбой к королеве Метвет Ниан, та тут же отправила его (со слабой пророческой улыбкой) в путешествие, во время которого он сразил Железного карлика и таким образом обрел огромное могущество.

Но Матушка Були уставилась в пустоту.

— О чем ты? Все империи мира уже мои, — прошептала она.

На секунду Ретц забыл о своем затруднительном положении — столь живо он жаждал сокровищ, которые лежали, забытые, среди отравленных болот, заброшенных и разрушенных южных городов, населенных лишь гигантскими ленивцами. Он и сам не ожидал, что эта иллюзия будет такой ясной и такой мучительной.

— Так что вы мне дадите? — с горечью спросил он. — Я же вас не подводил.

Матушка Були рассмеялась.

— Я дам тебе кольчугу Осджерби Практала, — ответила она. — Ты ведь отказался от одежды, в которую я тебя одела. А теперь — быстро! Верни мне оружие. Оно не для тебя. Оно предназначено лишь для того, чтобы защищать мою честь. Тебе хорошо известно. И всякий раз после боя его надо вернуть.

Ретц обнял худые, со странно искривленными суставами ноги Матушки Були, попытался положить голову ей на колени и закрыл глаза. Он чувствовал, что придворные пытаются оттащить его прочь. Хотя он решительно вырвался, они быстро сорвали с него плащ цвета сырого мяса, отпустив несколько презрительных слов по поводу белизны его тела. Они сорвали керамические ножны, привязанные у него под мышкой. Интересно, что будет, когда «Клан Саранчи» поймает его, безоружного, где-нибудь среди руин Низкого Города или на Собачьем острове, где живет его мать.

— Госпожа моя, дайте мне на время клинок, — взмолился он. — Прежде, чем взойдет солнце, он мне понадобится.

Но Матушка Були даже не подумала отвечать. С воплем отчаяния Ретц оттолкнул придворных и выхватил клинок из ножен. Лепрозные белые крупинки закружились в холодной комнате. Кости руки снова заныли.

— Вы не в первый раз даете его мне, — услышал он собственный голос. — И я всякий раз возвращал его вам, Матушка Були!

Коротким взмахом клинка он отсек руку, которую она подняла, чтобы отогнать его. Матушка Були посмотрела на культю, потом на Ретца. Казалось, ее лицо плывет ему навстречу сквозь темную воду — встревоженное, одноглазое, неспособное понять то, что он сотворил.

Ретц схватился за голову.

Он отшвырнул клинок, схватил одежду, и, пока придворные топтались в ужасе и замешательстве, неловко ощупывая плащи — те места, куда попали брызги крови Матушки Були, — с рыданием вылетел из дворца. Тусклые синие губы в окнах тронного зала у него за спиной возбужденно сжимались и разжимались, словно у потревоженных обитателей водоема.

Оказавшись снаружи, на Протонном пути, он упал, дрожа, в мокрый снег и почувствовал, что сердце сейчас выскочит из груди. Он лежал в снегу и размышлял:

«Два года назад я был ничем; потом стал лучшим бойцом королевы. Теперь они выследят меня, и я снова стану ничем».

Так продолжалось минут двадцать. Никто не последовал за ним. Было очень темно. Когда Ретц успокоился, и истинная безысходность положения стала очевидна, он нацепил одежду Осджерби Практала и